И вот приходит Илья на работу, а там годовые итоги подбивают, обсуждают, как в их епархии справились. Начальница заметила, что Илья припёрся, да и говорит:
– В эпоху нейроэлектронной промышленности, когда все люди напрягают силы, когда религия – единственное утешение всех и каждого, стыдно трудиться спустя рукава, товарищ Илья, стыдно должно быть совершать этакие прыжки из конфессии в конфессию. Подозрительно это, дорогой мой. Различные мысли возникают у твоих товарищей по работе. Думают люди, не было ли у тебя, товарищ религиозный менеджер, умысла на теракт?
Понял Илья, что пока люди не остыли, нет с ними смысла разговаривать, но всё же поплевался ядом. Послал по матушке и начальство, и жанровые рамки, в которых пришлось работать.
– Это что же за хоррор с возрастным ограничением 16+? – говорит Илья. – Это смех один. Как в людях страх божий вызывать без кровищи и кишок наружу? Не понимаю, как люди работают в таких условиях.
– А ты, – ему говорят, – саспенс нагнетай.
– А толку-то саспенс нагнетать, – говорит Илья, – если люди видят рейтинг и понимают, что в финале будет пшик? Да и вообще, если бы сверху ещё не давили, то, может, что и вышло бы, но это же вам, – говорит, – нужно в тренде быть, повесточку соблюсти. Ну вас, – говорит, – к дьяволу, пойду власть свергать, может быть, так удастся что-нибудь изменить. Тем более что в этом сезоне скидка на свержение пятьдесят процентов и кешбэк – пять.
И пошёл записываться в неблагонадёжные граждане. А там, как известно, всё по старинке: живая очередь, бумажки. Народу тьма. Каждый сезон нет отбоя от желающих поучаствовать в осмысленном и человеколюбивом бунте за всё хорошее. Семь потов сошло с Ильи, пока он добрался до столика администратора, а уже там оказалось, что хоть скидка и пятьдесят процентов, но страховку за порчу имущества подняли, ещё и цену в социальной валюте задрали, так что при конвертировании то на то и выходило, как в прошлые разы. Но Илью заставили бумажку о неразглашении подмахнуть, чтобы он не раскрывал подробностей условий рекламной акции.
– Когда, – спрашивают, – в застенки? До или после? Лучше, конечно, сейчас, а то ищи тебя потом, у вас там то больничный, то начальство не отпускает.
– А ну вас, – машет рукой Илья, – уговорили. Давайте сейчас. Один хрен – межсезонье, хоть вешайся, а так всё веселее.
Тут Илюху за хобот – и в темницу. А там уже народ ходит по камерам. Журналисты подтянулись в белых ризах, давай освещать событие. «Как, – выспрашивают, – смотрит хоррористианство на такой порядок вещей?»
– В моём лице, – не поддаётся Илья, – порядок вещей выглядит безотрадно, конечно. Но за весь сервис я говорить не могу, сами понимаете. Вы же и сами на контракте. Могу только предполагать, что ужас – естественное положение в нашей федерации. С другой стороны, мы и под драмеди с ситкомом ходим столь же естественно, как и под ужасом.
– Зыбкие у вас взгляды, товарищ Илья, – говорят журналисты. – Давайте-ка мы за вас ваши слова придумаем, а сейчас на выставленный свет шуруйте и попозируйте там как-нибудь.
– Попозировать – попозирую, – отвечает Илья, – не впервой, – говорит, – но, если вы мои слова исказите до неузнаваемости, засужу.
А они только весело смеются:
– Замаетесь, – говорят.
Только всё улеглось – допрос. Что вас, гражданин, не устраивает? Что хотите изменить? Стоит ли оно тех денежных трат, что вы уже понесли? Илья им так и так: рейтинг замучил, начальство тоже, вы или два больших рейтинга – детский-взрослый, или совсем кадриль и конфессии запрещайте, потому что это глупость.
А ему в ответ:
– Вы же понимаете, что бунт – это не про рейтинги. Не про начальство. Вам же сто пятьдесят лет. Это просто люди на улицу выйдут и нанесут ущерб в рамках заранее оплаченных услуг, в рамках страховых случаев. Всех повинтят. Кто заранее отсидел – отпустят. Кто ещё нет – посидят. Вы бы ещё выступали против корпораций, которые вас одевают и кормят за свои же деньги, чтобы вы рекламировали их одежду и еду фактом потребления. Вы как ребёнок, честное слово.
– Конечно, всё это я понимаю, как и понимаю, что этим вот разговором вы оказываете мне услугу за мои же деньги.
– Именно так, – ему отвечают. – Спасибо за понимание. Приходите ещё, хороших вам пятнадцати суток.
Илья им тоже кое-чего пожелал приятного, на том и разошлись.
И вот отсиживает он свои две недели заключения, выходит опять на работу, вроде уже и остыл, а тут напоминалка на мозгофон прилетает: такого-то, такого-то числа, в такой-то час, в столько-то минут – бунт. Приходите, иначе штраф в сумме выделенных на подавление Ильи полицейских сил. А расценки там, конечно, аховые. Не хочешь, а пойдёшь. Но тут работа, новый проект, все Илюхе такие: «Что же ты, подлюка, делаешь? Ладно вампиры, там и сразу было видно, что не фонтан, хотя и можно было вырулить во что-нибудь годное. А сейчас череда маньяков, один другого краше. И рейтинг выбили, как ты, сукин сын, хотел, чего тебе ещё надо?» Он же им, коллегам по хоррористианству, отвечает:
– Это во вторую очередь я религиозный менеджер. А в первую – гражданин.
