Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси — страница 20 из 39

. Уже в день объявления войны — 22 июня — митрополит Сергий обратился к верующим с призывом встать на защиту своей Родины. В дальнейшем им было выпущено 23 послания, объединенных одной идеей, — о даровании скорейшей победы над врагом.

В новых условиях тяжелейшей войны власти решили не препятствовать Православной Церкви в ее патриотических выступлениях, в организации благотворительной деятельности.

Более того, они решили использовать авторитет Православной Церкви в своих политических целях. Понятно, что для этого необходимо было продемонстрировать европейскому и мировому общественному мнению «свободу» Церкви в условиях коммунистического режима, рассказать «правду» о религии в стране победившего социализма. К решению поставленной задачи приступили немедленно: уже к середине лета 1942 г., когда немецкие армии выходили к Сталинграду, была подписана в печать по-своему замечательная книга, так и называвшаяся: «Правда о религии в России».

Изданная на прекрасной бумаге, с включением многочисленных фотоиллюстраций, тиражом 50 тысяч экземпляров, книга Московской Патриархии открывалась предисловием Патриаршего Местоблюстителя Сергия. С первых же строк митрополит заявлял, что осуществляемое издание есть ответ «на „крестовый поход“ фашистов, предпринятый ими якобы для „освобождения“ нашего народа и нашей Православной Церкви от большевиков.» «Но вместе с тем, — продолжал автор, — книга отвечает и на общий вопрос: признает ли наша Церковь себя гонимой большевиками и просит ли кого об освобождении от таких гонений?»[137]. Понятно, что ответ был отрицательный: нет, не считает и не просит. Но дело было не только в ответе — другого в тех условиях митрополит и не мог сказать.

Показательно иное: с каким жаром и какими примерами митрополит Сергий доказывал отсутствие гонений на религию и Церковь в СССР! Так, «озлобленные публицисты» придумали, по его словам, рассказ об убийстве большевиками епископа Андрея (Ухтомского) («так он и упал с котомочкой за плечами»). А «расстрелянный», — сообщал митр. Сергий, — много лет потом здравствовал и управлял епархией. Для всех, знавших не понаслышке новейшую церковную историю, было известно и о «свободном» управлении епископа Андрея, и о том, кто и как эту свободу ограничивал.

Озаботился митрополит и кратким описанием церковных нестроений 1920-х годов, просто и доходчиво объяснив причину появления расколов — и справа, и слева. Одни не хотели отказаться от царской власти и поэтому не могли остаться в Церкви, которая-де ничего не имела против Советской власти. Это — представители церковной эмиграции и отделившиеся «очень может быть, под их активным влиянием» иоанниты-иосифляне, викторовцы, даниловцы и «просто оппозиционеры». Другие («левые») откололись, желая, не считаясь с правилами и традициями Церкви, устроить свою личную и профессиональную жизнь. В условиях полной «свободы» вероисповедания, резюмировал Сергий, Церкви оставалось только рассчитывать «на нравственную силу канонической правды».

Четкость мысли и ясность изложения — великая сила. Когда определено, кто враги, а кто — друзья, когда создана схема, можно без особых проблем оценивать прошлое и строить перспективы на будущее. Митрополит Сергий прекрасно понимал, что от него требовали власти и надеялся максимально использовать данную ему возможность.

«Правильно» поняла социальную задачу и редколлегия книги, возглавлявшаяся митрополитом Николаем (Ярушевичем). В первой же главе, носившей броское название «О свободе религиозного исповедания в России», предшествующий синодальный период был подвергнут резкой критике и специально подчеркнуто, что «декрет Советской власти о свободе совести, о свободе религиозного исповедания снял тот гнет, который лежал над Церковью долгие годы, освободил Церковь от внешней опеки. Это принесло внутренней жизни Церкви громадную пользу»[138]. Да, указывали составители книги, антирелигиозная пропаганда в России (не в СССР, а именно в России!) ведется, а атеистическая идеология является идеологией коммунистической партии. «И, конечно, Православную Церковь огорчает это обстоятельство»[139](выделено мной — С. Ф.). Обидно, но что поделаешь! Разумеется, бывали после Октября 1917-го и процессы церковников. Но исключительно за антисоветскую работу, и только. Церковь сама осуждала таких отщепенцев. Нет, она «не может жаловаться на власть».

