***
Томас не слышал оскорбительных криков людей, которых он расталкивал, когда бежал по улице. Старый слуга почти был в шоке, когда увидел его у двери. Даже сейчас, когда Томас бросился вверх по лестнице, тот снял перчатки и парик, и отбросил их от себя.
Папка для рисунков лежала открытой на столе, так же, как он её и оставил сегодня утром. Томас так сильно схватил листы, что один надорвался с безобразным треском. И это был портрет обезглавленной Катерины Англейд. Со скрытым посланием от Изабеллы, настолько маленьким и не приметным, которое никто не мог увидеть — кроме Томаса. «И я, идиот, у меня всё время это было перед глазами, а я ничего не замечал!» И если бы он не был таким сумасбродным, то засмеялся бы сейчас. Рядом с рукой мертвеца лежала незабудка, и он был абсолютно уверен, что не рисовал её тогда.
Томас поискал на другом портрете: мертвеца в госпитале Сог. Рисунок углем был в некоторых местах стёрт, но Изабелла изменила только мелкие детали: первоначально мертвец сжимал руку в слабом кулаке, однако, теперь, по-видимому, случайно оттопыренный указательный палец указывал в направлении подписи. Под каждым рисунком Томас всегда ставил даты лёгкими штрихами, чтобы не портить впечатление от картины, теперь же линии были ярче, бумага была слегка шероховатой, как будто бы кто-то это подделал. Новые числа были поставлены поверх первоначальных.
Здесь больше не стояла дата 23.06.1765, а 13.12.1765. Декабрь! «Это произошло после того, как мы уехали!»
Теперь ему пришлось сесть. «И пока я купался в жалости к самому себе, бестия убивала дальше! В отчаянии Изабелла пыталась послать мне это сообщение». Конечно же, естественно, что она не могла писать ему письма. А Лафонт тоже нет? Как в игре, один шахматный ход к другому. Он никогда ещё так дико не ругался. Томас собрал вместе все рисунки и затем побежал в свою мансарду. Там он вытащил из сундука чемодан. И быстро надел свою студенческую куртку, нашёл сумку с денежной компенсацией д’Апхера. Полностью для всего путешествия денег было недостаточно, но это было начало.
Слишком поздно он услышал щелчок замка. Томас подскочил к двери и обнаружил, что она закрыта. Юноша стучал по дереву, пнул его, но дверь едва сдвинулась на петлях.
— Не беспокойся, — услышал он через дверь приглушенный голос отца. — Ты останешься здесь до тех пор, пока не образумишься. И пока ты не одумаешься.
— Ни в коем случае! — кричал Томас. — Выпустите меня!
— Ты должен был лучше меня знать, — донёсся прохладный ответ. — Я надеялся, что ты мог бы избавить меня от этих слов. Даже если утверждаешь кое-что другое, Томас: я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. Когда я получил сообщение о твоём аресте, я знал, что ты снова наделал глупостей. Поэтому написал прошение о королевском указе об изгнании без суда и следствия. Письмо лежит у нотариуса с твоего возвращения, одно моё слово и его отправят. Ты знаешь, что это значит.
Томас слишком хорошо знал. Это как пощёчина ледяной рукой. О таком приказе об аресте могли ходатайствовать не только чиновники по уголовным делам, но и граждане — для распутных жён или личных врагов. Но также и большинство родителей использовали эту возможность, чтобы было позволено запереть непослушных сыновей и дочерей. Для этого не нужно было совершать преступление. Достаточно было того, что, по мнению родителей, угрожало семейной чести, расточению денег на азартные игры или тайное сочетание браком для его получения.
— К сожалению, ты не оставляешь мне выбор, — сказал Шарль Ауврай. — Ты женишься на Клер или пойдёшь в тюрьму. Я сказал де Треминсу, что ты с утра забыл подарок невесте и должен его принести. Клер ждёт, тебе нужно быстро решить. Через десять минут я возвращаюсь, и ожидаю, что ты поведёшь себя как примерный сын.
Томас не стал ждать следующих слов, а бросился к окну. Он находился слишком высоко наверху, прыжок был бы смертельным. Но юноша мог бы попытаться слезть по крыше. Перед соседним домом стояло дерево, но довольно далеко.
Всё же, в тот момент он понял, что отец действительно знал его лучше, чем ему бы хотелось. На улицу вышел слуга и посмотрел на него вверх.
Томас выругался, а затем отскочил к секретеру, и отчаянно выдвигал ящики в поисках ножа для бумаги или другого предмета, которым он, возможно, смог бы открыть дверь. Юноша почти проигнорировал негромкий стук.
— Томас? — робкий, испуганный голос раздался через замочную скважину.
— Жанна! — заорал он. — Открой дверь!
— Я не могу, твой отец забрал ключ. Боже мой, что произошло с вами обоими?
«Мы только сняли наши маски», — подумал Томас. Впервые в нашей жизни. Он встал на колени перед замочной скважиной.
— Жанна, ты должна мне помочь, — заклинал он. — Убийства продолжаются!
Муслин прошуршала по двери, как будто бы Жанна сползла по двери и села.
— Ты хочешь вернуться обратно в дикий край? Один?
— Я должен!
— Ты знаешь, что ты сейчас делаешь? Ты навсегда себя губишь! И они найдут тебя в Гефаудане! В конечном итоге ты окажешься в тюрьме.
