— Раз ты его чувствуешь, значит, разыщешь, — Кузьма полководческим жестом вытянул руку. — Иди первым. Хочу своими глазами увидеть такое чудо. Я, к примеру, не смог его найти самостоятельно, когда впервые сюда с батей заявился. Без нужного артефакта не найдешь.
— Неужели невидимый? — хмыкнул Полозов, также старательно поглядывая по сторонам. Ему почему-то казалось, что хранители храма отводят глаза чужаков с помощью каких-то магических заклятий, а значит, нужно использовать хитрые мнемонические приемы, чтобы разглядеть его среди заснеженных холмов.
— Кому как, — загадочно улыбнулся Кузьма и нетерпеливо кивнул, предлагая двигаться, пока солнце еще стояло над верхушками деревьев.
Никита призадумался. Случайно ли Мещерин сказал об артефакте? Не о медальоне ли речь идет? Стало интересно испытать свои возможности иным способом, а не надеясь на разнообразные магические атрибуты. Он на мгновение замер, закрыв глаза. Так было легче настроиться на энергию Алтаря, который находился где-то неподалеку, судя по насыщенному магическим фоном пространству. Очень сильно насыщенному. Жрецы, судя по всему, используют свои техники прикрытия, и обычный человек ни за что не сможет найти древний храм.
Волхв кивнул. Переполненный Силой, он решительно шагнул в сторону молодого ельника, похожего на стайку ребятишек, столпившихся у ног каменных великанов-отцов. Подлесок вытянулся полумесяцем вдоль полянки, закрывая темные бока гранитных вывалов, между которыми должна идти к вершине невидимая сейчас тропка. Она там просто обязана быть, даже если существует магический отвод.
Не обращая на шумящие кроны елей и пихт, скрип снега под ногами идущих следом Олега и Кузьмы, на их дыхание, Никита как будто получил привязку по компасу, ощущая тонкую вибрацию эфирных волн, и уже не отворачивал в сторону, умело лавируя между камнями и мелкорослым стлаником. Ощущалась не тропа, а направление, двигаясь по которому новоиспеченный Князь все сильнее и сильнее чувствовал мощь Алтаря. В какой-то момент Никита понял, что до сих пор идет с закрытыми глазами — настолько четко просматривалась дорога под снегом в ином диапазоне зрения.
Ближе к вершине гривы снега стало меньше, а кое-где северные ветра и вовсе оголили каменистую поверхность, по которой сейчас шли трое мужчин. По-прежнему перед глазами мелькали редкие деревья и валуны. Грива плавно заворачивала вправо; высокая гранитная стена, на которой неведомо как росли чахлые березки и щуплые ели, перекрывала дальнейший путь. Впрочем, легко было уйти совсем в другую сторону, если бы пару минут назад Никита не свернул именно сюда, а продолжал идти по склону, медленно отворачивая против часовой стрелки. Почему? Да потому что видел конечную цель, и сбить его какими-то фокусами вряд ли получилось бы.
Никита остановился. Дальше идти смысла не было. Их путешествие закончилось. Пещера, уходившая вглубь скалистого выступа, оказалась рукотворной. Аккуратно прорубленный вход; мощная дверь из лиственничных плах укреплена железными полосами; стертая за многие сотни лет каменистая поверхность перед пещерой, превратившаяся в удобную площадку; пылающий в двух жаровнях огонь и стоящий между ними худощавый седой жрец в длинном плаще — внезапно Никите показалось, что перед ним возникла тень древности, слепок жизни из той поры, когда к этому храму приходило куда больше паломников, чем в последние двести лет. И страж Алтаря, как и прежде внимательно вглядывается в каждого, кто желает прикоснуться к Небесному Камню.
Его лицо как само застывшее время — жесткое, обветренное и с глубокими морщинами, схожее с потрескавшейся корой дерева. Лоб жреца перехватывает широкая тесьма с ведическими рунами, длинные волосы сплетены в замысловатую косицу, которую треплет ветер.
В правой руке старик держал крепкий посох с похожими рунами, а сам он в черном плаще казался незыблемой гранитной скалой, где заканчивался путь Никиты к Алтарю.
— С прибытием, славный воин, — почти беззвучно зашевелились губы жреца, но его слова ударили по барабанным перепонкам Никиты. — Какая необходимость привела тебя сюда? По своей ли воле стремишься к Алатырь-камню?
— По своей воле и в здравом уме, — показав жестом, чтобы сопровождающие его спутники оставались на месте, волхв сделал несколько шагов вперед и почтительно склонил голову. Языки пламени в жаровнях взметнулись вверх, тревожно загудели. — Без принуждения и чужой воли. Я хочу побрататься с другом.
— Человек, пришедший с тобой, мнит себя твоим другом, — жрец даже не поморщился, когда особо сильный порыв ветра швырнул в его лицо снежную пыль. — Но ты сам веришь ему, добровольно открывая свое сердце? В здравом уме хочешь смешать свою кровь с его кровью без колебаний?
— Он и есть мой друг, в прошлом и настоящем, — твердо ответил Никита, не оборачиваясь. От Полозова исходило невероятное напряжение, и волхв это чувствовал. Захочет сейчас жрец прервать церемонию — никакие уговоры и слова не помогут изменить ситуацию. Олег испытает величайшее унижение в своей жизни и допустить этого было нельзя. — И даже в грядущем. Я без колебаний доверю ему своих детей. А они самое дорогое, что есть у меня.
