С другой стороны, «ему страстно хочется, чтобы о его либерализме кричали, писали, а самодержавной власти из рук выпускать не хочет. Он желает, чтобы в журналах и книгах его расхваливали, а между тем боится гласности и об отменении цензуры слышать не хочет. Желает, чтобы повторяли, что он второй Пётр I, а между тем умных людей не только не отыскивает, подобно Петру I, но еще не любит их и боится: ему с умными людьми неловко. Наконец, он вполне убежден, что стоит ему что-нибудь приказать, чтобы это тотчас было исполнено; что стоит ему подписать указ, чтобы указ был исполняем»[252].
В результате в правительстве постоянно присутствовали представители как партии прогресса, так и консервативной партии. Система управления, позволявшая манипулирование сувереном путем предоставления «всеподданнейших докладов», всегда давала возможность краткосрочного доминирования той или иной группировки. Эти доклады традиционно проходили в формате «министр и император», в то время как и у других министров могли быть свои интересы в рассматриваемом деле. Создание Совета министров, с помощью которого надеялись обсуждать эти доклады коллективно, эффекта не дало.
Благодаря мощнейшей протекции со стороны членов императорской фамилии – великого князя Константина Николаевича и великой княгини Елены Павловны – в первые годы правления Александра Освободителя доминировала партия прогресса, или либеральная часть ответственной бюрократии, что и позволило осуществить Великие реформы.
Ядром этих преобразований стала крестьянская реформа, нацеленная на ликвидацию крепостного права. Из нее с неизбежностью вытекали земская (1864) и городская (1870), судебная (1864) финансовая (1860–1864) и военная (1870) реформы, а также реформа образования (1864).
3Настроения в обществе накануне реформ
Кончина Николая I и неудачный исход Крымской войны заметно возбудили политически активную часть общества. «Стали бранить прошедшее и настоящее, требовать лучшего будущего. Начались либеральные речи, но было бы странно, если б первым же главным содержанием этих речей не стало освобождение крестьян. О каком другом освобождении можно было подумать, не вспомнивши, что в России огромное количество людей есть собственность других людей (причем рабы одинакового происхождения с господами, а иногда и высшего: крестьяне – славянского происхождения, а господа – татарского, черемисского, мордовского, не говоря уже о немцах). Какую либеральную речь можно было повести, не вспомнивши об этом пятне, о позоре, лежавшем на России, исключавшем ее из общества европейских, цивилизованных народов? Таким образом, при первом либеральном движении, при первом веянии либерального духа, крестьянский вопрос становился на очередь. Волею-неволею надобно было за него приниматься.
Кроме указанного нравственного давления указывалась опасность для правительства: крестьяне не будут долго сносить своего положения, станут сами отыскивать свободу, и тогда дело может кончиться страшною революциею»[253].
В то же время большинство помещиков не разделяли идею отмены крепостного права[254]. Дело в том, что крепостничество отнюдь не исчерпало свой экономический потенциал, производительность труда крепостных была, по крайней мере, не ниже аналогичного показателя менее закрепощенных казенных крестьян[255], при этом вкладываться в развитие производства особо не требовалось: жили же и будем продолжать жить.
Иначе говоря, рыночные производственные отношения в аграрном секторе империи, которые и должны были вытеснить крепостничество и самодержавие, еще только зарождались. Марксистская мифологема о том, что революционные изменения, а отмена крепостного права носила именно такой характер, всегда «являются следствием несоответствия производительных сил и производственных отношений», в этом случае несостоятельна.
Другое дело – правовая и социальная стороны крепостничества. Крепостной был вещью, товаром, предметом сделок, гражданские права у этой части населения практически отсутствовали. Более того, помещик, который, по мнению государя, должен был защищать крепостных, зачастую сам был главным нарушителем прав подопечных, в том числе прибегая к физическому и нравственному насилию.
Что касается крестьян, они считали помещиков лишним звеном в цепочке аграрного производства и со времен Пугачева мечтали об их устранении как класса. Помещики читали в их глазах это «великое и страшное требование» и страшно боялись малейшего ослабления крепостнических порядков.
Относительная депривация[256]значительной части населения, особенно крестьян, резко нарастала. Моральные ценности самодержавия и крепостничества все больше превращались в антиценности.
