Но если при разрыве межгосударственных отношений должны сохраняться возможности коммуникации, так тем более среди людей, которые себя считают христианами. Общение должно оставаться, даже если звучит «Мы с вами ходим в разные церкви!» Мы не должны надевать себе на глаза эти шоры. Потому что в этой логике оппонент неизменно превращается в «исчадие ада». Нет? Я намеренно обостряю? Но если «нет», то почему тогда с ним нельзя общаться.
Меня лично больше всего тревожит, что в момент таких разделений во мне не звучит тот евангельский камертон, по которому мы должны настраивать свою жизнь. Я его не слышу.
Об общении с молодыми людьми
Владимир Легойда: Мне кажется, что наше осмысление и те модели, к которым мы прибегаем, разговаривая с детьми, отстают от реальности, в которой живут дети. Это очень важный для меня тезис и, в общем, свежая мысль, на которую я вышел, готовясь к интервью в «Парсуне» с первым директором московской» Новой школы» Кириллом Медведевым. Я слушал и читал его тексты и думал над его тезисом о том, что нет некоей хорошей школы для всех, есть хорошая школа для тебя.
По его словам, есть школы с разными моделями. Например, с иерархической моделью, близкой, привычной и понятной советским и первым постсоветским людям. А также поклонникам идеи, что у нас монархическая культура и любое русское (российское) учреждение – это монархия. Знаменитая же «Новая школа», существующая, как минимум, 4 года, по замыслу создателей, как я понял, создана не по иерархической, но по органической модели. Один из принципов ее создания, как я понял, разговор со школьником на равных.
Я спрашивал Кирилла Владимировича, кем же он себя ощущал как директор. Ответ был: если и монарх, то конституционный.
И в этом смысле, конечно, нам надо понимать, что у нас многое – передача опыта Церкви, обучение – веками складывалось в других структурах.
Истины Церкви, главные догматические истины, Евангелие – это вечно, неизменно, вневременно и не обусловлено культурно. Язык, на котором излагаются те или иные мысли, может быть культурно обусловлен, но сами смыслы даны нам навсегда.
И мы, может быть, не до конца понимаем, должны ли быть другими способы передачи этих смыслов. А мы боимся каких-то способов передачи, потому что в нашем сознании тесно сплелись смысл и способ его передачи.
Недавно один из самых ярких и известных священников-блогеров, отец Павел Островский, запустил новый проект «Помолчим». Суть его в том, что отец Павел беседует с подростками, с тинейджерами, но при этом говорят в основном они. А он просто сидит и задает какие-то наводящие вопросы.
Мы получили очень много восторженных отзывов, и сам отец Павел очень увлечен этим. Но для нас это, конечно, совершенно новый, кто-то скажет – перевернутый – формат: священник сидит с подростком и при этом говорит подросток, а не священник, который молчит. И священник видит в этом способ пробиться к ребенку. Я посмотрел анонс последних выпусков, где девочка высказывает очень зрелую мысль о том, что очень важно отличать грех от грешника. И что она в Церкви не всегда это видит, что отношение к греху переносится на отношение к грешнику или к какой-то группе грешников. Я это все смотрю, читаю восторженные отзывы и чувствую, как во мне что-то восстает против этого. Потому что я привык, что сидит не один подросток, а множество, и ты им что-то говоришь. Не обязательно вещаешь дидактически, но ты – учитель, а они – ученики. А здесь совсем другой формат. Да, 13-летняя девочка может быть удивительно яркой и интересной, но понятно же, что отцу Павлу есть что ей сказать. Или помолчать так, чтобы она начала его слушать. В общем, здесь есть над чем подумать.
Есть знаменитый рассказ про разговор последнего духовника царской семьи архиепископа Феофана Полтавского с Василием Розановым. Розанов с жаром доказывал ему что-то о неправоте Церкви. Розанов говорит, а архиепископ молчит. Розанов продолжает говорить, а тот все молчит. Розанов говорит уже с меньшим жаром, потом затухает, затухает и замолкает. И выдержав паузу, говорит: «А может быть, вы и правы». Хотя владыка Феофан не произнес ни одного слова. Эта история для меня как некая метафора, может быть, действительно иногда есть смысл молчать и слушать.
Владыке Антонию Сурожскому однажды какая-то прихожанка пожаловалась, что она пытается говорить с Богом, а он ей не отвечает. И владыка предположил: «Может быть, это потому, что вы все время говорите. Дайте Ему сказать. Сядьте перед иконами и просто помолчите». Тайна молчания – это особая тайна.
Возвращаясь к экспериментам отца Павла – я пока не готов этим ни восторгаться, ни критиковать, надо внимательнее посмотреть. Но я понимаю, что вызов тут есть, и он связан с тем, что сегодня есть много других способов говорить об Истине. И я думаю, что особенность нашего времени в том, что эти способы будут уживаться между собой. Подчеркивает же директор «Новой школы», что мы живем в удивительное, особенное время, когда почти везде и во всем есть выбор.