Старик проницательно взглянул на замершего Полозова, едва заметно качнул головой и бесстрастно сказал:
— Он не воин-защитник. Его сила и храбрость направлены на иные поступки, не самые благие.
— Как и мои, — не дрогнув, признался Никита. — Я тоже не всегда совершал благие поступки, и готов дальше делать то же самое, не колеблясь. Каждый из нас несет в душе свет и тьму, и кто может отделить их друг от друга, кроме богов? Нет такого человека. А раз боги умеют видеть истину, я прошу Перуна вынести справедливый приговор. Пусть он примет нашу клятву перед Алтарем. Если друг не чист сердцем, да сожжет его Перун чистым пламенем. Могу ли я, будучи неуверенным в помыслах и поступках друга, рисковать его жизнью? Выходит, моя уверенность сильна настолько, что я беру ответственность за две жизни.
Никита так и не отделался от мысли, что находится в седой древности, а боги, которые еще ходили среди обычных людей, с интересом наблюдают за странным ритуалом. Откуда-то появлялись нужные слова, крепла уверенность в благополучном исходе дела, необычайная легкость и эйфория переполняли душу. Здесь, за его спиной незримо присутствовала мама, Патриарх и вся родня. Их поддержка и любовь ощущалась столь остро и ярко, что молодой волхв с трудом сдержал слезы, огнем выжигавшие глаза. А может, это лишь ледяной ветер, бивший в лицо…
Жрец с легкой оторопью наблюдал за аурой новоявленного Князя, усиливающей свое свечение; появившийся яркий нимб набирал силу, переходя из алого в белый цвет спектра, видимый даже при свете дня. Разом прекратился ветер, пламя в жаровнях загудело ровно, набирая мощь, хотя дрова почти уже прогорели.
Впервые за долгие годы рука старого хранителя Алатырь-камня, как его почтительно прозывали жрецы, дрогнула и крепко сжала трость, чтобы ненароком не уронить ее. Седобородый старец сам шагнул навстречу Никите и вытянул другую руку, желая прикоснуться к плечу молодого воина. И ощутил жесткое сопротивление, как будто уткнулся в стену или кто-то препятствовал ему совершить необдуманное действие.
Олег и Кузьма не видели того, что заметил старик, и удивленно глядели на странные манипуляции. Никита спокойно стоял на месте, ожидая решения жреца, а тот, в свою очередь, застыл с поднятой рукой.
Время вернулось в свою колею. Храмовый служитель, наконец, произнес с удивительной торжественностью в голосе:
— Пусть боги берут на себя бремя выбора. Проходите, воины, к Алатырь-камню. Да будет так, как решат небеса! — и добавил обыденно, разом отбросив пафос. — Все оружие оставьте у входа.
Никита кивнул, и не ожидавший иного ответа. Рядом с ним встал Полозов, откровенно волнуясь предстоящему ритуалу. Они направились ко входу в пещеру, не видя, как жрец сделал упреждающий знак запрета для Кузьмы, и положили на каменный приступок свои пистолеты и ножи, заодно сбросив шапочки. Никита потянул на себя тяжелую дверь и первым шагнул в сумрак храма, стараясь не показывать на лице любопытство, так и рвущееся наружу. Страха не было.
Впервые он находился в храме, расположенном не на вершине холма, а внутри него, и недоумение, вызванное этим обстоятельством, тут же рассеялось, когда стала понятна хитрость древних зодчих. Да, само помещение было вырублено в скальной породе и укреплено мощными руническими знаками, ясно видимыми в магическом зрении. Они тянулись вдоль грубо обработанных стен и заползали на сужающийся свод ровными рядами с четырех сторон, образуя единый знак «опора» конечными завитками рез.
Сам по себе храм оказался не таким уж и величественным по своему размеру; скорее, ему была присуща самая настоящая простота по сравнению с другими подобными сооружениями. В длину он достигал метров пятнадцати, в ширину — около десяти, высотой, как прикинул на глазок Никита, не больше пяти-шести метров, отчего храм казался приземистым и больше похожим на штрек. Конечно, все эти расчеты условны, так как помещение не являло собой строгий прямоугольник. Стены словно «плавали», изгибаясь сообразно какому-то изначальному плану строителей, выработавших породу, но самое интересное ждало мужчин в центре.
Большой монолитный камень антрацитового цвета незыблемо стоял точно по центру, вплавленный шершавым и грубым нижним концом в каменный пол. Небесное тело, пробив твердь холма, не смогло уйти на немыслимую глубину и осталось здесь дожидаться прихода людей. Древние волхвы проявили максимум догадки и смекалки, сотворили подземный — или, вернее, подгорный — храм, нисколько не нарушив самый главный принцип: Алтарь должен быть доступен богам. Так и произошло.
Как только Никита с Олегом подошли к камню с тщательно отполированной и ровной поверхностью, послышался какой-то скрежет, и сверху хлынул поток вечернего света. Он не рассеивался, а наоборот, бил точно в центр камня. Алтарь таинственно замерцал. Полозову показалось, что он видит звездное небо на каменной поверхности. Настолько вс