Но сам, конечно, скорее экономически думает, нежели религиозно или патриотически.
– Такой-сякой, – ему говорят, – гори в аду, гражданин, продюсеры нас дрючат сверху, ещё ты. Хуже ножа режешь.
Но поартачились и отпустили. Илья отправился на место бунта, по дороге сварганил крутящийся баннер над головой: «Давай, ментай, сажай за хентай. Сядь, Блок, за клюквенный сок». А на месте уже народ гуляет со всех сторон, полицейскими андроидами окружён, и как бы законы робототехники, но ведь и андроиды не совсем роботы по закону, и бунтовщики по закону не совсем люди, поэтому, конечно, потихоньку началось винтилово, а точнее, сортировка тех, кто уже отсидел, от тех, кому ещё нужно чалиться пятнадцать суток. У кого-то из людей кирпичи оказались, у кого-то бутылки, кто в силовой броне приволокся, и пошла жара, посреди которой Илья со своим транспарантом оказался как бы и не нужен. А толпа – толпа и есть. То в одну сторону Илью поволокло, то в другую, тут он сам в раж вошёл, давай на щиты и дубинки кидаться, и вдруг смотрит, что до того докидался, что кровь из башки каплет, оцепление прорвано, и стоит он прямо у входа на территорию районной серверной. А это сплошной монолит из металла, разве что вентиляция, но и её просто так не заткнёшь. Пометался Илья вокруг, а толку? Тут его сторожа и схватили.
Этим же вечером и суд состоялся. Как полагается, в частном порядке, чтобы при людях не позорить. Комната, пара удобных кресел, всё равно что у психотерапевта. Судья не сказать что человек неприятный.
– Не стыдно, – спросил, – что вот так вот себя проявили?
– То есть, – не понял Илья, – а как я должен был себя проявить?
– Ну, то, что показали себя так себе агитатором. Не кажется, что деньги на образование религиозного менеджера спущены в отхожее место? Что это за слоган такой? Лозунг должен быть меметичным, а не такой глупостью, прости господи. Вы посмотрите, что сделал обычный слесарь по обслуживанию роботов, обслуживающих роботов по производству мебели. Заметьте, у человека знаний только по точкам смазки да замене сломавшихся блоков, ничего сверхординарного, а он вот что соорудил.
И показывает Илье голограмму: красный восклицательный знак, наверху – рука, сжатая в кулак, слегка направленный в морду зрителю, а на каждой костяшке кулака буквы, которые складываются в слово «ПИЗДЬ».
– Вот, – говорит судья, – ничего лишнего, а экстремизма больше, чем во всех ваших четырёх строках, во всяких карикатурках ваших коллег по цеху, в целых пабликах под руководством креативного класса. Учитесь, дорогой мой, как возбуждать массы.
А потом вздыхает и добавляет:
– Я, вообще, ваш поклонник, товарищ Уткин. Я за вами с сервиса на сервис перебегал, хоть это и не приветствуется. Я от вас большего ожидал, честно говоря.
– Честно говоря, мне до фонаря, чего вы там от меня ожидали, – отвечает обиженный Илья. – Результаты судейства каковы?
Тут судья оживляется, лицо его светлеет.
– В целом вы неплохо себя показали. Довольно мощным бунтовщиком. Но не моральной частью бунта, а силовой. Вот ведь сюрприз! За то, что вы к серверной прорвались, почти не повредив андроидов, а только ценой ущерба собственному здоровью, вам полагаются купоны десятипроцентной скидки на оскорбительные комментарии в Сети в количестве пятисот штук. Следующие ваши пять постов с обнажёнкой не забанят, а так они и будут висеть. Плюс вам ещё полагается пожизненный проездной на следующие бунты: можно будет предварительно отсидеть не пятнадцать суток, а десять. Ну и карта лояльности – а там накопительная скидка на вандализм.
– Спасибки, – Илья говорит, – не ожидал, что так выгодно побунтую.
– Старайтесь больше, – сказал судья. – Получите статус иконы бунта. Журналисты будут вас освещать в обязательном порядке в первую очередь.
На работу Илья вернулся бодрый и злой. Пригрозил, что если опять начнётся давление сверху, то бросит всё посреди сезона и наймётся к роадмувсульманам.
Дмитрий ЗахаровСучий потрох
День был тухловатый. Один из тех, когда диктор старшего канала только кривит губы и трещит про Америку. Когда без календаря ясно, что это вторник – такой же как вчера, такой же как завтра, в котором ничего не водится, а если что и было, то сдохло со скуки.
Хотя если сдохло – это всё же новость. Прогресс. А тут одна квартирная кража и два вялых суда по оскорблению памяти.
Вот и стоило идти в кримкоры?
Вика думала, что уж им-то точно не надо фигачить себя с утра отвёрткой – у них каждый день адреналиновый коктейль: жмуры, омоновские сафари, падучая на заседаниях окружного. А здесь та же бодяга, что снаружи: опера бабятся, источники ссутся даже под эмбарго, и ещё народец поизвёлся, максимум может соседа газом уморить – и то по пьяни.
В общем, хуерга плюшевая.
Целыми днями лазаешь по всем щелям, стараешься выковырять что-нибудь стоящее, а находишь только грязь под ногтями.