Первуша возился в углу, раскладывая из мешка Ратьшины вещи. Потом ввалился Семен, несущий два лежака, набитые соломой, стал укладывать их возле ложа. Ложа узкого, только на одного.
Ратислав смотрел на них, уперев подбородок в сложенные на столе руки, и думал о Евпраксии, переживая каждый миг их встречи, каждое слово, сказанное им и ею, ее чудесный лик, запах волос…
Пробудил от грез Ратислава княжич Андрей.
– Все готовы, воевода, – сказал он звонким юношеским голосом, входя в каморку. – Можно идти на стену.
Княжич только что не приплясывал, так не терпелось ему посмотреть на грозных татар. А вот Ратьша пробудился от своих грез с трудом, все никак не хотел уходить из головы образ княжны.
– Пора, воевода, – повторил Андрей. – Все тебя ждут.
Ратислав тяжело поднялся из-за стола – разморило. Все-таки одна ночь сна после таких передряг – это слишком мало. Тут бы неделю отсыпаться. Но недели никто не даст. Могут не дать даже этой ночи.
Он тряхнул головой, отгоняя оцепенение и расслабляющие мысли. Собрался, сказал:
– Идем, княжич, идем.
С Ратьшей на стену поехали все свитские, включая Гунчака. Половец, пока суд да дело, задремал у себя на ложнице, но, стоило его тронуть за плечо, сразу вскочил. Спросил бодрым голосом, словно и не спал:
– Что, уже пора? – И двинулся к лестнице.
Поехали к Исадской стене. По всему, именно там монголы должны будут пробовать силу защитников. Доехали быстро. Живо вскарабкались на стену, поднялись на смотровую площадку воротной башни Исадских ворот, всмотрелись в мелькающие за двумя поясами надолбов огни факелов.
Спервоначалу понять, что там в ста с лишком саженях делается, не получалось: метель усилилась, тяжелые тучи висели совсем низко, ветер рвал пламя факелов. Потом глаза попривыкли. Судя по всему, факелов татары для работающих невольников из хашара не пожалели. Да и то, чего в темноте наработаешь. Потому даже отсюда удалось рассмотреть, что происходит на месте работ. Увиденное неприятно поразило: пленники вовсю вкапывали колья изгороди, и та была готова уже больше чем на половину. Если так будут работать всю ночь, то к утру, пожалуй, и закончат. Так что, завтра можно ожидать приступа? Ратьша озвучил вопрос стоящему рядышком Гунчаку.
– Нет, – покачал головой половец. – Вряд ли. Сначала будут разбивать стену пороками. Ворота тож. Вот когда сделают проломы, тогда уж… А пока тут делать нечего. Можно возвращаться.
Спустились вниз. Ратислав по пути заглянул в осадные клети, пристроенные с внутренней стороны крепостной стены, занятые воинами, нашел воеводу, начальника полутысячи, обороняющей воротную башню и ближние к ней прясла. Тот не спал, сидел у очага, глядя на огонь. Ратислав его знал – бывший сотник княжьей дружины Ермил. Было ему лет слегка за тридцать.
Большинство воинов Ермила тоже бодрствовали, негромко переговариваясь. Ратьша прислушался. Говорили все больше о татарах. Эти вои в сражении не были. Их за засеки не взяли, оставили охранять стольный град. Так себе были вои, что и говорить, небывальцы в основном. Да и доспех с оружием слабоваты. Рассказывали о татарах какие-то страсти.
Ратислав прикрыл за собой дверь в клеть и встал у порога. Свет от очага сюда не доставал, потому воины не обратили на него особого внимания и продолжали внимательно слушать сидевшего в самой середине клети длинного худого воя лет сорока, обросшего жиденькой рыжеватой бороденкой. Язык, впрочем, был у рыжего подвешен хорошо, и молотил он им без передыха.
– В главных у этих гогов-магогов ходит народ по прозванию мунгалы, – рек воин. – Ох, сильный народ. Пришел он с восточного края земли, подминая под себя и покоряя все народы на пути. Люди у мунгал как наших два: высокие, сильные. Кони – как наших три. Срубишь голову у мунгала, а на ее месте новая вырастает. А все потому, что послал их на наши головы враг рода человеческого, и грядет с их приходом конец света…
Дальше Ратьша слушать не стал, подошел к воеводе, встал напротив. Тот с трудом оторвал взгляд от огня, узнал Ратьшу, поднялся на ноги не спеша. Поздоровался. Рыжий примолк. Все воины в клети, те, кто не спал, уставились на воеводу, и вид их ему ох как не понравился: испуганный, пришибленный какой-то.
– Ты почему попускаешь такие вот разговоры? – попрекнул Ратьша Ермила. – Сам же в битве побывал с монголами, знаешь, что они люди как люди! Не богатыри. А лошаденки у многих так и вообще чуть побольше сторожевой собаки!
– Пресекал поначалу, – простуженным голосом ответил Ермил. – Так ведь шепчутся и шепчутся. Страху нагоняют друг на дружку. Потом надоело: рот каждому не заткнешь. Теперь вот сам слушаю, чего еще натреплют. Любопытно даже.
– Любопытно?! – взрыкнул Ратислав. – Да они ж завтра, коль начнется приступ, у тебя со стены разбегутся! Этого хочешь?
– Куда ж они денутся? – усмехнулся Ермил. – В город сбегут? Так там их тож достанут, понимать должны.
