Неужели ты продолжаешь сомневаться?
Сколько раз за всю историю ты повторила «Мне казалось, это происходит не со мной» или «Я смотрела на себя со стороны»?
— Мама! — снова позвала я, чувствуя, что не могу сопротивляться убежденности Ольги Леонидовны.
Мама настороженно вошла в комнату.
— Что случилось?
— Мамуль, я когда-нибудь тебя обманывала?
— Нет, конечно.
— Скажи, ты веришь мне, что я ничего не придумала?
Мама мигом опустилась на кровать рядом со мной, обняла и принялась раскачивать за плечи:
— Ничего, ничего, так бывает, когда сам искренне веришь, то это не обман. Правда, Ольга Леонидовна?
— Естественно, — откликнулась та. — Иллюзорная картина мира, формируемая сознанием, не является осознанной. В силу спонтанности фантазирования попросту стирается грань между реальным и нереальным, возможным и невозможным, рутинным и чудесным.
— Видишь, — сказала мама. — Ты ни в чем не виновата. Это я виновата, что оставила тебя здесь одну. Как чувствовала, что не нужно уезжать.
Горячо дыша, она крепко прижалась губами к моей голове.
— Дело не в том, что вы уехали, — Ольга Леонидовна накрыла рукой её пальцы. — А в том, что Вита была не подготовлена к вашему отъезду. Вы слишком долго её опекали.
— Вовсе нет, — отрезала мама твёрдо. — Я уже говорила, что Вита с самого рождения была необычным ребенком. Шестимесячным. Ей всегда требовалась большая, чем остальным детям, забота. И я всю жизнь делала для неё всё, что могла. Оберегала, защищала и вот — пожалуйста.
— Значит, ты тоже не веришь мне? — мамины слова потрясли. — Но почему? И почему сразу не сказала об этом?!
— Виточка, не кричи, мы с Ольгой Леонидовной хотим помочь тебе.
Ольга Леонидовна часто покивала.
— Главное, не волнуйся, многим впечатлительным людям свойственно использовать бегство из реальности в качестве защиты от негатива и агрессии окружающей среды. Я бы ещё много чего могла объяснять тебе, но чувствую, что для первого раза и так слишком много.
— Для первого раза?
— Конечно, теперь нам придется встречаться с тобой раза два в неделю, чтобы аккуратно и безболезненно вывести тебя из этого состояния. Я оставлю твоей маме список лекарств, которые желательно принимать, чтобы поскорее прийти в норму. Ничего тяжелого, совсем безобидные седативные препараты. Расслабляют и снимают внутреннее напряжение. Не переживай, справимся. Ещё будешь смеяться над собой.
— Смеяться? — я всё никак не могла понять, не издевается ли она. — Но я ничего не выдумывала! У вас нет никаких доказательств.
— У тебя тоже, — Ольга Леонидовна утешающе улыбнулась и вышла из комнаты.
Через неплотно прикрытую дверь я слышала, как она сказала маме, что мне нужно срочно пойти в школу. И что до тех пор, пока я не вернусь в свою обычную жизнь, лучше мне не станет. А ещё рассказала ей про Дубенко, и что у меня шок. Мама охала, вздыхала, винила себя, папу, тётю Катю, Анастасию Фёдоровну, Ирину Анатольевну и всех подряд. После чего заявила, что выйти на работу было огромной ошибкой, и такому неординарному ребенку, как, я нужно особое внимание и уход, а Ольга Леонидовна ответила, что в случае «парникового эффекта» имея в виду её опеку, шоковая терапия порой очень полезна, потому что она отрезвляет.
Я лежала, ловила обрывки фраз и думала, что схожу с ума, а потом вскочила, выбежала в коридор и принялась искать едва заметное влажное пятно, остававшееся после потопа, но за это время, по всей вероятности, оно успело высохнуть.
Глава 23
Следующим утром я оделась и, несмотря на мамины протесты, вышла из дома. После разговора с Ольгой Леонидовной в мыслях воцарился полный хаос. Каким бы прекрасным моё воображение не было, я бы вряд ли смогла выдумать такое.
Этих недель хватило, чтобы вспомнить всё в мельчайших подробностях. Кое-что, конечно, ощущалось уже не столь остро, как в первые дни, но даже допустить возможность того, что моё сознание до такой степени помутилось, я никак не могла.
Как и не могла принять нереальность людей, ставших для меня такими важными. Подобное утверждение звучало абсурдно.
Требовалось срочно опровергнуть эти нелепые обвинения, доказать, что со мной всё в порядке, и я вовсе не дурочка-фантазерка, безнадежно заблудившаяся в детских несбыточных ожиданиях.
Однако дверь мне открыла не Вика, а совершенно другая девушка. Приветливо поздоровалась и решила, что я пришла по объявлению о съёме. Я спросила, где Вика, но она ответила, что это квартира её мужа и раньше здесь никто не жил. Это могло означать лишь одно: Вика всё-таки порвала с Филом, и он выгнал её. Тогда не было ничего удивительного в том, что она отключила телефон и не хочет ни с кем общаться.
Всю обратную дорогу домой я перебирала в голове места, где мы были, и людей, с которыми разговаривали. Но у нас не было общих знакомых, и вряд ли я смогла бы найти хоть кого-то, кто подтвердил, что видел меня вместе с ребятами.
