Но свирепость защитников города победила. Топорами, самодельными копьями, вилами, ножами, подобранными здесь же мечами и татарскими саблями они резали, кололи, рубили ненавистных находников. И им удалось все же сбросить с вала врага. Татары посыпались с внешней стороны вала наружу. Не обращая уже внимания на хлещущих их плетками монголов, ждущих за городней, воя от ужаса, оставшиеся в живых бежали куда глядят глаза, лишь бы подальше от проклятого города с его обезумевшими защитниками.
Победители сгрудились на гребне вала, глянули на улепетывающих врагов и издали ликующий вопль, от которого, казалось, дрогнули кресты на церковных маковках. Долго торжествовать татары не дали, из-за городни по ним хлестнули стрелы, изрядно проредив бездоспешных в основном защитников. Рязанцы прянули назад, попрыгали вниз, на уступ осадных клетей.
Кто-то из начальных людей сразу начал отдавать приказы. Ближе к гребню вала стали пробиваться воины со щитами и в доспехах. Бездоспешные тут же у себя под ногами копались в грудах мертвых тел, сдирая панцири и подбирая оружие павших, своих ли, чужих, без разбора.
– Кажись, отбились, – вытирая кровь с лица, выдохнул Первуша, прикрывавший во все время этой страшной рубки Ратислава слева.
– Кажись… – согласился с ним Годеня, прикрывавший боярина справа. Говорил он не совсем внятно: получил чем-то тяжелым, но, к счастью, не острым по челюсти, и сейчас лицо его стремительно поправлялось на правую сторону.
– Надолго ли… – обронил Ратьша. Сам он был цел и невредим. Разве что синяков на теле прибавилось от ударов, не пробивших доспех. – Снегу приложи. – Это уже Годене.
До снега надо было еще добраться, кругом сплошной вал из мертвых и умирающих людей. Съехали по лестницам вниз, к подошве вала. Тут тоже трупы, свежие, парящие кровью из ран. Спотыкаясь от усталости, отошли от стены к своим коням, сбившимся в кучу саженях в ста от городской стены. Здесь уже можно было найти немного незатоптанного снега. Годеня набрал полную горсть, смял его в комок, приложил к пострадавшему месту, зашипел от боли.
– Чем это тебя? – спросил Ратьша.
– Рукояткой меча, – с видимым трудом открывая рот, ответил меченоша. – Мелкий, гаденыш, но верткий оказался. Но упокоил я его все ж. – Он попытался довольно улыбнуться, но улыбка сменилась гримасой боли.
– А тебя чем достали? – Это Ратислав спросил у Первуши, тоже прижимавшего стремительно напитывающийся кровью комок снега к ране на левой щеке, под самым глазом.
– Ножом, – буркнул парень. – В глаз целил, да промахнулся. Ну, я ему ту руку с ножом вместе и срубил, – не удержался он от бахвальства.
– Полотно в седельной сумке возьми, – приказал Ратьша. – Снегом не остановишь, раны на голове и лице всегда кровят преизрядно.
– И то… – согласился Первуша и направился к своему коню.
Вокруг них тем временем собрались уцелевшие Ратьшины воины. Таковых оказалась ровно дюжина. К немалой радости, среди них Ратислав увидел и Дарко. Сотник с виду вроде бы казался целым. Еще раз посмотрев на собравшихся, Ратьша покачал головой.
– Это все, что от трех сотен осталось, – не спросил, а скорее посетовал он.
– Так, воевода, – кивнул Дарко. – Но ведь и бой-то какой был. Не чаял, что отобьемся.
– Это да, – согласился Ратислав. – Бирюка с Власом не видел. Что с ними?
– Власа убили, – ответил Дарко. – Бирюка поранили тяжко. Жив ли теперь аль нет, не знаю, не до того было.
– Епифана и Гаврилы сотни где? Что-то на подмогу не поспели.
– Небось и там, у Исадских ворот, тоже жмут. Не смогли.
– Пошли к ним человека, пусть разузнает, что там у них. Сколько воев под рукой осталось тож.
Дарко поманил одного из воинов, отдал приказ. Тот кивнул, устало взобрался на коня, пустил его рысью вдоль стены.
Ратьша окинул взглядом поле недавнего сражения. Из-за городских строений высыпали дети и бабы, кинулись к павшим, выискивая своих, рыдая и воя. Тут же, переступая через тела, уже бродили подручные лекарей, выискивая живых, склонялись над ними, перевязывали раны, оттаскивали к стенам изб. На гребне вала уже встал строй одоспешенных ратников. Разномастный – в светлых русских и темных татарских панцирях, но все с ростовыми щитами – этого добра пока хватало. Подумалось: «Здесь татары полезут нескоро, досталось им знатно. Своим, правда, тоже досталось».
Глава 28
Ну и куда теперь? Двигаться в дом сбежавшего купчины, где обосновались они с самого начала осады? Надо бы, люди измучены, замерзли, не кормлены. Но… Ратьша еще раз глянул на пролом. Сомнительно, что теперешний строй, там вставший, удержит следующий приступ. Опять надо будет идти на помощь. Хоть толку от дюжины степной стражи мало, но все же… Можно зайти обогреться в ближайшую уцелевшую избу. Там, небось, и покормят. Он уже начал осматриваться, выбирая двор побольше и побогаче, но тут увидел скачущего во весь опор всадника. По развевающемуся подолу рясы, торчащему из-под кольчужной юбки, Ратислав признал монаха-воина из отряда Прозора.
