Яковлев Алекс. Ник. (1923). Советский партийный и государственный деятель, историк и публицист. Доктор исторических наук, профессор, академик РАН. В 1972–1983 — посол СССР в Канаде. С 1987 — член Политбюро ЦК КПСС. В 1991 исключен из КПСС. Председатель Комиссии при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий.
Ярославский Емельян Мих. (Губельман Миней Израилевич, 1878–1943). Советский партийный и государственный деятель, историк КПСС. Один из главных партийных функционеров, отвечавший за вопросы атеизации страны и борьбу с религией. Член компартии с 1898. Неоднократно арестовывался. В 1921 — секретарь ЦК партии. Являлся старостой Общества ссыльных и политкаторжан, членом дирекции Института Ленина. С 1931 — председатель Всесоюзного общества старых большевиков. На XII–XVI съездах партии избирался членом ЦКК, на X, XI и XVII съездах — членом ЦК. В 1923–1934 — член Президиума ЦКК партии. В 1924–1934 — секретарь Партколлегии ЦКК. С января 1923 — председатель Антирелигиозной комиссии. Член ЦИК СССР, депутат Верховного Совета СССР. Академик (с 1939). Руководитель «Союза воинствующих безбожников».
Приложение 1Епископ Сергий (Страгородский) как председатель Религиозно-философских собраний в С.-Петербурге
Нет, пожалуй, более противоречивой фигуры в истории Русского Православия XX столетия, чем Патриарх Сергий (в миру Иван Николаевич Страгородский, 11.1.1867–15.V. 1944). В течение первой половины прошедшего века, вплоть до кончины, Владыка Сергий проходил церковное служение в епископском сане, будучи известен как православный богослов и церковный администратор. Уже в 1910-е гг. Владыка Сергий был влиятельным иерархом Русской Церкви, а в страшные годы антирелигиозных гонений его влияние на жизнь Церкви возросло чрезвычайно. Желая сохранить институциональную Церковь, он пошел на компромисс, предложенный ему советскими властями, согласившись на подчинение кадровой политики Церкви контролю «компетентных органов» и опубликовав печально известную «Декларацию» 1927 г., в которой содержались призывы к православным быть верными новой власти, сотрудничать с ней, указывалось, что «всякий удар, направленный в Союз… сознается нами как удар, направленный в нас». Декларация и всяческое выражение лояльности, как вскоре стало понятно, не сдержали атеистические власти в их стремлении построить в СССР новый безбожный мир. К началу Второй мировой войны Православная Церковь на территории Советского Союза (равно как и другие религиозные организации) была почти полностью разгромлена. Были репрессированы почти все архиереи РПЦ (вместе с митр. Сергием, тогдашним Патриаршим Местоблюстителем и Блаженнейшим митрополитом Московским, на свободе оставалось только 4 епископа). Лишь война стала поворотным моментом в отношении сталинской государственной машины к некогда главной конфессии страны: вождь решил использовать нравственный авторитет Церкви в своих политических целях, разрешив созвать Архиерейский Собор и избрать Патриарха. В сентябре 1943 г. им и стал митрополит Сергий (Страгородский).
Впрочем, думается, что яркие страницы постреволюционной биографии Патриарха невозможно понять без анализа, хотя бы краткого, дореволюционной биографии митр. Сергия, без представления о том, почему именно он стал во главе церковного корабля в самый страшный период советского богоборчества. Именно поэтому такая веха в его судьбе, как участие в Религиозно-философских собраниях начала XX столетия представляет несомненный интерес, позволяя увидеть первые этапы его церковной карьеры, охарактеризовать, хотя бы кратко, его социально-политические настроения (если вообще возможно провести реконструкцию таких настроений).
Ко времени открытия Религиозно-философских собраний Владыка Сергий был ректором столичной Духовной Академии (эту должность он занял 24 января 1901 г., до того, с 6 октября 1899 г., являясь инспектором Академии) и третьим викарием С.-Петербургского митрополита, епископом Ямбургским (наречение и хиротония во епископа состоялись соответственно 23 и 25 февраля 1901 г.).
Молодой, 34-х лет, архиерей, по отзывам знавших его в то время лиц, был добрым и справедливым начальником, со стороны которого студенты встречали отеческое отношение. «Всегда ровный, чуждый вспышек гнева или раздражения, своею ободряющею простотой и ласковым приветливым словом он благотворно действовал на студенческую молодежь»[194]. Выпускники духовной академии, учившиеся при инспекторстве и ректорстве Сергия, вспоминали об организовывавшихся владыкой субботних собраниях. Тогда, после ужина, в личных покоях Сергия студенты собирались для чтения и обсуждения реферата своего товарища. «Темами для рефератов служили вопросы религиозно-философского характера, а также какие-либо новые явления в области современной художественной литературы». На собраниях присутствовали студенты со всех курсов. При этом Сергий старался не брать на себя роли председателя, выступая лишь в роли гостеприимного хозяина[195]. Даже эта скупая информация с достаточной долей вероятности позволяет предположить, что «больные вопросы» того времени интересовали Сергия (хотя сегодня вряд ли возможно установить, какие именно).