Это в том числе касалось и представителей ответственной бюрократии. Император был вынужден пойти на кардинальную крестьянскую реформу прежде всего под влиянием настроений передовой части общества, полагавшей, что сохранение по сути рабства в современной России неприемлемо.
30 марта 1856 г. Александр Николаевич произнес сколь удивительную, столь и замечательную речь по поводу крестьянского вопроса: «Я узнал, господа, – сказал император, – что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращение разных неосновательных толков по предмету столь важному я считаю нужным объявить вам, что я не имею намерения сделать это теперь. Но, конечно, господа, сами вы знаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, подумать о том, как бы привести это в исполнение. Передайте слова мои дворянству для соображений»[257].
Выступление Александра II привело в замешательство и крепостников, и противников крепостного права. Тема, озвученная императором, обсуждалась повсеместно и многими считалась давно перезревшим вопросом. Отмена крепостного права, по сути, означала освобождение значительной части подданных от крепостной зависимости, введение массовой частной собственности на землю в России, не ограниченной сословным происхождением человека.
Таким образом, ответ на вопрос, с какой реформы следует начать преобразования, призванные вернуть социум в равновесное состояние, был очевиден. Это должна быть крестьянская реформа.
4Крестьянская реформа
До середины XVIII в. в стране существовало общинное землепользование, а частная собственность на землю носила весьма условный характер. Точнее, это было всего лишь право пользования землей: дворянам – потомственное, а также за службу царю, а крестьянам – за службу дворянам. Такой порядок вещей и был экономическим основанием самодержавия.
Фактическое отсутствие частного права опиралось на обычаи и традиции, а общество не настаивало, да и не нуждалось в правовом формализованном рационализме.
Напомним, что первоначально крестьянин становился зависимым от дворян по договору: он брал деньги в долг на посев, покупку инвентаря и т. д. и т. п. Как только крестьянин вступал одной ногой в это ссудное болото, его быстро затягивало первоначально самого, затем семью, близких и т. д. Выбраться из этой ловко «облагороженной» трясины было уже невозможно. В итоге основная часть сельского населения империи оказалась полностью зависимой и распоряжаться своей судьбой уже не могла. За нее это делали господа помещики.
Постепенно экономическая зависимость стала превращаться в юридическую. Правовое положение основной части крестьян перешло на иной качественный уровень – в крепостное право.
Окончательно крепостное право было оформлено в Уложении 1649 г., в котором было отменено право крестьян периодически менять землевладельца (Юрьев день). Сформулировать его можно в объективном смысле как систему отношений, сложившуюся в Российском государстве по поводу владения, пользования и распоряжения крепостными крестьянами. Крепостное право, как субъективное право, – это, с одной стороны, права помещика использовать труд крепостных, распоряжаться их судьбой, обращаться с ними как с вещью и осуществлять в отношении них полицейские и судебные функции (т. н. вотчинная власть); с другой – право крепостного пользоваться землей и обращаться к помещику за защитой своих прав.
При Петре I основанием для крепости стал уже не договор крестьянина с господином, «теперь таким источником стал государственный акт – ревизия. Крепостным считался не тот, кто вступил в крепостное обязательство по договору, а тот, кто записан за известным лицом в ревизской сказке»[258].
Пётр III, даровав вольности дворянам, по сути, превратил их из подданных в граждан, наделенных соответствующими сословными правами, обязанностями и ответственностью. Весьма логичным на тот момент казалось предоставление гражданских прав и основной массе населения – крестьянам. Но не случилось.
При Екатерине II крепостное право достигло пика своего развития. По общему правилу крепостной крестьянин был связан с землей, и сделка с земельным участком, на котором работали крестьяне, осуществлялась вместе с ними. Однако из общего правила появились исключения в виде домашних (дворовых) крестьян, не связанных с землей, – ими тоже торговали, дарили, передавали по наследству. Крепостным было запрещено жаловаться на барина, помещикам разрешено торговать крестьянами без земли оптом и в розницу и отправлять их на каторгу. При этом императрица была убеждена: «Не оспоримо, что лутчее судьбы наших крестьян у хорошова помещика нет по всей вселенной»