– Ох, рано тебя князь-батюшка на воеводы поставил, коль ты таких простых вещей не понимаешь, – убавил голос Ратьша. – Когда же ты видел, чтобы обуянные страхом думали, куда бегут и что с ними потом будет? Бегут просто, губя себя и других. Вои твои этим страхом уже заражены. Их от него лечить надо, а ты попустительствуешь!
Ратислав вновь возвысил голос. Ермил опустил голову, видно, поняв, что опростоволосился.
– Ладно, воевода… – Слово «воевода» Ратьша произнес с легкой насмешкой. – Будем лечить твоих воев от страха. – Есть в твоем войске бывалые рубаки или все такие вот, как этот? – Он кивнул на рыжего краснобая, сейчас испуганно втянувшего голову в плечи.
– С полсотни наберется, – подумав, изрек Ермил.
– Зови. Хватит и полтора десятка. А из вас кто хочет монгольского пардуса за усы подергать? – спросил Ратислав у окружающих его воинов.
К этому времени все спящие проснулись и с интересом прислушивались к словам воеводы степной стражи.
– Много не надо, – продолжил Ратьша. – Тоже с десятка полтора. Чтоб не думали, что только бывальцы такое могут. Ну! Аль слабы в поджилках стали рязанцы?
– Ну, такого не дождешься!
С дальнего, слабо освещенного угла к очагу пробрался здоровенный вой, обросший косматой черной бородой, с волосами, стянутыми кожаным ремешком. На вое надет копытный наборный доспех, видать, доставшийся от отца, а отцу – от его отца: сейчас такой доспех вроде уж и не делают даже в самых глухих селениях. За широким поясом – простой плотницкий топор на длинном, свежевыструганном топорище. Под доспехом – овчинный полушубок мехом внутрь, широкие штаны из домотканины заправлены в поношенные сапоги. Войлочную с меховой опушкой шапку он сжимал в громадном кулаке.
– Бери меня, воевода! – Голос его напоминал медвежье рычание. – А то все пятитесь от татар, пятитесь. До стольного града вот уж допятились. Куда дальше? Пора им и укорот давать.
– Молодец! – хлопнул его по плечу Ратислав. – Звать как?
– Годеней кличут.
– Молодец, Годеня. Кто еще?
Из сгрудившейся возле очага толпы вышло еще пять человек. Рыжий же болтун забился куда-то в дальние ряды.
– Больше нет охотников. А? Рязанцы? Храбрецы и удальцы. Ведь все на Руси знают: нет воинов лучше рязанских, – продолжал подначивать Ратьша.
Вышло еще трое.
– Девять, – посчитал Ратислав. – Маловато, но…
– Погоди, воевода, – поднял руку косматый Годеня. – Пойду покличу по соседним клетям.
Он вышел на улицу, а Ратьша присел к очагу, протянув к теплу озябшие руки. В клеть заглянул обеспокоенный долгим отсутствием воеводы Первуша. Вошел, подошел к Ратиславу, спросил:
– Когда домой, господин? Народ на улице замерз, тебя дожидаючись.
– Да вишь, дело тут у нас образовалось, – ответил тот.
– Надолго ли?
– Кто знает, может, и на всю ночь.
Первуша присвистнул, сказал:
– Так, может, всех сюда позвать? Пусть греются.
Подумав, Ратьша ответил:
– Гунчак, Дарко и княжич с меченошами пускай на место постоя отправляются. Семена отправь за оружием туда же. Для меня, тебя и его самого. Щиты пусть возьмет, луки и каждому по тулу со стрелами. Остальное вроде все при нас. И пусть поторопится. Одна нога здесь – другая там.
– Неуж на вылазку? – встревожился Первуша.
– Вылазка не вылазка, а надо татарина потревожить. Чтоб не слишком вольно себя под стенами чувствовал. Да и защитников города воодушевим маленько, а то что-то закисли. Непорядок.
Глава 21
Семен обернулся быстро, как раз к тому времени, когда Ратислав осматривал построившихся в ряд охотников. Осмотром остался доволен. Вои казались крепкими, смотрели без страха, кто-то даже зло. Но злость, как понял боярин, относилась не к нему, а к татарам, что было хорошо.
– Вот что сделаем, други, – собрав охотников в кучу, начал Ратьша. – По-тихому выйдем тайным ходом в ров. Это тут совсем рядом. Подберемся к нашим, тем, что изгородь строят, и бьем татар, тех, что за ними следят. Кто сколько сможет. Кого-то живым оставьте, языками будут. Я со своими меченошами и еще пятью людьми держаться буду чуть позади, стрелами вас прикрывать, так что основную работу делать вам. Все ли понятно?
– Понятно, – вразнобой загудели вои.
– Дозволь спросить, боярин, – вперед вышел Годеня. – А возвращаться как будем? Аль все под стеной поляжем, чтоб храбрость перед своими и татарами показать? Я не боюсь, не думай. Надо, так поляжем, чего уж. Или как?
– Костьми ложиться не станем, – покачал головой Ратислав. – Мечи да топоры наши еще на стенах пригодятся. Умирать станем, если что-то не так пойдет. На войне такое бывает. А уходить будем опять через тайный ход, но по-хитрому.
– Это как? – снова Годеня.
– Кроме того, что татар побьем, надо пленников как можно больше спасти. Для того со стены, с нижнего ее яруса сбросим веревок побольше. Я уже распорядился. Ермил их, должно, приготовил. На нижнем ярусе стена не слишком высока, сумеют многие влезть. Разве что бабам тяжело будет, ну да со стены им помогут. Ермил еще и узлов на веревках навяжет, чтоб проще лезть было.