Приблизительно в то же время, когда Сергий начинал свое церковное служение в качестве «ученого монаха», в светских кругах богоискательски настроенной интеллигенции стал пробуждаться интерес к церковно-общественным вопросам, желание соединить «клир и мир». Одним из признаков этого пробуждения были встречи на Шпалерной улице, в квартире В. В. Розанова, где встречались люди разных политических направлений — от «реакционных» сотрудников «Московских Ведомостей» и «Гражданина» до анархистов-декадентов («людей из подполья») включительно. Апокалиптические беседы, завязывавшиеся между этими людьми, по мнению Д. С. Мережковского, были будто бы выхвачены «прямо из „Бесов“ или „Братьев Карамазовых“». Мережковский вспоминал, что «у некоторых участников этих собраний» возникла мысль сделать их общественными. Так и появились на свет Религиозно-философские собрания в С.-Петербурге[196]. Среди «некоторых» была жена писателя — З. Н. Гиппиус, вспоминавшая, как осенью 1901 г. родилась идея «создать открытое, по возможности официальное, общество людей религии и философии, для свободного обсуждения вопросов Церкви и культуры»[197]. Как полагал протоиерей Георгий Флоровский, в начале XX столетия Д. С. Мережковский не хотел отделаться от «исторической» Церкви, верил в ее творческие возможности. Это, писал богослов, и привело его к встрече с «церковниками» на Религиозно-философских собраниях[198].
Разумеется, разрешение собраний находилось в компетенции светских властей — Министерства Внутренних Дел и обер-прокуратуры Св. Синода. Получив «добро» у обер-прокурора Св. Синода (К. П. Победоносцева), можно было надеяться на беспрепятственное открытие собраний в столице. Разрешение было получено в ноябре 1901 г. — «молчаливое обещанье терпеть собрания „пока что“» (этому много содействовал чиновник особых поручений при К. П. Победоносцеве В. М. Скворцов — миссионер и редактор «Миссионерского обозрения», вдохновлявшийся идеей «обращения» интеллигенции). З. Н. Гиппиус вспоминала, что сочувственно отнеслось к идее собраний духовное начальство. Столичный митрополит Антоний (Вадковский), слывший «либералом», благословил своего ученика и ректора Духовной Академии епископа Ямбургского Сергия (Страгородского) быть председателем собраний, а ректора Духовной Семинарии архимандрита Сергия (Тихомирова) — вице-председателем. «Дозволял участие всему черному и белому духовенству, академическим профессорам и пр[очим] доцентам, разрешил даже студентам духовной академии, по выбору, собрания посещать»[199]. Столь широкое участие православного духовенства и богословов в светских по сути собраниях уже было симптоматично. Никогда до того, за все годы существования Российской империи, Православная Церковь не стояла во главе масштабного культурного движения, призванного найти ответы на актуальные вопросы «плоти и духа».
Более того, ее иерарха поставили во главе этого движения!
Конечно же, избежать двойственности в самом замысле организовывавшихся тогда встреч было невозможно. Но дело, думается, заключалось в ином. Стремление слушать, не всегда тождественное умению слышать, в условиях «перевала сознания», изменения «чувства жизни» само по себе показательно. Кастово замкнутое, не представлявшее интересов и чаяний богоискательски настроенной интеллигенции, православное духовенство впервые получило возможность воочию увидеть и услышать тех, кого не понимали, но на кого были приучены смотреть через призму «миссионерского делания». (Весьма характерно, в связи со сказанным выше, замечание епископа Сергия, относящееся приблизительно к тому же времени. Разговаривая с выпускником гимназии, желавшим поступить в Академию (будущим архиепископом Фотием (Тапиро)), ректор признался: «Вы — настоящий, как и все светские, поступающие к нам»[200]).
На «взыскующих истину» интеллигентов Православная Церковь смотрела как на своих «заблудших» чад и в этом, думается, заключалась главная проблема понимания миром церковным мира светского: последний ждал «научения» молиться «умом»[201], понимая под этим получение от Церкви ответа на социально-политические проблемы современности, если угодно, — метафизических ответов на вопросы бытия. Ни та, ни другая стороны первоначально не умели вести дискуссию (в тех условиях иначе и быть не могло), используя трибуну собрания для оглашения своих заявлений (или контр аргументации). В подобной ситуации положение председателя оказывалось очевидно щекотливым: будучи представителем главенствующей Церкви и ректором ведущего богословского ученоучебного заведения, епископ Сергий оказывался не столько церковным ученым, сколько православным пастырем, обязанным доводить до сведения слушателей «официальное мнение». Это было тем более сложно, что по словам В. В. Розанова (отказавшегося, кстати сказать, от чести называться инициатором основания Религиозно-философских собраний) это «замечательное общество» действовало «без устава, без официального разрешения, без всякой формы». На собраниях, вспоминал Розанов, «были произносимы