Когда Томас поднялся в поту и с больной головой, видения по-прежнему мерцали в рассвете, как туман. Он протёр глаза, схватил свой походный сюртук и натолкнулся на стол. Смятый портрет Каухемара скользнул на край. В деревне никто не знал седого.
— Выглядит как злой дух леса, — бормотал старый ткач. — Он воет с волками, и дикие звери следуют за ним по пятам. Тот, кто смотрит в глаза смерти.
Томас вскочил и оделся, махая руками.
***
В тот день замок Бессет выглядел почти опустевшим, все охотники были на пути в лес. К тому же, Адриан видимо снова скрылся, сарай, в котором лежала раненая собака, был пуст.
Вскоре после этого юноша вошёл в библиотеку, готовый к тому, что в любой момент мадам де Морангьез выгонит его. Томас повернулся к двери Изабеллы. Он не решался постучать, возможно, с ней сейчас была мадам де Морангьез, но сама мысль о том, что дочь графа была к нему так близко, снова сразу же вернула ему тоску.
Сегодня он радовался больше всего, когда кое-что нашёл под деревянным основанием совы. Клочок бумаги! На нём было только одно слово:
«Гамлет».
За книгой Шекспира для него не было приготовлено никакого письма, только небольшой том, едва ли больше его ладони. «Сказки и легенды диких лесов», — прочитал он на обложке. В первый момент Томас был только разочарован, но когда перелистывал страницы, то наткнулся на засохшую незабудку и — наконец-то! — письмо, написанное ужасным почерком Изабеллы.
«Я не забыла Вас, Томас!
В течение последних дней мадам де Морангьез не отходила от меня. А сегодня мой брат послал за мной. Я смогла уйти на час. Чтобы написать Вам эти строки, мне пришлось притвориться, что я хочу ещё раз исповедаться, но вместо того, чтобы повторять молитвы, я пишу Вам тайком и надеюсь, что аббат не отвернётся от меня.
Пожалуйста, сохраните оружие и освящённые пули, и охраняйте Мари! С тех пор, как чудовище совершила убийство прямо перед замком, я не спала больше ни часа. Я пытаюсь вспомнить, я хочу вспомнить! Но это как будто бы я жила в кошмарном сне, из которого не осмеливаюсь проснуться. Может быть, Вы должны быть моей памятью, Томас. Вспомните для меня! И даже если вы носите имя неверующего, я прошу вас не забывать, что между небом и землёй находится больше, чем только благоразумие. Следите за собой, Томас, потому что я хочу снова видеть вас в целости и сохранности. Незабудка принесёт вам счастье и напомнит о том, что вы мне всё ещё должны книгу и лошадь.
До встречи! Изабелла»
Это было странно, как густое скверное разочарование, бесконечное облегчение и радость могли быть рядом друг с другом. Потому что даже если она уехала домой, то всё-таки дала ему обещание: «До встречи!»
Его колени подогнулись, и он присел за стол. Томас был в смятении, его ждали новые документы, которые требовали обработки. Но на самом верху стопки находилось ещё запечатанное письмо, оно было адресовано ему.
«Месье Томас.
двадцать второго августа я жду вас на небольшой вечеринке в замке де Бескве недалеко от Сог. Не забудьте Ваши исследования. Заинтересованная аудитория ожидает здесь ваше мастерство.
Жан-Жозеф д’Апхер»
Уголки рта Томаса поднялись вверх. Определённо, Лафонт тоже будет там. Но кое-что другое делало приглашение ещё более ценным. Через несколько дней он снова увидит Изабеллу! И когда юноша сейчас поймал себя на том, как нежно поглаживал её письмо в своём кармане, как будто бумага была её кожей, то понял, как права была Изабелла: между небом и землёй было больше, чем когда-либо он мог мечтать в Версале.
Красавица и чудовище. «Это уже не сказка, это моя самая долгая реальность».
«Только она никогда не сможет быть твоей Красавицей», — шептал ему язвительный голос Армана.
***
Утром Томас посетил ярмарку с сельскими жителями и с ружьём сопровождал детей пастушков на пастбище. Может быть, потому что — или возможно госпожа Хастель вставила за него доброе слово — в любом случае, люди относились к нему всё больше и больше как к одному из них. Вторую половину дня он мерил шагами каштановую прогалину в надежде найти потерянный Изабеллой ботинок или дополнительные подсказки, но Каухемар не оставил новые следы.
После того, как Томас также показал людям портрет Изабеллы, но как ни странно, никто не знал о посещениях старого графа «Белой Коровы» и никто не видел дочь графа когда-либо в лицо.
— Она всё-таки живёт в монастыре в Шаз или нет? — спросил старый угольщик. Вместо этого он вспомнил о том, что Эрик де Морангьез с несколькими другими графскими сыновьями в последнее время часто ездил верхом через деревни.
— Как вы думаете, почему Хастель скрывают своего старшего сына? — высказалась одна крестьянка. — Молодой граф — бабник, это все знают. Он видел девушку и сказал своим друзьям, что однажды поохотился бы с удовольствием на маленькую лисицу. Жена мельника слышала это, спросите её!
Но Томас был достаточно осторожен, чтобы не расследовать дальше и не погубить госпожу Хастель.