Товарищ Сталин мог быть доволен: в словах авторов книги нельзя было найти и намека на религиозные гонения. Более того, прозвучавшие заявления должны были убедить всех, что отношение к Церкви в СССР меняется, прошлое не стоит поминать «лихим словом». Выход книги, эпиграфом к которой взяли слова пророка Ездры «Велика есть истина и премогает», явился подлинной вехой в истории Православия советской поры. Правда, внимательный читатель мог заметить некоторые «странности». Например, упоминаний и фотографий правивших тогда иерархов в книге было исключительно мало. Куда «вдруг» исчезли сотни архиереев, неужели все они — антисоветчики? Но если так, то о какой лояльности Церкви родной власти может идти речь? Да и как было верить заявлениям Патриархии о «свободе», когда всего за несколько лет до того, перед войной, население СССР пытались убедить в «контрреволюционной деятельности религиозных мракобесов», указывая, что «религия и Церковь — орудие духовного угнетения трудящихся, орудие классового господства эксплуататоров»[140]! В условиях строительства бесклассового общества эти слова звучали как приговор.

Граждане СССР видели, как в 1920-е -1930-е годы закрывались и взрывались храмы, уничтожались святыни, оскорблялись религиозные чувства верующих. И вдруг, открыв в 1942 г. книгу с «правдивым» изложением истории церковно-государственных отношений в СССР, они узнавали, что главный разрушитель православных святынь — фашисты (новоявленные «крестоносцы»). Было от чего прийти в смущение. Но Сталина, по всей видимости, подобные обстоятельства не очень заботили: налаженная идеологическая машина сбоев не давала. Большевики не совершали ошибок, просто до войны необходимо было указать на вредительскую деятельность церковников — и указывали, во время же войны — на их патриотизм и лояльность. Все зависело от «исторического момента».

Изданием роскошной книги о религии в России (именно в России, а не в СССР!) Сталин показал, что в его стране все зависит от того, каким способом власть считает нужным решать свои политические задачи — Православная Церковь лишь инструмент. К 1942 г. у митрополита Сергия выбора не было: он мог только принять как данность предложение о «помощи» в решении организационных вопросов, согласившись помогать власти проводить самостоятельную игру. И, действительно, вскоре произошли совершенно невероятные события: в начале сентября 1943 г. состоялась историческая встреча митрополита Сергия и двух его соратников — митрополитов Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) с И. В. Сталиным[141]. На ней Сталин разрешил наконец избрать Патриарха. С этой целью «большевистскими темпами» был созван Собор, на котором 18 архиереев единогласно проголосовали за кандидатуру митрополита Сергия…

Итак, он взошел наконец на вершину церковной власти… при посредничестве власти светской, с 1925 г. не «соизволявшей» на избрание русского Первоиерарха.

Патриархом Сергий пробыл недолго: уже 2/15 мая 1944 г. его не стало. Однако начатая властями церковная «реанимация» с его смертью не закончилась, продолжившись в первые годы управления Русской Церковью Патриархом Алексием (Симанским). Последний прекрасно понимал, что всем обязан почившему предшественнику, никогда не забывая подчеркивать, что Церковь окончательно стала «лояльной» государству при «великом патриоте» митрополите Сергии.

Иллюстрацией к сказанному можно считать книгу «Патриарх Сергий и его духовное наследство», изданную к 80-летию почившего первосвятителя в 1947 г. Книга, без преувеличения, — гимн мудрости и дальновидности митр. Сергия, по словам Патриарха Алексия, показавшего, «что дух церковного управления и благодатная сила канонических правил не только должны, но и могут оставаться в Церкви неизменными, несмотря на то, что формы церковного управления могут видоизменяться под влиянием различных условий гражданского устройства»[142]. Замечательные слова! Получается, Патриарх Сергий доказал, что «форма церковного управления» зависит от государственного устройства, но при этом «дух церковного управления» не изменяется. Как это возможно осуществить на практике — одному Богу ведомо. Одно ясно без дополнительных объяснений — «теория» и «практика» церковно-государственных отношений связаны в стране Советов неразрывно.

Следовательно, задача Церкви — стремиться не отстать от движения государственного корабля, сохраняя неизменными основания своих прав и согласовывая их применение «с потребностями времени и внешних условий, не поступаясь существом правил и традиций церковных»[143]. При переводе с дипломатического языка это означает, что Патриарх Сергий как мог старался вписать Православную Церковь в социалистический переплет, «не поступаясь принципами». Смысл его церковной деятельности в советское время без этого не понять. Неслучайно, давая краткую биографию покойного Патриарха, составители книги постарались сгладить все острые углы, обойдя стороной краткий «обновленческий период» его жизни и специально подчеркнув, что он «привел Русскую Православную Церковь к Патриаршеству». «Между Церковью и гражданской властью, — писали далее составители, — установилось полное взаимное доверие и понимание. Для связей и сношений между Советской властью и Московской православной Патриархией при Совете Народных Комиссаров был образован Совет по делам Русской Православной Церкви с Г. Г. Карповым во главе»