Местные поселенцы послали гонца к бома, колониальному районному комиссару, умоляя помочь. Он прислал одного аскари, вооруженного винтовкой «404», который спрятался и стал ждать Тукутелу. Аскари был обычным полицейским — не охотником и не снайпером. Он притаился в яме в самом центре поля, надеясь, что Тукутела не появится. Слон имел плохую репутацию в округе и прославился как разоритель полей и убийца людей, его привычки были хорошо известны.
Аскари проснулся в середине ночи и обнаружил, что Тукутела стоит прямо над ним, закрывая звездное небо и громко чавкая сахарным тростником. Аскари вскинул винтовку и выстрелил в брюхо слону. Рана не была смертельной. Тукутела тотчас же начал принюхиваться и, обнаружив запах, добрался до ямы, где сидел парализованный ужасом человек, и хоботом вытащил его наружу.
Рана заживала несколько недель. Боль терзала внутренности, и ненависть Тукутелы к людям возрастала день ото дня.
Тукутела не понимал, почему его встречи с людьми стали более частыми. Территория, которую он считал своей, сократилась. Каждый год на месте тайных слоновьих троп появлялись дороги. Автомобили, шумные и отвратительно воняющие, дребезжали в прежде тихой степи. Огромные площади лесов сокращались, превращаясь в распаханные поля. По ночам слон видел огни, и отовсюду доносились человеческие голоса. Мир Тукутелы исчезал.
Его бивни продолжали расти, становясь все длиннее и толще. К шестидесяти годам они превратились в тяжелые темные колонны.
В 1976 он убил еще одного человека, чернокожего, который пытался защитить несколько акров пшеницы, метнув в слона копье. Кончик копья застрял в толстой шкуре, превратившись в огромный гнойник — источник постоянных инфекций.
Тукутела уже давно перестал искать стадо. Запах течки вызывал лишь слабую ностальгию, но инстинкт продолжения рода перестал владеть его существом, и Тукутела в одиночестве бродил по исчезающим лесам.
Сохранились и нетронутые земли, и слон скоро обнаружил эти священные территории, где он был свободен от посягательств человека. Он не знал, что это были национальные парки, в которых он был защищен законом. Все больше времени он проводил там и со временем, выяснив точные границы этой священной территории, всегда пересекал их крайне неохотно, опасаясь столкновений с внешним миром.
Даже на этих безопасных землях он сторонился людей и, ведомый страхом и ненавистью, всегда уходил в другое место, едва учуяв острый характерный запах человека. Его вера в священность места однажды подверглась проверке, когда даже здесь его настигли охотники. Он услышал звук выстрела и почувствовал жалящую боль, не будучи в состоянии отличить звук выстрела винтовки от щелчка пневматического ружья. Когда Тукутела попытался обнаружить и уничтожить противника, его вдруг охватила странная слабость, он без сознания повалился на землю и очнулся от ужасного, плотно окутывавшего его зловония в воздухе и на коже — там, где люди касались его. Неуверенно встав на ноги, он обнаружил на шее какое-то странное металлическое кольцо. Он попытался сорвать радиомаяк, но металл оказался чересчур прочным. В ярости слон принялся крушить деревья и вырывать кусты вокруг.
Люди, издали наблюдавшие за ним, рассмеялись, а один сказал:
— Тукутела — сердитый.
Только через несколько лет Тукутела содрал металлический ошейник и забросил его на верхушку дерева.
Большую часть времени Тукутела проводил в национальных парках, но в определенные времена года его охватывало беспокойство. Страсть к передвижению находила на него, желание идти по одной из древних слоновьих троп, по которым водила его мать. Этот инстинкт гнал его к границе священной территории, и он бродил вдоль нее, собираясь с силами, и, когда не мог больше сдерживаться, отправлялся в путь, испуганный и взволнованный, держа путь на восток.
Его любимым местом были болотистые низины вокруг Замбези. Он не помнил, что родился здесь, но чувствовал, насколько вода здесь прохладнее и вкуснее, побеги — сочнее, а чувство покоя глубже, чем в любом другом месте. В этом сезоне он пересек реку Чивеве и направился на восток, что-то тянуло его туда сильнее, чем в любое другое место.
Тукутела состарился и устал. Ему было уже далеко за семьдесят. Суставы болели при ходьбе, и слон шел жесткой неровной походкой. Старые раны ныли, особенно досаждала пуля, которая застряла в кости черепа над правым глазом. За много лет там образовался твердый нарост, который Тукутела иногда трогал кончиком хобота.
Его большую покатую голову оттягивали к земле тяжелые бивни, с каждым днем их груз становился все тяжелее. Эти костяные мечи — единственное, что осталось от его былой мощи. Старый самец дряхлел. Шестой — последний — ряд зубов износился. Он не мог есть пищу, голодал и слабел с каждым днем. Рацион составляла лишь мягкая трава и молодые побеги, но ему не под силу было съесть достаточное их количество.
Тукутела отощал, кожа на боках и шее висела мешками. Он чувствовал какую-то грусть, похожую на то чувство, которое он испытывал, когда стоял рядом с умирающей матерью, просто он не понимал, что это предчувствие неминуемой смерти.
