взаимность, то Заместитель Патриаршего Местоблюстителя просто не мог, сам пройдя «обновленческий искус» и зная общее настроение старого епископата и многочисленных верующих, безусловно поддержать все политические мероприятия атеистических властей.
Как выйти из весьма щекотливого положения, пройдя между двумя крайностями: политически ангажированным признанием «народного» государства и принципиальной аполитичностью, митрополит Сергий первоначально не представлял. История его попыток, равно как и история его борьбы за формальную административную власть в Церкви — отдельная тема, не являющаяся предметом специального изучения в настоящей работе. Поэтому я не стану детально рассматривать фактическую сторону трагических событий церковной истории тех лет. Отмечу только следующее: укрепляя свою личную власть, Сергий неминуемо должен был вступить (и вступил) «в игру» с ОГПУ. А кто кого переиграет, было, в принципе, ясно.
Впрочем, митрополит это, по всей видимости, понимал плохо (или же слишком долго не хотел понимать). В любом случае не будет большой ошибкой предположить, что именно старые бюрократические привычки и желание любыми способами укрепить организационно-правовое положение Церкви в безбожном государстве заставили его в декабре 1924 г. составить для Е. А. Тучкова пространную записку. Названная записка — своего рода предложение конкордата между Церковью и безбожным государством и уже этим необычайно показательна. Более того, ее без лишних преувеличений можно считать своеобразной политической программой будущего Патриарха, с помощью которой возможно оценить его взгляды на вопрос о пределах возможного компромисса и о том, какие средства хороши, чтобы достичь искомой цели.
На время написания записки необходимо обратить особое внимание. Напомню, что тогда митрополит Нижегородский Сергий считался далеко не самым близким Патриарху Тихону архиереем, бывшим, хотя и раскаявшимся, обновленцем.
Чего же он добивается и на что надеется получить разрешение у власти? Ни много ни мало, митрополит был озабочен созывом Поместного Собора. С этой целью и обратился к Е. А. Тучкову. Впрочем, вопроса «С чего начать?» для митр. Сергия не существовало, ответ был слишком ясен — прежде всего необходимо наладить добрые отношения с Советской властью, убедить ее в лояльности «тихоновцев», используя уже имевшуюся в наличии и прошедшую проверку обновленческую аргументацию. Только сделать это необходимо было более умело, отказавшись от звучавших фальшиво «христианско-социалистических» лозунгов идеологов церковной «революции». Без добрых отношений с Советской властью надеяться на созыв Собора было невозможно. Впрочем, дело заключалось в ином: какая цена окажется приемлемой для Е. А. Тучкова и будет ли она соизмерима с ожидаемым результатом — созывом долгожданного Собора?
Для ответа на сформулированный вопрос необходимо разобрать предложения Сергия и оценить их, сравнив с «политическими» решениями обновленческого «Собора», разрешенного и организованного атеистическими властями весной 1923 г.
Итак, начнем с рассмотрения записки митрополита Сергия. Блестящий диалектик, Сергий остается верен себе и на этот раз. Логика его безупречна: раз после восстановления патриаршества Православная Церковь вступила на путь соборного управления (так как законодательная, административная, судебная и контролирующая власть принадлежит Поместному Собору), то совершенно очевидно, что этот последний жизненно необходим и «мы должны что-нибудь сделать, чтобы добиться его созыва». Действительно, Православная Церковь имеет на это такое же право, как и сектанты, магометане, обновленцы[59]. Все это так. Но что же Ей мешает? «Не будет преувеличением сказать, — замечает автор записки, — что в советских кругах наша православная церковь считается как бы очагом или оплотом контр-революции <…>, и это потому, что еще слишком свежо воспоминание о том времени, когда Православная Церковь была ведомством православного исповедания, т. е. частью государственной системы прежней Российской Империи, вроде военного ведомства или какого-нибудь из министерств»[60]. Вопрос, как видим, сформулирован верно. Теперь остается рассмотреть предлагаемый на него ответ и все сопутствующие ему pro et contra.
Заигрывания с Тучковым ведутся по всем правилам бюрократического искусства. Его убеждают, что нынешнее сложное для Церкви время нельзя сравнивать с эпохой языческих гонений — ведь храмы открыты для богослужений и в них раздается проповедь. Более того, «мы, — пишет митр. Сергий, — можем открыто оставаться при наших религиозных убеждениях и в нашем сане, и никто нас за это преследовать не будет. Тем не менее политика терпения или, что больше подходит к нашему положению, политика выжидания имеет и у нас достаточные основания»[61]. Как видим, митрополит заявляет о согласии с официальной точкой зрения, согласно которой «тихоновцы» тайно надеялись на восстановление прежнего режима, «выжидали». Что было, то было. Но и Советская власть, даже оставаясь коммунистической, «но приняв на себя управление государством, не может позабыть, что по меньшей мере 95 % населения этого государства — верующие»[62].
