В Особой комиссии [258] уже рассмотрены некоторые губерн[ские] положения, в коих есть, хотя, к сожалению, немного, хорошие и практические мысли. Там же занимаются устройством будущего управления, которого главные основания были мною на днях утверждены в Глав[ном] комитете [259]. Всего более занимает нас финансовый вопрос, без которого, как ныне все убедились, невозможно дела решить. Итак, надеюсь, что с Божьей помощью дело пойдет на лад.
По политической части, как тебе из газет известно, все умы заняты готовящеюся войною в Италии, и несмотря на все мнимо успокоительные вести из Парижа я уверен, что с весною она должна вспыхнуть.
В конце декабря приезжал сюда вторично тот же самый франц[узский] морск[ой] оф[ицер] de la Romière, который в ноябре привозил сюда 1-ый проект трактата с весьма дружеским и откровенным письмом Наполеона и с новым проектом трактата, на который я изъявил свое согласие с весьма незначительными изменениями.
С тех пор Наполеон объявил, что он желает, чтобы впредь переговоры по сему секретному делу велись через Валевского [260] и Киселева, и мы на днях ожидаем решительных ответов, которые я категорически потребовал, дабы нам знать, à quoi nous en tenir [261] и чтобы можно было нам вовремя приступить к нужным военным мерам для сосредоточения войск на Австрийской границе.
Между тем, в Германии, как кажется, крепко переполошились, и умы везде возбуждены против Франции, даже и в Пруссии, несмотря на ненависть к Австрии, так что должно опасаться, что каша заварится общая.
Жду с нетерпением, на что решится Наполеон, но зная его упрямый и настойчивый характер, не полагаю, чтобы он отступил от своих замыслов. Дай Бог только, чтобы нам можно было оставаться сколь возможно долее одними зрителями. Дела в Дунайских княжествах могут заварить новую компликацию, а тут нам нельзя быть одними зрителями, если Турция и Австрия вздумают действовать военною силой, не дай Бог!
По морской части, по словам Метлина, все вообще в порядке, Крещенским парадом всей Гвардии я был очень доволен.
Вот пока и все. Обнимаю тебя, любезный Костя, от всего сердца.
Срочного февральского курьера к тебе, любезный Костя, я задержал до прибытия ожидавшегося курьера из Парижа, который прибыл сюда только на днях. Он привез нам весьма важные бумаги, между прочим, проект трактата согласно с последними предложенными нами изменениями. Киселеву, который имел по всему этому несколько откровенных разговоров с Напо[леоном], приказано немедленно по телегр[афу] подписать трактат. Итак, мы вступили в решительный союз с Франциею, подтвержденный письменным актом. Дай Бог, чтобы это было, как я надеюсь, к пользе нашей Матушки России!
Между тем, дела принимают более и более грозный вид. Вся Германия, как кажется, опасаясь за свои собственные пределы, готова принять сторону Австрии, и если нам не удастся открыть ей глаза, то Европейская война неизбежна. Англия покуда играет довольно двусмысленную роль, но с ведома Напол[еона] отправила лорда Ковлей в Вену, чтобы уговорить мнимо Австр[ию] к мирным переговорам относительно Итальянских дел.
Результата от посылки мы еще не знаем, но, по сведениям из Вены, там приступают к решительным военным мерам. Вместе с тем и Пруссия, и Англия обратились к нам с попыткой заключить с нами тройственный союз против Франции. Я, разумеется, отверг их предложения, отвечав, что я готов на всякие переговоры, но не иначе как с участием Напол[еона] и об всем этом уведомил его.
Из наших откровенных действий я надеюсь, что он убедится в искренности нашего расположения к нему. Мы от него истины не скрываем, т. е. представляем всю важность теперешнего критического политического положения, но вместе с тем, чтобы его поддерживать, если несмотря на это он решится на войну.
Как последнюю попытку для сохранения мира я сделал ему предложение собрать Европейский конгресс для разъяснения Итальянских дел, но желал бы, если он на это согласится, чтобы предложение было сделано им, дабы облегчить его положение в обоих случаях, как в случае сохранения мира, так и в случае объявления войны. Кажется, большего с нашей стороны сделать нельзя было. Теперь все в воле Божьей и в его руках! Буду спокойно ждать, что из этого выйдет.
Военных приготовлений мы покуда никаких не делаем, кроме передвижения 3-го Арм[ейского] Корп[уса] из центра России в Киевскую и Подольскую губер[нии], дабы сблизить его с остальными корпусами действ[ующей] Армии.