— Если ты — фаворитка короля, то сможешь замолвить за меня доброе слово. А теперь помоги мне, чёрт возьми! — он нашёл портрет Катерины Англейд и сунул его под дверь. — Как ты не понимаешь? Это могла быть Изабелла — одной из остальных девушек. Это продолжается, и она просит моей помощи! — когда Томас не получил никакого ответа, то забарабанил кулаками на друга по двери.
— Жанна! — он почти кричал. — Пожалуйста! Ты можешь этого не понимать, но помоги мне ради нашей дружбы!
Прошла вечность, прежде чем она ответила приглушённым голосом.
— Как?
— Отвлеки слугу снаружи! Я вылезу в окно! Торопись!
Не дожидаясь её ответа, он бросился назад в комнату. Раздался безобразный звук, когда юноша оборвал две длинные шторы и связал их вместе узлом в импровизированную веревку. Затем Томас сложил чемодан. Только сейчас он заметил, что при себе у него всё ещё было ожерелье матери, Не задумываясь, юноша запихнул его в карман брюк для своего побега. Он уже хотел положить драгоценность на стол. Однако трезвая благоразумная часть его уже просчитывала, сколько стоит рубин. Томас бросил взгляд на портрет своей матери, который висел над секретером. Казалось, что она понимающе ему улыбается. Художник изобразил женщину с ожерельем.
— Простите меня, маман, — тихо сказал он, и снова спрятал украшение.
Минутой позже, Томас услышал, как Жанна что-то кричит на улице дворецкому.
— Месье Аувраю нехорошо! О, Боже, он что-то с собой сделал! Быстрее, нам нужен доктор! — Жанна, на самом деле, была великолепной актрисой.
Томас пригнулся, и когда выглянул на улицу в следующий раз, слуга уже, действительно, исчез. На лестнице загремели шаги. Не долго думая, он запрыгнул на подоконник и передвигался, повиснув на руках. Ему стало плохо и закружилась голова, когда мужчина посмотрел вниз. Затем Томас начал карабкаться вверх.
— Помогите! — умоляла кого-то Жанна. — Быстро идите в дом! Иначе он умрёт!
Томас достиг края крыши. Теперь он увидел, что было целью Жанны: она отвлекла кучера свадебной кареты и теперь вела за собой лошадей за поводья, чтобы разместить повозку на улице прямо под Томасом. Девушка отчаянно ему кивала. В это мгновение он любил её всем сердцем. Мужчина бросил свой чемодан на улицу и набросил конец самодельной верёвки на выступ. Это всё ещё было безумием, но ему действительно удалось спуститься на верёвке до следующего эркера (прим. пер.: выступающая за плоскость фасада часть помещения, часть комнаты, выступающая из основного пространства, обычно он оснащен окном, несколькими окнами либо имеет остекление по всему периметру). Но потом, когда он достиг этой точки, где не мог ни за что держаться, Томаса одолел страх. Неожиданно всё появилось снова: руки Армана, которые отпустили его. Попытка найти опору ногами, его пальцы, которые судорожно сжимались вокруг запястий брата. Взгляд через плечо, собственное дыхание, которое громко шумело в его ушах, и детский ботинок, который упал вниз, и ударился о мостовую внутреннего двора.
«Перестань!» — сказал он себе. — «Все кончено!»
Затем Томас глубоко вздохнул, собрал всё свое мужество и отпустил веревку.
Он знал, что столкновение будет сильным, но это был новый вид боли. Тонкая древесина дробилась и трещала, когда Томас как метеор ударился о крышу кареты. Ткань разорвалась, когда мужчина, тяжело дыша, приземлился на сиденье под градом лакированных осколков и зеркал. Карета отскочила вверх и вниз, или это просто было головокружение. На него сыпались разорванная свадебная декорация, ленты и цветы. Лошадь заржала и стучала копытами по скрипящей древесине. Томас в растерянности поднялся, но, казалось, его руки и ноги едва слушались. Сквозь дыру, которую он оставил в крыше кареты, мужчина мог видеть своего отца, стоящего у окна.
Шарль Ауврай растерянно разглядывал сына внизу. Томас слышал его крик как будто издалека. Он кинулся к двери кареты и чуть не упал на пути, но в то же самое мгновение Жанна открыла дверцу. Пока он, пошатываясь на подогнувшихся коленях, выбирался из кареты, то краем глаза видел, как к нему подбегает взбешённый кучер. Жанна среагировала быстрее, чем он. В одно мгновение она была возле чемодана, оторвала его от земли и бросила кучеру под ноги. Мужчина споткнулся и упал, но для Томаса поклажа была уже вне досягаемости. Жанна сжала кулаки, повернулась к Томасу, и наполовину в отчаянии, наполовину со смехом, закричала:
— Беги!
Часть 4
БЕЛЛА
«Месье, ужас, который посещал Гефаудан на протяжении года, и от которого, как мы полагали, были освобождены, возвратился. Это могло бы быть потому, что бестия пережила выстрелы. Или мы ошиблись, когда поверили, что она была одним из убитых животных. Если чудовище было убито, то новая бестия точно такого же вида, очевидно, заняла её место…»
Этьен Лафонт месье де л'Афердю в Версаль
«