Только успокоившееся было сердце снова зачастило: плохо дело у Южных ворот? Так и оказалось. Инок, осадив перед Ратиславом лошадь, выдохнул:
– Татарове прорвались! У нас, у врат Южных!
– Сотникам, тем, что у Исадских ворот стоят, сказал ли? – только и спросил Ратьша.
– Скачут туда уже. Вот только мало их, – махнул рукой чернец.
– Понял. За мной! – Это уже своим людям, с тревогой вслушивающимся в слова гонца.
Ратислав пришпорил Буяна и с места вскачь погнал его на улицу, ведущую к Южным воротам самым коротким путем. Но когда они примчались к южной части городской стены, татар уже успели отбить без их помощи. И здесь в этом изрядно помог черный люд, сбежавшийся к пролому кто с чем. И здесь полегло горожан и смердов немало. Но в проломе уже стояла стена одоспешенных воинов в готовности отразить следующий приступ. Тоже большая часть из них, должно, суть не вои, а смерды или горожане, снявшие доспех с убитых аль пораненных. Но других все равно нет…
По свободному от жилья пространству у внутренней стороны вала, заваленному трупами и стонущими ранеными, бродили рязанцы, вытаскивая своих живых и добивая живых еще татар. Тут же избавляли от доспехов тех, у кого они имелись. Брали и татарские, хоть у здешних находников он был так себе, насколько успел разглядеть Ратислав.
Здесь же находились две сотни степной стражи, Епифана и Гаврилы. От сотен в общей сложности осталось едва больше полусотни. Начальствовал над ними Гаврила. Епифана, с его слов, убили и затоптали незадолго до окончания боя уже где-то на гребне вала. Он отрядил воинов на поиски тела.
– Надо бы ехать опять к напольной стене, – сказал ему Ратьша. – Сможете? Есть силы? Мои так вусмерть умотались.
– Ну так твоим и досталось больше, – покачал головой Гаврила. – А мы еще ничего, сможем. Если там затишье, на месте и отдохнем, и перекусим.
Бешеная скачка и впрямь совсем обессилила Ратьшу и его людей. Посмотрев еще чуть на происходящее на валу и у вала, он развернул Буяна и шагом двинулся к уже знакомому постоялому двору, тому самому, в котором обосновался отряд Прозора. Въехали во двор, спешились, привязали коней к свободным местам коновязей. Ба! Похоже, и великий князь здесь! Вон его жеребец с богатым оголовьем, покрытый попоной стоит, да и княжичев коняка рядом привязан. Поспел сюда Юрий Ингоревич, молодец! Везде поспевает.
Вошли в душное тепло большой гостевой избы. На этот раз хозяин постоялого двора у входа их не встретил. Встретила уже в избе девка-прислужница. Нос у нее покраснел и распух, глаза заплаканные. Спросил про хозяина. Девка ответила:
– Сгиб хозяин только что, когда отражали прорыв татар в город. Не удержался, схватил мясницкий топор, кинулся вместе с черным людом затыкать собой пролом. Жена его с сыном ищут сейчас тело в завалах трупов. Не нашли еще…
Лица хозяина Ратьша вспомнить не смог. Ну да ниспошлет Иисус ему Царствие Небесное, коль был тот примерным христианином.
– Ратьша! Жив! – раздался возглас из правого угла обширного помещения.
Ратислав повернулся в ту сторону. За большим столом сидел великий князь с ближниками. Это он окликнул Ратьшу. Сейчас Юрий Ингоревич приглашающе манил его ладонью. Боярин кивнул и, обходя столы с сидящими за ними Прозоровыми воинами-чернецами, двинулся к князю.
За княжьим столом кроме него сидело около двух десятков ближников, княжич Андрей, оба его меченоши и Гунчак, живой и почти невредимый, лоб только закрывала легкая полотняная повязка. Ратислав склонил голову, приветствуя князя и присных.
– Садись к нам, воевода, пока есть свободный час, подкрепись. Татар вроде везде отбили.
– Сейчас, княже. Только людей своих устрою. Тож умаялись и не евши.
– Это надо, – кивнул, поблескивая слегка хмельными глазами, князь Юрий. – Но потом сюда, к нам. Кто знает, может, последнее застолье меж нами, вон как прут на валы поганые.
Ратислав разместил своих людей на свободных местах. Таковых оказалось неприятно много: проредили людей Прозора тоже изрядно. Поприветствовал и его самого, к счастью, живого и вроде невредимого. Потом вернулся за княжеский стол. Здесь ему тут же налили горячего сбитня.
О-о-ох! Блаженство! Теплая волна от живота пошла вверх и вниз по телу. Жадно накинулся на еду. Ему не мешали, не приставали с расспросами, пока не насытился. Наконец Ратислав понял, что больше в него не влезет, и, сыто отдуваясь, расстегнул пряжку ремня, давая свободу раздавшемуся животу. Отхлебнул из глиняной кружки ставленого меда – можно, раз князь дозволяет.
– Жив и вроде здоров, – покачал головой великий князь. – А ведь лежал покойник покойником, когда заходил, навещал тебя.
– Пустое, – махнул рукой Ратьша. – Словно и не было ничего.
– Рад, – кивнул Юрий Ингоревич. – Что думаешь, – он сделал ладонью круговой жест, видимо, имея в виду город и стены, – сколько еще продержимся?
– Стольный град уже точно не удержим, – нахмурился Ратислав. – Еще один, много два таких приступа, и где-нибудь да татары прорвутся за стены. А тогда…