— Сначала мне бросилась в глаза маленькая статуя Марии с перламутровой лилией. Это та же самое, что можно увидеть на фамильном портрете, на котором изображена графиня д’Апхер много лет назад. Что-то в лице показалось мне знакомым. Но только когда сегодня я расположил рядом все портреты, то понял, что это было.
Тереза судорожно вздохнула, когда, наконец, опустила нож. Женщина положила его со стуком, а потом как лунатик медленно подошла к нему и опустилась на стул. Аромат тимьяна окутал Томаса. Терезе потребовалось время, чтобы преодолеть себя и посмотреть на картины, которые юноша ещё утром снабдил стрелками и пояснениями.
— Есть признаки, которые переходят по наследству, — пояснил он. — Форма уха или рук у людей говорят о многом. Больше чем цвет волос и рост, — он взял портрет Жан-Жозефа д’Апхер и положил рядом с ним изображение Мари, также как они лежали сегодня на земле в конюшне. Потом Томас добавил старого графа и графиню. — Сходство Мари с её братом не бросается в глаза, если рассматривать каждого в отдельности. Однако когда я увидел изображения рядом, мне всё стало ясно. Мари и молодой граф имеют очень похожую форму уха с бросающимся в глаза подъёмом внутреннего уха. Никто из Хастель не имеет этого признака. Как вы видите, Мари и Жан-Жозеф унаследовали эту особенность от отца, старого графа. Также похожа форма носа, пропорция и положение скул. И посмотрите: у Мари форма губ графини и немного острый подбородок. У неё почти прямоугольные ногти, как у старого графа и Жан-Жозефа. Но у Изабеллы руки как у вас, Тереза! Тонкие пальцы, безымянные и средние пальцы почти одинаковой длины, ногти овальной формы. И чёрные волосы она унаследовала от Жана. Прежде чем тот поседел, он был тёмным, да? Я уверен, что вы лучше знаете другие, менее очевидные сходства.
С этими словами Томас пожил портрет Изабеллы рядом с портретом Терезы.
Он опасался, что хозяйка расплачется, но та с неподвижным лицом рассматривала дочь, которую не видела очень много лет. Пауза так сильно затянулась, что Томас спрашивал себя, будет ли Тереза когда-нибудь снова с ним разговаривать.
— Это… меня ещё сначала запутало, что Бастьен и Мари имеют определённое сходство, — продолжил юноша через некоторое время. — Но у этого тоже есть причина. Я всегда удивлялся, почему ваш муж никогда не защищает своего сына, более того: он по-настоящему его презирает. И его братья усвоили, что он — незаконный, иначе они едва бы решились так плохо с ним играть. Когда я был с Бастьеном на ночном дежурстве, он сказал несколько фраз, из-за которых я задумался: «Господа получают награду и славу, а мы глотаем дерьмо. Есть только победители и побеждённые. Почему на войне должно быть по-другому, чем в жизни?» Только сегодня я понял, что он подразумевал под этим, — Томас подвинул портрет Бастьена к графу. — Бастьен — его сын, я прав? И он знает, кто его кровный отец, и поэтому парень такой озлобленный.
Томас испугался, когда женщина вскочила. Она вцепилась своими руками в его воротник, и дёргала его вверх со стула до тех пор, пока их глаза не смотрели друг на друга.
— Ты рассказал кому-нибудь об этом? — прошипела она.
— Нет, я…
— Тогда поклянись мне, что промолчишь! Поклянись мне жизнью твоей матери и самой Святой Марией! Иначе я убью тебя, Томас! Я обещаю это тебе!
— Я клянусь, — тихо сказал он. — Я никогда не сделаю ничего, что могло бы навредить Бастьену или Изабелле. Но я хочу это знать.
— Почему? — спросила она твёрдым голосом. — Почему ты это делаешь? Чего ты хочешь этим добиться?
— Я… только хочу понять, Тереза. Потому что Бастьен — мой друг. И так как… Изабелла дорога мне. Но я не могу действовать так по отношению к вам, как будто я ничего не знаю.
— Нет, — измученно сказала она. — Ты никогда не сможешь.
Хватка медленно ослабевала, Тереза упала на стул и закрыла лицо руками.
— Мари всегда была для меня дочерью! Я любила её как собственного ребёнка. Вероятно, даже ещё больше.
— Я знаю. Но что произошло? Старый граф заставил вас отдать свою дочь? И почему?
Сначала он испугался, потому что думал, что женщина заплакала, но когда она опустила руки, Томас понял, что приглушенный звук был смехом.
— Заставил? Нет!
— Тогда вы тайком обменяли обеих девочек? Но почему?
Тереза взяла портрет Изабеллы и рассматривала его довольно долго, потом отложила на стол. У Томаса защемило сердце от того, что этот жест был таким заканчивающим.