Первая ошибка совершена. Советская власть прекрасно может позабыть все то, что противоречит ее коммунистическим установкам. Роковой для Православной Церкви 1922 г., казалось бы, неопровержимо доказал это. Но митрополит Сергий не вспоминает о прошлом, пытаясь убедить власти, что «мы, совершенно не погрешая против нашей веры и Церкви, можем быть в гражданском отношении вполне лояльными к Советской власти и, не держа камня за пазухой, работать в СССР на общее благо».
Власть должна поверить в искренность Церкви, именно поэтому так важно добиться разрешения на созыв Собора, в программу деятельности которого необходимо «внести некоторые пункты, ясно определяющие отношение нашей Церкви к Советской власти и вообще к новому государственному и социальному строю, и представить эту программу Правительству вместе с ходатайством о разрешении на созыв собора»[63]. В самом начале своих заседаний Собор рассмотрит программу и лишь после ее утверждения будет иметь возможность продолжить работу, т. е. рассмотреть собственно церковные проблемы. Правительство выступает здесь в роли арбитра: если Церковь не заявит о своей лояльности, то и внутренние вопросы решать не сможет. Какая уж там «эпоха гонений»!
Сделав максимальные уступки, Сергий тут же заявляет, что в советских условиях Церковь по отношению к государству может быть лишь «во внешних отношениях», сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государственным строем. Однако Церковь не может признать противления Советской власти церковными преступлениями и карать виновных анафематствованием. Казалось бы, все правильно: именно так поступил и Собор 1917–1918 гг., кассировав старые политические приговоры по делу митр. Арсения Мацеевича и свящ. Григория Петрова. Но митрополит идет дальше, утверждая, что «поэтому, поступили одинаково незаконно, в нарушение объясняемого определения Собора, и Карловацкий собор, предавший анафеме революционеров /если это правда/, и покойный [Петроградский — С. Ф.] митрополит Вениамин [Казанский — С. Ф.], угрожавший лишением сана контрреволюционерам <со слова покойный предложение отмечено вопросительным знаком>»[64].
Подобный пассаж выглядит очевидно кощунственным, учитывая, что за свою мнимую контрреволюционность митрополит Вениамин в 1922 г. поплатился жизнью[65]. Но митр. Сергий смотрел на проблему шире: ему было необходимо добиться созыва Собора любой ценой, даже путем словесной игры с понятиями «церковный суд» и «политическое преступление».
Впрочем, все написанное выше было только прелюдией к главному действию. Митрополит предлагал Е. А. Тучкову возможный текст политических определений будущего Собора. Уже в первом пункте им предполагалось соборное освобождение всех православных верующих граждан СССР от данной ими церковной присяги на верность бывшему Императору и его Наследнику, так как Великий Князь Михаил Александрович отрекся от Престола «в пользу народа», а также «усматривая в окончательном утверждении Советской власти в пределах СССР изъявление воли Божьей о судьбах нашего отечества». Главное, чтобы верующие сохраняли верность
Православию. Далее предлагалось соотнести внешнюю жизнь и деятельность Православной Церкви, ее общественно-правовые отношения и хозяйственные дела с действующими гражданскими законами и распоряжениями светских властей[66].
Продолжая искать компромиссы, митрополит предполагал вторым основным вопросом программы деятельности Собора поставить вопрос о социальном строе. По мнению митр. Сергия, «этот строй не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого». Охарактеризовав антибуржуазный идеал, автор записки заявил об убеждении в том, «что Православная наша Церковь своими „уставными чтениями“ из отцов Церкви, где собственность подчас называлась, не обину<ясь>, кражей, своими прологами, житиями святых, содержанием своих богослужебных текстов, наконец, „духовными стихами“ которые распевались около храмов нищими и составляли народный пересказ этого церковного учения, всем этим Церковь в значительной степени участвовала в выработке вышеописанного антибуржуазного идеала, свойственного русскому народу».
В итоге митрополит предлагал включить в решения Собора заявление о том, что он не находит непримиримых возражений против коммунизма как экономического учения, отрицающего частную собственность. Более того, он призывает «радостно приветствовать узаконенный Советскою властию в С. С. С. Р. коммунистический строй, а богатых и неимущих безропотно, во имя той же веры, ему подчиниться»