Слону казалось, что погоня началась, стоило ему пересечь границу парка. Он чувствовал, что она более опаснее, люди были упорнее и настойчивее, чем любые его враги до того. Чудилось, будто весь лес наполнен человеческими существами, которые преследуют его, идут по пятам, поджидают за каждым поворотом. Он не мог идти прямо на восток, а вынужден был петлять и кружить, чтобы избежать нависшей над ним опасности.
Когда рядом раздалась какофония выстрелов, Тукутела, вместо того чтобы повернуть в сторону спасительной территории парка, развернулся и кинулся на восток. Ему нужно было пройти через болото, и путь был опасен, но слон не мог больше противиться древнему инстинкту.
Через десять часов он остановился в тихом, спокойном болотистом месте, чтобы напиться и поесть, но до настоящих болот было еще далеко. Этот пункт было одним из промежуточных на пути к конечной цели.
Он пробыл там не больше двух часов, когда появился самолет, наполнив воздух рокотом, напугав и разозлив слона. Каким-то образом слон связал гудящую машину с охотниками. Она оставляла в воздухе тот же запах, что и машины охотников, с которыми он часто сталкивался. Тукутела знал, что не может больше оставаться в этом месте: охотники были близко.
Его настоящим убежищем были болота, и сейчас он быстро двинулся к ним.
* * *
— Он не остановится, пока не доберется до болот. — Шон Кортни сидел на корточках над следами слона. — Он встревожен, и мы не успеем догнать его до того, как он скроется среди трясин.
— А сколько дотуда идти? — спросил Рикардо. Шон встал, мрачно взглянул на него и ответил:
— Миль восемьдесят-девяносто, Капо. Совсем небольшая прогулка.
Рикардо выглядел неважно. На рубашке проступили темные пятна пота. Казалось, что за последние четыре дня он состарился на десять лет.
— Что мы будем делать, если пигмей подведет нас? — подумал Шон, но тут же отогнал эту мысль. — Отлично, друзья, мы остаемся и ночуем здесь. Выходим в четыре.
Он отвел их на край болота, на твердую сухую землю. Жара и усталость притупили голод. Люди нуждались во сне больше, чем в еде, и вскоре все растянулись в тени и уснули как мертвые.
Шон проснулся с чувством, будто что-то произошло. Он торопливо сел, схватил винтовку и осмотрелся.
— Клодия! — Одним прыжком он вскочил на ноги. Ее рюкзак лежал в десяти шагах, там, где она спала. Он хотел закричать, окликнуть ее, что шло в разрез с его же правилами безопасности. Этот порыв с головой выдавал всю тревогу и беспокойство за нее.
Он прошел по периметру лагеря, свистнул часовому. Тотчас появился Пумула.
— Донна, — требовательно спросил он на синдебельском. — Где она?
— Там, — Пумула указал на реку.
— Ты отпустил ее? — недовольно спросил Шон.
— Я думал, она идет в кусты. — Пумула собрался с духом и добавил: — По нужде. Ну и не остановил ее.
Шон, не дослушав, побежал вниз по дорожке, вытоптанной бегемотами, к зарослям камыша, который окаймлял самый большой и глубокий из прудов. Впереди послышался плеск воды.
— Эта сумасшедшая стерва сведет меня с ума, — твердил он сам себе, продираясь сквозь заросли.
Пруд был около ста ярдов в длину, глубокий, с зеленой и неподвижной водой. Несмотря на свою комическую внешность, гиппопотам, вероятно, одно из самых опасных животных в Африке. Они убили людей больше, чем все остальные хищники вместе взятые. Старые самцы агрессивны и непредсказуемы. Самки с детенышами часто нападают без малейшего повода. Их огромные пасти с зубами, которые приспособлены для перемалывания речного камыша, перекусывают человека пополам. Крокодилы — тоже хитрые и опытные убийцы. Этот пруд — идеальное место для бегемотов и крокодилов. И Клодия Монтерро стояла в нем по пояс в воде.
Ее мокрая одежда, рубашка, белье и носки — все свежевыстиранное — были развешаны на тростниковых стеблях. Сама Клодия, стоя спиной к берегу, обеими руками взбивала на голове мыльную пену.
Кожа на спине слегка загорела и была безупречно гладкой, только между лопаток — там, где сходились завязки купальника, — светлела полоска бледной кожи. Бедра плавно сужались в тонкую талию. Спинные позвонки почти не были видны, скрытые превосходными мускулами.
— Какого черта ты здесь делаешь? — прорычал Шон. Она повернулась к нему, продолжая намыливать голову, с трудом различая его сквозь мыльную пену.
— Так вот как ты развлекаешься? — усмехнулась она, даже не пытаясь прикрыть грудь. — Небось, нравится шпионить и подглядывать?
— Вытаскивай оттуда свою задницу, пока ее не откусил крокодил. — Ее издевка больно задела Шона, и он разозлился, но даже в гневе заметил, что грудь у нее лучше, чем он представлял.
— Прекрати пялиться! — крикнула она. — Подбери челюсть и проваливай. — Она сполоснула голову и выпрямилась. По телу струилась пена, волосы блестели, словно кусок черного шелка.