— Первый раз я не работала кормилицей у д’Апхер. Я родом из деревни возле Ле-Пюи-ан-Веле, и очень рано вышла замуж. Муж умер, когда я была беременной, несчастный случай при рубке леса. Так я обосновалась как молодая неимущая вдова у своей сестры — без надежды, без будущего. Я потеряла своего ребёнка задолго до того, как он должен был родиться. Ты можешь себе представить, какой я была разочарованной. Каждое утро я поднималась по нескончаемым ступеням к собору и молила Мадонну о доброй смерти, чтобы она забрала меня, потому что будущее казалось одной бесконечной ночью. Но там, в большом соборе, у ног чёрной Мадонны меня нашла графиня д’Апхер. Она как раз совершала паломничество в город, чтобы вымолить сына; они со старым графом уже четыре года напрасно ждали ребёнка. Она выслушала мою историю и пожалела меня. И так она взяла меня с собой в замок де Бескве. Там, в следующем году, графиня выдала меня замуж за Жана Хастель, который работал лесорубом. Тогда уже он казался мне стариком, но я ничего и не должна была ожидать. Итак, я была довольна и приняла свою судьбу. Вскоре я забеременела Пьером, а графиня получила своего первого сына немного позже, чем я своего. Я служила у неё кормилицей. И жила в замке, родственница моего мужа заботилась о Пьере. Графиня была хорошей женщиной, но строгой, и очень набожной хозяйкой. Никакой лакей не произносил в её присутствии имя Сироны (прим. пер.: богиня врачевания, покровительница целебных источников), и никто не осмеливался зажечь в полях снопы колосьев, чтобы просить Граннуса (прим. пер.: одно из имен галльского Аполлона) о защите от бури. Граф был совсем другим, чем она, он и графиня были как огонь и вода. Слуги шептались, что она в споре ругала его безбожником, потому что он не запрещал камни матрон.
— Однажды граф пришёл ко мне, чтобы увидеть своего сына. Но вдруг он рассмотрел только меня — не на грубый манер, как мужчины смотрят в тавернах на женщин, нет, он шутил со мной и говорил мне, что я прекрасна, как фея. Я была лишь деревенской девушкой, и он был моим господином. Я боялась ему перечить и уже вскоре уступила, и на несколько недель я была даже счастлива, несмотря на грех. Я этим не горжусь — но дома у меня был только ворчливый, вспыльчивый муж, и тяжелая работа с утра до вечера. Никогда ещё мужчина не был так добр ко мне и не заставлял меня смеяться. После того как почти год спустя сын графской пары умер от кашля, который унёс тогда многих детей — я родила в замке второго сына.
— Бастьен!
Тереза кивнула, погрузившись в воспоминания.
— Жан рассвирепел, когда забирал меня из замка, а у меня на руках был грудной ребёнок. Граф разговаривал с ним, пока я стояла с Бастьеном во дворе замка. Я так никогда и не узнала, что он сказал Жану. Должно быть, угрожал ему, потому что после этого мой муж относился ко мне по-прежнему хорошо, хотя Жан был сердит и обижен. Графиня была менее миролюбивой. Она перенесла бы внебрачного ребёнка, но смерть своего не преодолела. Она называла меня ведьмой и была убеждена, что я убила её сына. В конце она даже обвинила графа в том, что его прегрешения виноваты в этой беде, и что Бог наказал их обоих за его прегрешения. Я знала, что она наблюдает за мной. Я даже не решалась собирать травы и продавать их женщинам из-за страха, графиня бросила бы меня в тюрьму как ведьму и отравительницу, если бы об этом узнала.
— Конечно, происхождение Бастьена не было в деревне секретом, и я думаю, что он уже тогда чувствовал неприязнь Жана, которое также разделял Пьер. Я пыталась спасти свою репутацию, ходила каждое воскресенье в церковь, и была самой набожной женщиной в деревне. Только тайком я просила кельтскую покровительницу Сирону, чтобы она помогла мне. Несколькими годами позже я получила Антуана, пока графиня напрасно постилась и просила в часовне другого ребёнка. Только после того, как граф несколько недель постился в одежде паломника в часовне, Бог подарил им в следующем году Жана-Жозефа. Графиня строго наблюдала за его воспитанием, которое было полностью благочестивым. Но её муж уже вскоре снова стал жить по-старому, — Тереза улыбнулась. — Графиня, вероятно, думала, что сможет скрутить верёвку из ткани алтаря и таким образом привязать его, но это так непросто с мужчинами.
— Прошло ещё три года, мы жили в бедности, с горем пополам. В дождливый майский день я родила девочку. Через несколько дней после рождения меня разбудил хозяйский слуга — граф точно знал, что происходило в нашей семье. Мне приказывалось спешить в замок. Поддерживаемая Жаном, с трепетом и младенцем на руках, я отправилась в путь. Жан остался снаружи, но меня проводили в каморку под крышей. Там стояла колыбель с новорожденной девочкой. Она была слаба, я увидела это с первого взгляда, её губы переливались синевой. И ко мне пришёл смертельно бледный граф. «Позаботьтесь о Изабелле», — приказал он мне. — «Тогда я никогда не поскуплюсь для Бастьена». Это были первые слова, которые он сказал мне после всех этих лет. Так вопреки моему желанию я второй раз стала кормилицей для одного из его детей. На этот раз, тайно скрываясь в замке. Графиня лежала в родовой горячке, её дочь никогда не видела свою мать. И, естественно, никто не решился сказать ей, что я была той, кто держал девочку на руках.
Так я проводила свои дни одна с двумя малышами. Все отчаянно заботились о графине. Я никого не видела, кроме служанки, которая приносила мне еду, воду для мытья и свежие пелёнки. Тем временем, граф на коленях молился в часовне замка. Он клялся, что пожертвует монастырю состояние и оплатит все свои грехи, если его жена останется