[67].
Разумеется, что, сказав «А», необходимо сказать и «Б». Поэтому следующий вопрос, на который митрополит Сергий предложил свой ответ, был вопрос о церковной собственности. В принципе, он уже получил свое разрешение в результате ответа на предшествовавший — о правоте коммунистической экономической модели. Следовало лишь сформулировать корректный отказ от того, что и так у Церкви отняли (или же собирались отнять в ближайшем будущем). Митрополиту Сергию не составляло труда исполнить эту задачу.
В самом деле, кто будет спорить, что «право иметь собственность не входит в качестве непременного признака в понятие о Церкви как Божественном установлении и совсем не составляет необходимого условия ея существования»[68]? Имущество появилось у Церкви, писал митрополит, лишь с признанием ее государством в качестве юридического лица и с наделением ее теми же государственными правами на владение собственностью. Согласно сергиевской логике получалось, что государство правомочно отнять собственность у Церкви (равно как и у любой другой институции, некогда так же, как и Церковь, имевшей это юридическое лицо).
Проект третьего постановления Собора звучал следующим образом: «Сообразуясь с действующими в СССР общими законами о собственности и укрепляя свою решимость примером первенствующей Церкви, священный Собор признает, что Православная Русская Церковь в пределах СССР не имеет прав на собственность и не владеет ни движимым, ни недвижимым имуществом, а потому русская церковная иерархия отказывается от всяких претензий на управление тем, что прежде называлось церковным имуществом, поручая в дальнейшем судьбу церковных учреждений и церковной пастырско-просветительной деятельности, во-первых, попечительной деснице Божией, во-вторых, усердию верных, но отнюдь не отказываясь от своего долга и желания идти и впредь проповедывать Царство Божие и служить спасению людей»[69].
Подобное заявление — просто апология экспроприации.
Впрочем, надеясь на созыв Собора, митрополит Сергий совершал более существенную логическую ошибку: он рассматривал Советскую власть и ее идеологию в частностях, а не в целом (например, отделяя экономическое учение от религиозного, предполагавшего строительство безбожного государства). Подобная ошибка порождала иллюзию нахождения возможного компромисса с властью.
Но дело было не только в этом. Принятие подобных постановлений с неизбежностью требовало от митр. Сергия учесть возможность пересмотра многих постановлений Собора 1917–1918 гг. Говоря проще, речь шла о ревизии прежних решений. «Действующими и обязательными, — писал митрополит, — остаются лишь постановления принципиальные, не затрагивающие внешних условий жизни церковной», некоторые же постановления требуется полностью заменить[70]. При этом Владыка был убежден, что Собор должен будет состоять только из приверженцев ев. Патриарха Тихона — никаких церковных «революционеров» там быть не должно!
Подведем некоторые «промежуточные» итоги. Митрополит предлагал пойти на беспрецедентные меры, чтобы собрать вполне правомочный и «ортодоксальный» Поместный Собор. Но Собор этот должен был принять решения явно «обновленческие», то есть по сути своей революционные. Он должен был заявить, что ошибались не только отдельные иерархи (это не раз случалось в истории Церкви), но и Сама Церковь давно (хотя и не злонамеренно) заблуждалась, не желая согласиться с социальной правдой новой власти. Получалось, что некоторые очевидные истины (например, о ложности старого утверждения, согласно которому Церковь имеет право на собственность) иерархи и верующий народ смогли понять только в результате произошедших изменений, сопровождавшихся невиданными гонениями на православный клир, массовыми закрытиями храмов и монастырей, осквернением религиозых святынь и т. п.!
Признав свои «ошибки», «тихоновцы» тем самым косвенно признали бы правоту обновленцев, давно использовавшихся атеистическими властями в качестве православного «троянского коня». Итак, «третий путь» выводил на обновленческую дорогу.
В самом деле, если сравнить основные положения Записки митрополита Сергия и политические заявления «Собора» 1923 г., сделанные обновленцами на основании доклада А. И. Введенского, то можно лишь восхититься умением Владыки использовать идеи своих бывших союзников[71]. Исключая обвинительную риторику в адрес ев. Патриарха Тихона и «реакционных церковников», можно отметить обновленческие заявления о том, что контрреволюция в Церкви не должна иметь места и что Советская власть одна осуществляет на земле идеалы Царства Божия, почему-де «каждый верующий церковник не только должен быть честным гражданином, но и всемерно бороться вместе с Советской властью за осуществление на земле идеалов Царства Божия»[72]. Действительно, Записка Сергия обо всем этом говорит куда более аргументированно и без видимой ангажированности. В отличие от обновленцев, основное внимание сосредоточивших на помощи властям в борьбе с Патриархом, Владыка пытается решить базисные проблемы государственно-церковных отношений. Он работает на перспективу, не забывая ни на минуту, что главное — сохранить легальную Церковь. А какая «тактическая» задача стояла в то время перед официальными властями, с которыми заигрывал митрополит Сергий, чего добивались они?
