Однако на фоне сплошных побед случались и отдельные неудачи. В частности, грандиозный скандал в благородном императорском семействе.
22 мая 1880 г. умерла супруга Александра II императрица Мария Александровна, с которой он нажил восемь детей. Едва дождавшись окончания 40-дневного траура, завершавшегося 30 июня, Александр Николаевич уже 6 июля повенчался со своей многолетней любовницей Екатериной Михайловной Долгоруковой, от которой имел в тот момент трех детей. Изданным 5 декабря 1880 г. Именным указом император пожаловал ей титул «светлейшей княгини Юрьевской». Чувствуя, что ходит под Богом, Александр Николаевич стремился обеспечить будущее Екатерины и ее детей и с этой целью вознамерился ее короновать[346]. Цесаревич Александр Александрович (и не только он) называл это намерение позором для династии Романовых.
Пошли разговоры на тему, старший сын какой из коронованных жен императора наследует престол. При этом ссылались на прецедент Елизаветы Петровны, дочери Петра I, которая стала императрицей, хотя была рождена до коронации Екатерины I, т. е. в морганатическом браке, как и дети Екатерины Михайловны.
Нет никаких доказательств, что Александр II на самом деле лелеял коварные планы лишить Александра Александровича престолонаследия, но и одних разговоров было достаточно, чтобы цесаревич напрягся. Между ним и отцом пролегла тень взаимного непонимания и недоверия. К тому же Александр Александрович попал под влияние обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева, ставшего к тому времени ярым противником Великих реформ.
Александр III не только отменил второй этап реформ, но и сделал все, чтобы дискредитировать судебную и земскую реформы.
Заседание Комитета министров, посвященное обсуждению правительственного сообщения о подготовке закона, приводящего в исполнение предложения о привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности, все-таки состоялось, хотя не 4-го, как планировалось, а 8 марта. Государь предложил министру внутренних дел М. Т. Лорис-Меликову зачитать текст доклада, записанный в журнале Особого совещания и одобренный 17 февраля 1881 г. покойным императором.
Среди прочего в докладе содержалась фраза, что принятые министром внутренних дел меры «оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного»[347]. Через неделю после убийства Александра II террористами это утверждение выглядело, мягко говоря, чудовищным преувеличением. Напомним, что текст был составлен до гибели императора. «В этом месте государь прервал чтение словами: “Кажется, мы сильно заблуждались”»[348], – писал в своем дневнике участник заседания госсекретарь Егор Абрамович Перетц.
Специально приглашенный ветхий (86 лет) сенатор С. Г. Строганов заявил, что «путь этот (реализация предложений Лорис-Меликова. – Прим. авт.) ведет прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России…»[349]. Выступившие участники заседания П. А. Валуев, Д. А. Милютин, А. А. Абаза поддержали доклад Лорис-Меликова, подчеркивая, что о конституции речь не идет. Затем слово взял Победоносцев; он убеждал, что обсуждаемые меры непременно приведут к подрыву самодержавия. По словам Д. А. Милютина, «это было уже не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкой!»[350]
На самом деле Строганов, Победоносцев и иже с ними оклеветали Михаила Тариеловича, который был ярым монархистом, охранителем самодержавия и упорно высказывался против выдвигавшихся предложений о создании народного представительства в форме западного парламента, или древнерусского веча, или Земского собора. «По глубокому моему убеждению, никакое преобразование, в смысле этих предположений, не только не было бы ныне полезно, но, по совершенной своей несовременности, вредно. Народ о них не думает и не понял бы их»[351]. Сам Александр II не раз публично высказывался, что «не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки»[352].
Большинство участников заседания[353] поддержали предложения Лорис-Меликова, но Александр III уже принял решение. Наложив на доклад министра внутренних дел клеймо «первый шаг к конституции», он издал манифест о незыблемости самодержавия, написанный Победоносцевым.
Правительство Александра II практически в полном составе ушло в отставку. Их возмущение можно было бы выразить словами: «Чего ради мы тут заседаем, спорим, голосуем, а император, даже не сообщив нам, принимает прямо противоположное решение?» Им очень ясно дали понять, что вся политическая власть сосредоточена исключительно в руках самодержца.
