– Да… – протянул чернец. – Сильный супротивник татары.
– Ничего, – стараясь сдерживать опять вспыхнувшую было неприязнь, ответил Ратислав. – Умирают, как и все люди. Голова одна, не две. И цвет их кровушки я уже повидал. И не только я один. Ладно. Давай дальше. Что у тебя, Дарко? – решил он пока оставить чернеца и перейти к следующему своему сотнику.
Дарко был из бывших полусотников. Молодой, меньше тридцати весен. Воин добрый. У него под прапорцем оказалось восемь десятков без одного человека. Великокняжьих гридней три десятка, остальные – с бору по сосенке, но все с оружием и в неплохих бронях.
У следующего новоиспеченного сотника Власа воев девять десятков с половиной. Тоже прибившихся кто откуда. И у последнего бывшего войскового пятидесятника, а теперь сотника Гаврилы имелось девять десятков и еще трое. У этого великокняжеских гридней имелся всего десяток. С вооружением дело обстояло хуже всех.
Да… Не минешь, придется идти на поклон к Корнею, просить воинскую сброю. Ведь наверняка приберег прижимистый княжий тиун какой-никакой запасец на всякий случай. Вот только захочет ли дать? Ну да ладно, упросим, всегда с ним ладили, поладим и теперь.
– Понятно… – протянул, помолчав, Ратислав. – Ну а ты чем порадуешь все же, мил человек? – обратился он к Прозору, епископскому сотнику.
– Под моей рукой полная сотня и еще четыре с половиной десятка людей, – ответствовал чернец. – Все конны и оружны. Хорошо оружны, – добавил, чуть помолчав.
– Это да, видел, – согласился Ратьша. – Оружны, слава Богу. Или, пожалуй, скорей, слава стараниям епископа Евфросия.
– И его тож, – чуть усмехнувшись, согласился Прозор. – Но и вся братия монастырская старалась. И не только нашего монастыря.
– Понятно-понятно, – поморщился Ратьша. – Так сколько же это получается? – потер он лоб тыльной стороной шуйцы. – Повторите каждый, у кого сколько.
– Не надо, воевода, – подал голос княжич. – Я счел уже. Четыре сотни и полусотня без пяти человек воев. Ну и монастырских сотня и тоже полусотня без пяти. Всего выходит шесть сотен без десяти воинов.
– Шустер ты цифирь считать, княжич! – восхитился Епифан.
Уж искренно восхитился или подольститься решил? Не понять.
Щеки Андрея вспыхнули румянцем от похвалы.
– Молодец, отрок, – тоже счел нужным похвалить смышленого княжича Ратислав. У него-то со счетом во времена оны не ладилось, за что и получал от учителя-монаха частенько березовой каши. – Значит, шесть сотен у нас. Давайте теперь подумаем, куда их поставим. В какой части города. Делить ли будем, купно ли держать… Кто как мыслит? – Ратислав обвел взглядом собравшихся начальных людей. Говорить первым никто не спешил. – Ну так кто первым слово скажет?
Первым молвил Епифан. Опять по старшинству. Вот только путного ничего не сказал. Погладив бороду, изрек:
– Ты воевода, тебе и решать…
– Понятно, – усмехнулся Ратьша. – Еще кто скажет?
Войсковые воеводы молчали, гуляя глазами по столешнице. Сказал, неожиданно для Ратислава, Прозор:
– Надо плясать от того, в какое место города татары бить будут.
Ратьша кивнул, подбадривая: исполнителей его воли хватает, а надо чтоб понимали, что делают, для чего, что делать будут, если его, Ратьшу, убьют. Кивнул еще раз.
– Давай, давай, говори, слушаем тебя.
– Так вот, – продолжил монах, – если рассудить, то на откос татары точно не полезут: высоко, круто, скользко. Там от них и малые силы отмашутся. Кром тоже хорошо укреплен. И откосами, и стенами. Да и возьмут его, что толку? Меж ним и Средним городом Межградье, а через него перелезть тоже непросто. – Прозор, кашлянул, прочищая горло, продолжил: – Со Средним городом тож мороки много: с одной стороны – окский откос, со второй – Межградье, с третьей – овраг с Серебрянкой. А коль и возьмут, меж ним и Столичным градом стена и ров.
Прозор замолчал, огляделся. Все его внимательно слушали. Ратьша опять покивал подбадривающе.
– Так что, получается, силу пробовать они будут на Столичном граде. И, видать по всему, с Исадской стороны. С юга если и ударят, то только разве у Южных ворот, где низко. Там могут… – Епископский сотник опять замолчал.
Подождав немного и поняв, что продолжения не будет, Ратьша сказал:
– Что ж, резонно. Я тоже мыслю, что ударят по Столичному граду с юга или с восхода. А может, и там и там, воинов у татар много, на все хватит. Потому делать будем так: разделимся на три части. Одна будет стоять у Южных ворот, где-нибудь у Успенского собора. Пойдешь туда ты, Прозор, со своими полутора сотнями. Делить вас не буду. Начальником над людьми тебя оставлю. Человек ты, как понял, бывалый, и воины твои тебя знают. Теперь с остальными.
Ратислав повернулся к пятерым войсковым сотникам.