…Еще в 1924 г. Е. А. Тучков, докладывая своему шефу, заместителю председателя ОГПУ В. Р. Менжинскому, «о проделанной работе по церковникам и сектантам», отмечал, что до создания обновленческих групп (т. е. до 1922 г.) «как со стороны органов ГПУ, так и со стороны нашей партии внимание на Церковь обращалось исключительно с информационной целью, поэтому требовалось, для того чтобы противотихоновские группы овладели церковным аппаратом — создать такую осведомительную сеть, которую можно было бы использовать не только в вышеупомянутых целях, но и руководить через нее всей Церковью, что нами и было достигнуто»[73](выделено мной — С. Ф.). Повторю своими словами: Тучков заявил о желании власти руководить всей Церковью, ни больше ни меньше. Тогда эта цель виделась почти что осуществленной — обновленцы достигли апогея своего фиктивного «могущества». Однако скоро все изменилось: Патриарх Тихон вышел на свободу, и все здание обновленческой Церкви стало быстро рассыпаться, как карточный домик. Многие отпавшие в обновленчество епископы спешили покаяться и вернуться в лоно «тихоновской» Церкви. Эта неудача, однако, никак не изменила стремления властей добиться — с помощью церковного аппарата — руководства всей Церковью. Тучков, судя по всему, понимал, сколь сильна была в русской иерархии рожденная еще в синодальный период привычка смотреть на церковное управление как на административно-бюрократическое дело, связанное с государственной политикой (Л. Л. Регельсон). История борьбы митрополита Сергия за утверждение собственной власти в Православной Церкви является блестящим доказательством этому.
Не имея цели подробно останавливаться на перипетиях Сергиевской одиссеи второй половины 1920-х гг., достаточно описанной в работах отечественных и зарубежных ученых (по-разному оценивавших деятельность митр. Сергия)[74], хотел бы снова подчеркнуть, что в основе действий будущего Патриарха лежал принцип бюрократической централизации православного церковного управления и формально-юридический взгляд на преемство высшей церковной власти. Всеми силами Сергий стремился создать такой центр, который бы полностью подчинялся ему как формальному главе русской Церкви. Его споры о власти с митрополитом Агафангелом (Преображенским), в расширении которых была заинтересована инспирировавшая их светская власть, блестяще доказали это.
Дело было, однако, не столько в личном честолюбии Заместителя Местоблюстителя, сколько в его отношении к основным принципам церковного управления. Доказательством этого может служить стремление митр. Сергия (заметим: и не его одного) путем конспиративного сбора подписей осуществить избрание Патриарха (большинство голосов получил тогда митрополит Кирилл (Смирнов)). Осенью 1926 г. митрополит Сергий, возглавлявший практическое осуществление данной затеи, попал в тюрьму. Трудно не согласиться с Л. Л. Регельсоном, назвавшим попытку избрания Патриарха через собирание подписей мероприятием канонически сомнительным и, кроме того, — политически опасным, если даже не провокационным[75]. В любом случае, показательно, что митр. Сергий, первоначально сомневавшийся в целесообразности подобной акции, все-таки на это пошел…
В тюрьме, впрочем, он пробыл недолго: уже 7/20 марта 1927 г. митрополит был выпущен на свободу и получил право жить в Москве; а 5/18 мая, как уже говорилось, — собрал несколько епископов (в большинстве своем далеко не безупречной репутации), составивших при нем Временный Синод. Затем Заместитель Местоблюстителя получил от властей то, чего безуспешно добивались его предшественники (Патриарх Тихон и митрополит Петр) и (первоначально) он сам — долгожданную «регистрацию», после чего, как пишет Л. Л. Регельсон, «начинает страшное и непоправимое дело — целенаправленное изменение состава иерархии Русской Церкви.
Прежние единичные опыты распоряжения судьбами епископов, столь необдуманно одобренные многими архиереями [увы — „синодальная закалка“ — С. Ф.] теперь повторились в массовом масштабе. Ссыльные епископы увольнялись на покой, возвратившиеся из ссылки и „неблагонадежные“ епископы переводились на дальние окраины, начались хиротонии и назначения бывших обновленцев и лиц, близких к митр. Сергию»