Начиналось время, которое в советской историографии называют эпохой контрреформ. Все гайки кипящего котла общественного недовольства были наглухо завинчены. Рвануло через 36 лет.
Светлейшая княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская (Долгорукова) пережила не только Александра II, но и Александра III, Николая II, а также события 1917 г. и скончалась в начале 1922 г. во Франции.
Эпилог
Существует мнение, что XIX в. длился дольше 100 лет и закончился в 1914 г., когда, гремя гусеницами машин смерти в клубах отравляющих газов, на поля Первой мировой войны выполз стальной XX в. Стало ясно, что технологический прогресс может быть смертельно опасен для человечества.
В золотом же XIX в. люди с восторгом встречали достижения науки и техники, связывая с ними надежды на прекрасное будущее. За это время сменилось три технологических уклада, открывая все новые перспективы усиления могущества человечества.
Первый технологический уклад (1770–1830) заменил мускульную энергию человека и животных энергией падающей воды и осуществил первую механизацию производства в основном в текстильной промышленности. В ходе второго технологического уклада (1830–1880) на первый план вышла энергия горения углеродного топлива, появились паровые машины, пароходы и паровозы и, соответственно, железные дороги.
Третий технологический уклад относится к 1880–1930 гг., когда важнейшим источником энергии стали углеводороды, появился двигатель внутреннего сгорания, широко распространилось использование электроэнергии. Этот уклад настолько изменил образ жизни людей, социальную и политическую ситуацию в мире и в России в частности, что последняя треть XIX и начало XX в. требуют отдельного рассмотрения. Этот период мы называем серебряным веком государства и права и надеемся его рассмотреть в следующей книге.
Впрочем, и возникновение первых двух укладов в значительной степени потрясло мир.
Создание поточного производства, прежде всего в странах-лидерах первого уклада – Великобритании, Франции и Бельгии, – привело к увеличению городского населения и возникновению мещанского мировоззрения, о котором мы упоминали еще в прологе. Структура социума в передовых странах значительно изменилась, и система управления перестала соответствовать запросам общества. Возникла необходимость разделения политической и распорядительной (административной, исполнительной) властей. Появилась европейская (ответственная) бюрократия.
Мещанское мировоззрение отвергло легитимность власти, основанную на традиции и харизме, – власти королей и аристократов.
И то сказать, вероятность, что автократ, получивший власть по наследству, окажется тонким политиком и незаурядным управленцем одновременно, близка к нулю и может реализоваться только в результате немыслимого совпадения счастливых обстоятельств. Конечно, хорошая подготовка наследника может как-то поправить дело, но талант или хотя бы способности все равно необходимы.
Поэтому легитимность власти должна быть основана на процедуре, соответствующей Закону, принятому представителями, избранными большинством населения. Одним словом, только конкуренция способна выявить наиболее подходящего претендента в лидеры государства.
Первыми этот принцип провозгласили Соединенные Штаты Америки в своей Конституции 1787 г. Через два года принципы республиканского устройства государства провозгласила Французская революция. Произошло это на пике первого технологического уклада.
Со времен Петра Великого Российская империя в целом находилась в общеевропейском тренде. Республиканские идеи проникли в страну еще при Екатерине II, а наследник престола Александр Павлович и вовсе был воспитан швейцарским якобинцем Лагарпом. Мысль о неэффективности самодержавия пришла будущему императору еще в юности: «Вот, дорогой друг, важная тайна… В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя… стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления?»[354] – писал он своему другу В. П. Кочубею в мае 1796 г.
Поэтому, став императором, он стремился привлекать к управленческой деятельности своих друзей и единомышленников. Сначала это были друзья детства из Негласного комитета, потом гениальный бюрократ Сперанский, наконец, как его называли недоброжелатели, временщик Аракчеев. Конечно, ни о каком формальном делегировании хотя бы толики власти этим избранникам речи не шло. Александр понимал их как свое продолжение, как часть себя. На следующий день после низвержения Сперанского он жаловался князю Голицыну: «Если бы у тебя отсекли руку, ты, верно, кричал бы и жаловался, что тебе больно: у меня в прошлую ночь отняли Сперанского, а он был моею правою рукой»