Хотя работа в гостинице стала теперь труднее, жизнь без трёх мужчин стала легче. Больше не чувствовалось напряжение, которое всегда присутствовало в воздухе. И Бастьен по-настоящему расцвёл и шутил со своими маленькими сёстрами. Он давно разрешил, чтобы Томас помогал ему, если у него что-то не получалось травмированной рукой. В третий вечер после похорон Катерины они сидели плечом к плечу на пороге гостиницы и смазывали жиром уздечку для мулов, чтобы сделать её мягкой. Как и всегда они мало говорили, но сегодня Томас не мог воздержаться от вопроса.
— Это правда, что ребёнком ты чуть не утонул?
— Мари рассказала тебе об этом?
Томас уклонился от ответа, слегка пожав плечами.
— Почему твои братья это сделали?
Бастьен оторвался от работы и упёрся локтями в колени.
— Это были твои братья или нет?
— Да, в это не вериться, — ответил Бастьен, выпрямляясь.
— Я верю.
Действительно было приятно увидеть, что его друг слегка улыбнулся.
— То, что я знаю, что они это сделали. Потому что они всегда были идиоты и создавали мне трудности.
— Что точно произошло?
Бастьен нервно вздохнул.
— Мы поспорили, кто сможет быстрее пробежать по перилам моста. Но как только я на него встал, Пьер ударил меня между ног пастушьим посохом. Я упал в воду и в чём-то запутался, вероятно, в старой верше (прим. пер.: рыболовная снасть). Во всяком случае, я больше не мог выйти. И даже не мог крикнуть, потому что вода побежала мне в горло. Я только лишь видел, как убегали мои братья, как будто их преследовал дьявол. Мне повезло, что как раз вовремя проходил пастух и вытащил меня. Позже Пьер и Антуан утверждали, что они этого не делали. Ну да. Эка невидаль!
Было странно, как тихо это сказал Бастьен, как будто рассказывал о постороннем человеке, а не о себе. Однако Томас заметил, что он сжал в кулаке кожаные ремешки.
— Как ты можешь рассказывать об этом таким безразличным тоном?
— Это было давно.
«Не достаточно давно», — подумал Томас. Теперь он раскаивался в том, что спросил, потому что перед ним мелькали картины его детства: светло-коричневый ботинок, который падал вниз как птица без крыльев, и две руки, которые преследовали его во снах до сегодняшнего дня.
— Как ты это пережил? — вскрикнул он. — Как ты с этим справился? Ради Бога, ты чуть не умер! И эта была их вина!
Бастьен зажмурил глаза.
— Справился? — это прозвучало задумчиво и немного удивлённо. — Поначалу нет. Я довольно долго сидел у реки и потом пошёл домой. Куда мне было идти, если не туда? — но сейчас память затеплилась в глубине его глаз. — Но во мне всё изменилось, так, словно речная вода снова окрестила меня. Я смотрел новыми глазами как кто-то, кто был только что рождён. Знаешь что, Томас? В тот день я по-настоящему понял, что я один. Наверно, я должен был почти умереть, чтобы это понять. Тогда я часто ходил в горы в одиночку к водопаду. И там я с широко открытыми глазами мечтал. И во мне был мир, который принадлежал только мне. Я начал ходить туда каждый раз, когда мог. Там я хорошо себя чувствовал, всё было отлично, я был сильным и властелином моих братьев. Это место, в котором я непобедим.
Томас видел себя десятилетним, сидящим со скрещенными ногами на полу чердака, освещаемым пламенем свечи. Перед ним на полу лежала раскрытая книга с картами мира, которую он тайком унёс из кабинета своего отца: мальчик, который всем сердцем мечтал о дальних странах. Он спасался бегством, чтобы пережить приключение, как первопроходец дальних континентов, непобедимый и свободный. «Весь мир только для меня».
— Не знаю, сможешь ли ты это понять, — добавил Бастьен. — С другой стороны… возможно, ты понимаешь это слишком хорошо.
— Что ты имеешь в виду?
Бастьен сухо рассмеялся.
— Я могу быть калекой, Томас, но я не слепой. Ты вешаешь свою ярость на шею как хомут. Если бы ты мог, то ты бы переложил её на другую глотку. Только чью?
В косом свете вечернего солнца его глаза были как янтарь. Томасу показалось, что они могли бы на несколько мгновений заглянуть глубоко в душу друг другу и в такие тёмные уголки, которые человек скрывает даже от самого себя.
— Когда-то у меня был брат, — нерешительно начал Томас. — Он был на восемь лет старше меня. Он… не любил меня. И умер, когда мне было одиннадцать лет. От лихорадки.
Чувство, что этой фразой он совершил ужасное предательство, было таким сильным, что у него перехватило дыхание.
— И? — спросил Бастьен. — Сейчас мне нужно смутиться и выразить сочувствие? Или ты может быть… рад?
На этот раз не было никакого спасения. Никаких условностей, никаких разговоров, чтобы прикрыть это. Томас закрыл глаза, но за закрытыми веками не было никакого спокойствия и забвения, только картина гроба. Сгорбившийся от скорби отец и одиннадцатилетний мальчик, который стоял в двери и при виде двух сцепленных рук не мог чувствовать ничего другого кроме облегчения — и в тоже время чувство вины, тяжёлое, как сто смертных грехов.