— Здравствуйте! Как ваше самочувствие?
— Виточка, девочка, как я рада! Ты уж прости, что я тебя тут подвела со своей болезнью, — Анастасия Фёдоровна приветливо засуетилась. — Давай, проходи, чайку попьём.
— Спасибо. Я сейчас не могу. Скажите, а ваш внук дома?
— Толик-то? Да нет, к себе уже уехал. А чего тебе?
— Спросить кое-что хотела. Про соседей со второго этажа.
— А что за соседи? — подозрительно прищурилась Анастасия Фёдоровна.
— Ребята там живут. Двое. Да вы и сами наверняка видели их.
— Я с шестого мальчика знаю — Кирюшу. И Димка у Митрохиных подрос. Но он с восьмого.
— Нет. Артём. Они раньше тут семьей жили, а потом сдавать стали. Чернецкие.
— Чернецких знаю. Но так это сто лет назад было. А всех, кто теперь снимает, и не упомнишь. Сегодня одни, завтра другие.
— Но они заметные. Яркие очень.
— Может и видела, — она неопределенно пожала плечами. — А что такое? Что-то случилось?
Звонок тёте Кате тоже ничего не дал. Я надеялась, что она запомнила тот день, когда Вика забегала ко мне после клуба. Она тогда ещё сама предложила нам чай, и Вика ответила, что наелась торта на всю жизнь. Но тётя Катя очень удивилась, узнав, что ко мне кто-то заходил, и сказала, что никого не видела и не слышала. А также заверила, что свидетель из неё вообще никудышный, потому что она слишком много думает о работе и может всё на свете перепутать.
Накануне я спрашивала папу, видел ли он на нашей парковке возле дома Пандору. Он подтвердил, что видел похожую машину, но когда я описала ему Артёма, не забыв упомянуть про тоннели и пирсинг, он скривился и заявил, что подобные экземпляры не запоминает, как класс.
Звёздного мальчика мама помнила и даже признала, что его звали Артём, но больше ничего не знала. Я спросила, правда ли, что его мама была моделью, а отец композитором, но она ответила, что может рассказать, чем болела их няня.
Тогда я полезла в Интернет искать историю Артёма и его семьи. В закладках оказалось немало статей об этом. Само происшествие везде описывалось примерно так: «Известный композитор и пианист — Станислав Чернецкий, пребывая в алкогольном опьянении, в порыве неконтролируемой агрессии застрелил жену и работницу, после чего покончил с собой. Следствие склоняется к версии, что преступление было совершено на почве ревности в виду ослабленного психического здоровья Чернецкого.
После трагедии интерес к творчеству музыканта вспыхнул с новой силой и альбом 2003 года «Ventus» разошелся миллионным тиражом.
Пик популярности Чернецкого пришелся на начало двухтысячных, а в 2009 году Чернецкий прекратил свою гастрольную деятельность, поселившись в своём загородном доме. По словам людей, знавших его, утрата популярности давалась ему очень тяжело. Однако в семейной жизни Чернецкий был счастлив, его жена, в прошлом модель и вице-мисс Вселенная Елена Шарова, являлась его неизменным спутником жизни.
У Чернецкого и Шаровой остался несовершеннолетний сын — Артём Чернецкий, в своё время прославившийся как ребенок-вундеркинд, обладавший абсолютным слухом, феноменальной памятью и высочайшей техникой игры на виолончели. С шести лет младший Чернецкий давал концерты в Европе, на которых исполнял свои и чужие произведения, читал с листа с необыкновенной лёгкостью и импровизировал на заданные темы. В возрасте двенадцати лет Артём Чернецкий по неизвестным причинам отказался от дальнейшей музыкальной карьеры. На момент трагедии в доме Чернецких, мальчику было пятнадцать лет».
Всё это вполне соотносилось с тем, что рассказывал Артём, но теперь у меня уже не было твёрдой уверенности в том, что я слышала это из его уст, а не просто прочла в Интернете. Может, он вовсе и не был тем звёздным мальчиком? И это был совсем другой мальчик? А вдруг меня просто привлекла случайная фотография в Интернете и я, заинтересовавшись, кто этот симпатичный парень, просто прочитала его историю?
Ну, а если предположить, что я действительно всё придумала, то когда это началось? С потопа? Или с разорванных джинсов, как полагала Ольга Леонидовна?
Но джинсы мы покупали вместе с Викой, а это значило, что она должна была существовать. Мы познакомились с ней в тот день, когда мне засунули голубя.
Ещё немного, и я готова была поверить, что вот-вот очнусь на уроке химии, под методичное постукивание пальца химички об Элину парту.
Чем больше я об этом думала, тем страшнее становилось. Стоило немного усомниться в себе, как ситуация начала приобретать довольно неприятный оборот.
Я не нашла Артёма ни в одной из соцсетей. Ни его, ни Макса. Только отдельные разрозненные фотографии, в основном детские. Макса же вообще нигде не было.
А потом вдруг вспомнила. Полезла на Ютуб и открыла ролик «Ничего на свете лучше нету». Где они прыгают и бегут за машиной с девушкой. Вот на нем точно был Макс, но Макс ли? Или просто какой-то понравившийся мне парнишка, которого я с лёгкостью приняла в свои фантазии?