Раньше его было меньше. И способы донесения смыслов менялись, но медленнее и не так радикально – люди успевали к этому привыкнуть. А сейчас мы оказались прямо на сломе, на взрыве, и в этом главный вызов. И, если хотите, в этом и надежда.
Потому что, если мы с этим справимся, это может дать некое удивительное преображение.
Так же и с информационными технологиями. Мы не раз с вами возвращались к Лотмановской мысли о том, что техника создается для облегчения коммуникации, но вначале она все усложняет и утяжеляет. И только потом, когда становится частью культуры, все облегчает. Для меня вызов нашего времени и в том, что я не понимаю: успевает ли современная техника стать культурой или нет?
Пока кажется, что не очень. Но, если мы справимся с этим, представляете, какой будет рывок. И так же и с детьми.
Но это все скорее для меня пока наблюдения и вопросы. Однако мне кажется, что этого точно не надо бояться. Как не надо бояться, например, что искусственный интеллект будет делать за нас какую-то автоматическую, техническую, нетворческую работу. Это только будет высвечивать ценность человеческой личности. Зачем копать, если может копать машина? Зачем проверять тесты и тратить часы на механическую работу, если это может делать машина? А человеку стоит тратить время на то, в чем машина его заменить не может. Например, на человеческое общение. Как не надо бояться наступления автоматизации, искусственного интеллекта, так, может быть, и не стоит бояться новых отношений с людьми, новых способов общения.
Беседа пятая
Разорванное православие,
или Почему миллионы людей
оказались заложниками
религиозной смуты на Украине
Дата публикации: 28.11.2018
Что за момент переживает сейчас Украинская православная церковь? Недавно, выступая на радио «Вера», вы сказали, что украинские власти ведут дело с потрясающей несерьезностью, позволяя себе не учитывать позиции миллионов верующих…
Владимир Легойда: Мы переживаем очень тяжелый момент: миллионы верующих стали фактически заложниками политических интересов и личностных амбиций. Посмотрите, как попираются каноны в попытке (иначе назвать не могу, это лишь попытка) легализовать раскольников на Украине. Это что?! Без объяснений статуса «легализованных», без каких-либо объяснений вообще! До сих пор в этом никто ничего не понимает, включая самих раскольников Филарета и Макария. Филарет – то «патриарх», то отказался от патриарших претензий… «Легализация» происходит без обязательного покаяния со стороны этих людей. Все решено одним росчерком пера. И те, которых все, включая Константинопольский патриархат, 20 с лишним лет считали раскольниками, ответственными за нанесение огромной раны украинскому православию, вдруг ни с того ни с сего признанные иерархи! А посмотрите на тех, кого они собрали под свои знамена.
Это сами по себе столь вопиющие случаи, что неспроста, например, Польская и Сербская православные церкви недавно сделали заявления о том, что они не будут сослужить с таким «епископатом», несмотря на его константинопольскую «легализацию». Потому что это просто невозможно себе представить. Другой характерный момент ситуации – не скрываемое Константинополем стремление получить на Украине недвижимость. Уже передали символическую для всех нас Андреевскую церковь.
Но такое ощущение, что процесс этот все-таки буксует?
Владимир Легойда: Потому что оказавшиеся заложниками этой ситуации верующие люди ведут себя как исповедники. Посмотрите, насколько твердо ведет себя Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Онуфрий.
Один штрих к его портрету… Когда в Минске проходил Синод Русской православной церкви, Блаженнейший Онуфрий, по правилам обязанный сидеть по правую руку патриарха, встал, собрал свои записи и уступил место присутствующему на синоде почетному экзарху Белорусской церкви, митрополиту Филарету. Сотрудник, готовящий синод, подбежал к нему: «Владыка, останьтесь, это ваше место по статусу, и нам подписи неудобно будет ставить». А владыка Онуфрий на него посмотрел и говорит: «Он меня в диаконы рукополагал» – и пересел. Телеграмм-каналы тут же злобно влезли: «Это специальный политический ход» – и опять понапридумывали всякой чуши. Но я это видел своими глазами и знаю, что это было монашеское смирение и колоссальное уважение к человеку, который его рукополагал.
Верующие никогда не забывают, что Бог ставит людей туда, где они должны быть в это время. При таком давлении, которое осуществляется сейчас на каноническую Украинскую православную церковь со стороны власти, важно, что Предстоятелем Украинской церкви является такой человек.
Говорят, что в самом высоком кабинете украинской власти с ним чуть ли не нецензурно разговаривали…
Владимир Легойда: Есть разные версии этого события…