– Епифан с Гаврилой встанут близ Исадских ворот. Старшим – Епифан. – Грузный сотник кивнул. – Бирюк и Влас – близ Ряжских. Старший – Бирюк. – Кивок. – Себе оставляю сотню Дарко. Помогать буду тому, у кого совсем жарко станет. Место себе определяю близ пресечения Борисоглебской улицы и Ряжской. Оттуда смогу быстро помощь оказать любому из отрядов. Дальше…
Ратислав взял глиняную кружку со сбитнем, отхлебнул и поморщился: остыло. Продолжил:
– Сноситься будем через посыльных, потому начальным под рукой не менее трех воинов свободными держать и при добрых скакунах. Лошадей с собой на место берите обязательно, чтоб у каждого была: может статься, во многие места поспевать придется. И места могут оказаться не близкие. Это мы так рассуждаем, куда татары ударят, а что они кумекают, кто знает.
Ратьша помолчал. Оглядел сотников. Спросил:
– Ясно ли?
– Ясно, воевода, – закивали те.
– Ну, а раз ясно, нечего тянуть. Собирайте людей, берите лошадей и двигайтесь по назначенным местам: вдруг приступ. Хоть хан Гунчак и говорит, что, пока изгородь вокруг града татары не возведут, на копье его пробовать не будут, но кто знает. Береженого Бог бережет.
Воеводы, кроме Дарко, поднялись из-за стола, отдали легкие поклоны.
– Ступайте, – кивнул им Ратьша. Добавил уже вслед: – С оружием попробую договориться. На постой встанете, где понравится. Чаю, потеснятся хозяева за ради защитников. С готовкой снеди распорядится тиун. Пришлет к ужину баб-кашеварок.
– Вот это славно, – расплылся в улыбке Епифан, славившийся своим чревоугодием. – Горячая еда – первое дело для воина.
Сотники вышли, скликая своих людей из гридницы. Вои, поднимаясь из-за столов и вставая с пола, застеленного соломой, потянулись за ними. За столом остались Ратьша, Дарко, Гунчак и княжич Андрей. Меченош из-за двигающихся к выходу воинов видно не было. Видать, уселись куда-то за дальний стол. Ждать их не пришлось. Подбежали, встали рядом, ожидая распоряжений. Первуша и второй меченоша княжича, тот, имени которого Ратьша не знал, что-то дожевывали.
– Опять не поел толком, – обращаясь к Первуше, недовольно буркнул Ратислав. – Иди доешь, не горит.
– Не, я все, – мотнул головой парень. – Наелся. – И в доказательство своих слов похлопал себя по животу.
Глава 20
Выйдя на улицу, сразу окунулись в сумерки – короток зимний день. Княжий двор озарялся бьющимся под ветром пламенем факелов.
«А заходили в гридницу, тихо было, – подумал Ратьша, кутаясь в подбитый мехом плащ. – Мороз, да еще и ветер…»
Сразу вспомнились русские невольники, работающие сейчас под стенами города. Без нормальной зимней одежи, без обогрева. Да и без еды, скорее всего. По спине продрало холодом, а в душе всколыхнулась ярость.
Во дворе стояла все та же сутолока, что и днем: бегали посыльные, бестолково толкались ополченцы, видно, получавшие оружие из княжеских запасов, садились на конь люди сотника Дарко. Садились, становились по въевшейся в кровь привычке по двое и шагом выезжали со двора.
К Ратиславу подъехал Дарко.
– Так мы встаем на пересечении Борисоглебской и Ряжской? – переспросил он, сдерживая гарцующего, застоявшегося коня.
– Там, – кивнул Ратьша. – Дворы для постоя подберите попросторнее. Кони чтоб были всегда под рукой.
– Понял, – кивнул сотник и дал шпоры жеребцу. Тот приподнялся было на задние ноги – горяч, но, усмиренный ударом кулака промеж ушей, встал на все четыре и вскачь понесся со двора, распугивая ополченцев.
Ратислав направился к коновязи, но, не доходя, встал, обернулся к идущим позади Гунчаку, Андрею и меченошам.
– Поднимусь, пожалуй, в княжьи покои, доложусь, что сделали, может, какие еще распоряжения князь Юрий отдаст. Ну и новости узнаю. – Глянул на княжича Андрея, сказал ему: – Коль чего надо с собой взять, поднимись к себе, возьми. Кто знает, как сложится, может, так нажмут татары, что и до терема выбраться времени не станет. Вас тоже касаемо. – Это уже остальным. – Встречаемся здесь, у коновязи, через час где-то.
Сказал и пошел к большому теремному крыльцу. На полпути оглянулся. За ним увязался Гунчак.
– А тебе что, взять с собой больше нечего? – не слишком ласково спросил Ратьша. – Иль великий князь тебе покоев не выделил?
Половец смешался, встал, пробормотал обиженно:
– Выделил. Почему не выделил. Хорошие покои, теплые, светлые. Просто тоже хотел послушать, что князь скажет.
– Не все знать должны, что мне князь Юрий поведает, – жестко, глядя прямо в темные глаза половца, отрезал Ратислав.
Лицо Гунчака дернулось, но хан поборол себя, склонил голову, ответил:
– Понял, воевода. Пойду к себе.
– Ступай. – Ратьша начал подниматься по ступеням крыльца уже один.
Князя ни в покоях, ни в тереме не было. Сказали: на стенах Юрий Ингоревич со всеми свитскими и воеводами. Не было в тереме и великой княгини с дочерьми и приближенными. Эти в Спасском соборе. Молятся за спасение стольного города и его жителей. Там же епископ Евфросий. Княжий терем оказался непривычно пуст. Изредка попадалась в полутемных переходах и коридорах спешащая по своим делам, торопливо и как-то испуганно кланяющаяся прислуга. Редкие стражники стояли у закрытых дверей.