Четыре раза поднимался Рокотов на ринг, и четыре раза судья вскидывал его руку. Если в первый день турнира спортивные журналисты не баловали советского чемпиона, дебютанта чемпионата, своим вниманием, то в последующие дни Рокотов завоевал их сердца. Завоевал не столько убедительными победами, сколько рыцарским благородством, уважением к сопернику. Рокотов не подавлял своих противников на ринге своей силой и мощью ударов, а красиво и эффектно обыгрывал их, демонстрируя филигранную технику и точность многосерийных комбинаций, тонкое чувство дистанции.
Его прямой противоположностью был западногерманский чемпион Рудольф фон Шилленбург. Тот тоже победно шел к полуфиналу, заканчивая поединки в первых раундах, шел, как образно написали журналисты, «по спинам нокаутированных соперников». Тяжелый правый кулак фон Шилленбурга после удара гонга обрушивался на противника как бронебойный снаряд, ломая защиту и парализуя волю к сопротивлению. Ярый и яркий представитель напористого силового стиля, фон Шилленбург, насмешливо усмехаясь, заявил группе журналистов:
— Основа бокса — удар, а все остальное — как бесплатное приложение… Потуги слабых скрыть отсутствие природной силы. Кто умеет, тот бьет, а кто не умеет, развлекает публику кривляниями на ринге.
В полуфинале жребий свел Рудольфа с турецким боксером Османом Али-беем. Это был самый короткий поединок, он продолжался всего тридцать три секунды. Смуглый Али-бей, стоя в своем углу, приложил большие пальцы к кончикам ушей, одними губами зашептал молитву, стихи Корана. Зазвенел электрический гонг, и Рудольф прыжками пересек ринг по диагонали. Осман, не обращая на него внимания, молился. Все боксеры, с кем приходилось встречаться Али-бею, на почтительном расстоянии ждали секунду-другую, третью, пока он кончал молитву, а потом начинали бой. Но Рудольф не стал ждать. Он рванул турка за плечо, поворачивая его к себе лицом, и тут же нанес ему удар в живот. Над рядами зрителей пролетела волна негодования.
Турок устоял. Лицо его исказила гримаса. Забыв о защите, с криком «Алла!» он бросился на Шилленбурга. Рудольф зло усмехнулся, сделал короткий замах, и пушечный удар правого кулака отбросил Османа назад, в угол…
С ринга Османа унесли на носилках. Он пришел в себя через час, на больничной койке.
А три тысячи западногерманских туристов, прыгая на своих местах, топотом и ревом приветствовали «успех» своего кумира. К рингу на специальной тележке подкатили весы и попросили Рудольфа взвеситься. Во всем боксерском снаряжении он весил восемьдесят два килограмма триста граммов. Тучный представитель шоколадной фирмы взбежал на ступеньки ринга и, держа микрофон в руках, объявил по-немецки:
— Наша всеми почитаемая фирма поручила мне вручить двукратному чемпиону Европы…
— Позвольте! — перебил его югославский журналист. — Вы предваряете события. Финал будет только завтра!
— У Рудольфа Железного здесь нет достойных соперников! Ни один не смог выстоять даже два раунда! — хвастливо выкрикнул тучный немец с военной выправкой. — Повторяю, господа! Наша всемирно известная фирма поручила мне вручить двукратному чемпиону Европы Рудольфу фон Шилленбургу, в знак уважения и признания его заслуг, набор плиточного шоколада весом восемьдесят два килограмма триста граммов. То есть равный весу чемпиона!
Три тысячи туристов снова запрыгали и заревели от восторга. Служащие фирмы выкатили красиво оформленную тележку, на которой высокими штабелями лежали плитки шоколада.
Тренер Хельмут Грубер от имени Рудольфа и от своего имени поблагодарил представителя фирмы за внимание и сказал, что такое огромное количество шоколада может повредить Рудольфу Железному и поэтому он берет лишь две плитки, а остальной шоколад просит раздать детям и дамам, присутствующим в зале.
В полуфинале Рокотов боксировал с парижанином Жаном Долье. Накануне поединка Валерий встретился с Отто Позером, боксером среднего веса из Германской Демократической Республики. Они подружились еще на лондонском турнире. Валерий знал, что отец Позера погиб в Бухенвальде. Отто был серьезным парнем, аспирантом физического факультета. В свободные часы Позер со своими товарищами возил Валерия по Берлину, показывая свой родной город.
— Завтра ты боксируешь с французом Долье, — сказал Отто. — Понимаешь, такой неудобный боксер. Надо очень осторожно. Все время защита, защита…
Француз Жан Долье действительно оказался, как предупреждал Позер, «неудобным» соперником. Это Валерий почувствовал в первом же раунде.
Невысокий, кряжистый, с длинными руками, он как-то странно вел себя на ринге. То ли сказывалась слабая подготовка к турниру, то ли нервозность, и Жан бестолково бегал по рингу, прятался в угол, закрываясь в глухой защите, и изредка, без подготовки, бросался вперед бессмысленно и сумбурно. Рокотов спокойно встречал наскоки француза и одним-двумя ударами тут же охлаждал его пыл. Однако Валерий не знал, что делать, когда тот уходил в глухую защиту.
Миклашевский знал, что надо делать в таких случаях. Но подсказывать нельзя. За это, чего доброго, рефери может боксеру сделать предупреждение, а боковые судьи вычтут набранные очки. Оставалось лишь одно — ждать окончания раунда.