Ко всем запутанностям Итальянских дел надобно еще прибавить новую компликацию, хотя второстепенную, но которой последствия могут, однако, быть весьма важные, т. е. соединения власти Господаря Придунайских княжеств в лице Кузы [262]. Я с своей стороны этому не противлюсь, но буду ожидать это решать в Парижской конференции.
Вот покуда и все по политической части.
По внутренним делам нашим все, благодаря Бога, пока спокойно. Крестьян[ские] дела подвигаются и для предварительного рассмотрения в подробности поступающих Губер[нских] положений я составил второстепенную Комиссию под председательством Ростовцева [263].
Молодой Игнатьев, столь успешно совершивший поездку в Хиву и Бухару, отправляется на днях в Китай дипломатическим лицом, но последние известия из Пекина не совсем удовлетворительны. Со времени подписания Путятинского трактата китайцы стали к нам недоверчивее, а между тем внутренние смуты усиливаются, так что должно опасаться совершенного распадения теперешней Китайской Империи. Муравьев, впрочем, давно этого ожидал и знает, как в сем случае ему действовать.
Вчера по телегр[афу] из Лондона узнали мы, что ты 2/14 Фев[раля] оставил Мальту и отправился в Афины, странно, что ты меня об этом не известил. Желаю, чтобы впредь ты искренно давал мне знать по телегр[афу], где таковой есть, о твоем прибытии или отплытии и куда. Дети твои здоровы и маленький Костя мил до крайности. Матушка снова было простудилась, придя неожиданно на днях к нам, но теперь, благодаря Бога, ей уже лучше. Масленица у нас в полном разгаре. Третьего дня был бал у Низи, вчера у нас в Эрмитаже, а завтра folle journе́e [264] утром там же, а вечером у нас в белой зале.
Жена и дети здоровы, и мы все обнимаем вас обоих с Николой от всего сердца.
Да хранит вас Бог.
Письмо Твое от 1-го февраля, любезнейший Саша, нашел я здесь 22-го числа по возвращении нашем из Мальты и сердечно благодарю Тебя за него и за все интересные известия, в нем заключающиеся. Дай Бог, чтоб все жизненные вопросы России, теперь Тебя занимающие, двигались постепенно и успешно вперед к их цели и к Твоему удовольствию.
Мы надеялись получить Ваши письма в Мальте, и нарочно для сего я оставлял «Рюрик» в Палермо до 13-го числа, дабы он Фельдъегеря, долженствовавшего приехать с почтой в этот день, мог привести к нам в Мальту. Но пароход 13-го числа пришел в Палермо без Вильде, потому что ушел из Неаполя, не дождавшись прихода Римской почты, и поэтому Вильде добрался до Палермо только 17-го числа. Этого рода беспорядки встречаются здесь на каждом шагу.
Вообще, более жалкого состояния почт я не видал никогда. Пренебрежение почты к нуждам публики, для которой она существует, превосходит всякое воображение. И не одна почта, все управление и вся администрация в том же виде. Вообще, это Неаполитанское королевство представляет жалкое зрелище. Тут царствует какая-то общая мертвенность. Все классы народа беднеют, промышленность падает, правосудия нет никакого, везде один произвол! Какая разница против Сардинии, которая вся дышит жизнею и деятельностию, тогда как здесь общая апатия и мертвенность.
Говорят, что это происходит от того, что король [265] окружил себя старыми колпаками и людьми самыми бездарными, а людей дельных удаляет, начиная с Filangeri [266], которого Папа́ очень любил и уважал и который все в немилости. Кроме того, Король сделался совершенной ханжой, весь день молится, ходит по церквам и находится совершенно в руках духовенства.
Наша поездка в Мальту была чрезвычайно интересная. Мы там оставались целую неделю, и этого времени едва хватило, чтобы осмотреть все примечательное. Прием был весьма учтив и приличен. В душу к англичанам не заедешь, что в ней происходило не знаю, но наружно они были вообще весьма предупредительны и любезны, особенно два старика – Адмирал Fanshaw, начальник Флота, и Генерал Pennefather, начальник войск.
Сей последний – старый почтенный солдат, делавший несколько кампаний в Индии, простреленный там сквозь грудь и командовавший дивизиею все время в Крыму. На него именно обрушилась первая атака наша под Инкерманом, и дивизия его была почти что уничтожена. Эти два старика были с самого начала чрезвычайно милы и любезны. Губернатор Sir Gaspart Le-Marchant, которого здесь весьма не жалуют, потому что он очень чопорный и raide [267], был и с нами сперва таковым и вздумал было требовать от меня первого визита. Но мы его уломали, и он приехал к нам на фрегат.