По нашим правилам, судья на ринге в таких случаях останавливал бой ввиду явного преимущества. А здесь сухопарый англичанин во втором раунде остановил поединок и сделал Рокотову предупреждение за «неведение боя».
Получив незаслуженное наказание, Валерий вспылил и шагнул к французу. Тот стоял в глухой защите. Защита его была типичной для профессионалов: Жан держал руки горизонтально, закрывая ими лицо и живот, выставив вперед острые локти. Валерий в горячке провел пулеметную серию, и острая боль обожгла большой палец. «Напоролся на локоть!» — мелькнула мысль, но удержать себя он уже не мог. Один из ударов Рокотова прошел сквозь перчатку француза, которую тот держал у своей скулы.
У Жана слегка дрогнули ноги, и он сам, чуть улыбаясь, опустился на одно колено. Судья-англичанин вынужден был открыть счет.
При счете «семь» француз встал и, не приняв боевой стойки, шагнул к Рокотову, дружески протягивая руки:
— Бокс — но!
Он отказывался от продолжения поединка, его, видимо, вполне устраивала и бронзовая медаль. Жан сам поднял руку Валерия, объявляя его победителем, потом они обнялись и, сопровождаемые аплодисментами, покинули ринг.
А к ночи у Рокотова вздулся палец. Тот самый большой палец левой руки, который был поврежден еще в Лондоне. Ни примочки, ни согревающие парафиновые ванны не помогали. Вся кисть пылала огнем.
Валерий уснул далеко за полночь, да и то после таблеток снотворного.
А Миклашевский и Виктор Иванович, запершись в номере старшего тренера, не спали до рассвета, обсуждая создавшееся положение. Может, не стоит рисковать и нужно запретить Рокотову выходить на финальный бой? Серебряная медаль тоже почетна.
Утром, после бессонной ночи, старший тренер в присутствии Миклашевского объявил Рокотову свое решение: на финал не выходить!
Валерий, ничего не понимая, смотрел то на Виктора Ивановича, то на Миклашевского. Потом вскочил и, жестикулируя, стал доказывать, что он хорошо себя чувствует, палец не болит, — Рокотов сжал кулак, показывая, что, мол, все в порядке и он готов боксировать.
— Всего пару месяцев назад ты встречался с Шилленбургом на лондонском турнире, — сухо остановил его Виктор Иванович. — И проиграл. Зачем рисковать сейчас?
Но Рокотов не думал соглашаться с их решением. Он настаивал. Да, тогда он проиграл, но проиграл по очкам в равном бою. Двое из пяти судей дали победу ему, Рокотову. И эти месяцы он готовился к реваншу. Он знал, что их пути скрестятся на берлинском ринге. Разучил новые комбинации, подготовил тактические варианты.
— Валера, все это так. Но ты сейчас, по сути дела, с одной рукой, — Миклашевский говорил с сочувствием. — Левая, с разбитым пальцем, по сути дела, вышла из строя. А бой предстоит тяжелый.
Надеяться, конечно, было не на что. Тренеры взвесили все шансы. Бокс есть бокс. И мечты о победе при создавшемся положении, мягко говоря, выглядят мальчишеством и авантюризмом.
Виктор Иванович так и сказал: «Это пахнет мальчишеством и авантюризмом», когда Рокотов продолжал настаивать. Тренеры знали, что чудес не бывает и за один день никакими компрессами и парафиновыми ваннами кисть полностью не восстановить.
— Серебро у тебя в кармане независимо от того, выйдешь ты на ринг или не выйдешь, — повторил Виктор Иванович. — Зачем рисковать?
— Двадцать лет назад, в мае, тут шли рукопашные, — глухим голосом произнес боксер. — И мой отец был…
— После такого боя кисть и за год не вылечишь, — перебил его Миклашевский. — Понимать надо.
— Тут за каждую улицу… За каждый дом… Вы же знаете! — Валерий вынул из кармана письмо. — Мать пишет…
— Все мы хлебнули в войну. Давай лучше будем думать о будущем.
Разговор был долгим и трудным. Рокотов упрямо твердил свое. Никакие доводы его не убеждали. Виктор Иванович в конце концов махнул рукой:
— Ладно. Только парь кисть до самого вечера. И массируй… Там посмотрим.
А в коридоре, когда вышли из номера, сказал Миклашевскому:
— К вечеру перегорит и станет благоразумнее. Ну, если будет упрямиться, ладно, пусть выходит на ринг, только ты держи полотенце наготове. Понял?
Игорь Леонидович кивнул.
Стена, отделявшая раздевалки от огромного зала, не могла заглушить рев трибун, и он доносился, глухой и тревожный, то стремительно нарастая, то вдруг затихая, как далекий гул в горах. Там, за стеной, идут финальные поединки, разыгрываются золотые медали первенства Европы.
В раздевалках пусто. Остались лишь те, кому выходить на ринг, да их тренеры.
В одной из раздевалок — узкой и длинной комнате — около большого зеркала Валерий Рокотов мягко движется на носочках, ведет «бой с тенью». Ему скоро выходить на ринг. Он в боевой форме — в белых трусах и в майке, сверху накинут теплый халат. Валерий нетерпеливо поглядывает на квадратные электрические часы, укрепленные над дверью. Стрелки почему-то движутся очень медленно.