Как вы оцениваете происходящее в образовании с духовной точки зрения?
Владимир Легойда: Я полагаю, что образование без воспитания – это не образование, а просто обучение. По крайней мере, в русской традиции. Разница между обучением и образованием, как между информацией и знанием. Знание – категория мировоззренческая, информация – нет. Живя в потоке информации, мы же не становимся умнее. Сидеть и листать Фейсбук – это не пересматривать лекции Лотмана, в которых всегда услышишь новую мысль, или вдруг обнаружишь, что в квартире, за кадром, лает собака.
У католического мыслителя второй половины XX века Луиджи Джуссани есть мысль, что нация собирается единой системой образования. Церковь и образование это настоящий цемент общества, его скрепление. Поэтому я так переживаю, что мои студенты не смеются цитатам из «Двенадцати стульев» из-за разрывов наших с ними фоновых знаний, из-за разницы культурных пространств, в которых мы живем. Вот этого цементирования не происходит, образовательная система все хуже склеивает нас в одно общество. И тогда слова «Мой дядя самых честных правил…» натыкаются на вопрос «Какой дядя?»
Образование включено в духовное строительство личности?
Владимир Легойда: У философа Вернера Йегера (кстати, именно выпускница факультета журналистики МГИМО, а ныне – филолог-античник и доцент ВШЭ Ольга Валерьевна Алиева перевела третий том его «Пайдейи» на русский) есть мысль, что древние греки под культурой понимали не то, что мы сейчас – все созданное руками и разумом человека, а как раз в первую очередь воспитание, образование души. Культура есть нечто формирующее человека целиком, а образование – важнейший инструмент для становления личности.
Образование – это в том числе подготовка человека к будущему. Наша проблема сегодня в том, что мы не очень понимаем, каким это будущее будет. Парадоксально, но я уверен, что, скажем, «Божественная комедия», «Дон Кихот» и/или «Братья Карамазовы» – локатор в незнаемом нами будущем. Их не сотрет никакой Телеграмм-канал. Как в свое время, на пике увлечения фрейдизмом, Владимир Вейдле написал: «Психоанализ бессилен против «Братьев Карамазовых».
И мой главный вывод сегодня: образование не должно оторваться от цели формирования целостной личности.
Тогда образование в какой-то мере сестра Церкви. Для Церкви важны сегодня образованные люди?
Владимир Легойда: Христианство – вера осмысленная. Поэтому у нас сегодня почти никого не рукополагают во священники без высшего богословского образования.
А что касается церковного образования, то, как мне кажется, сегодня важно выровнять некоторый перекос в сторону исторического богословия. Иными словами, не только изучать святоотеческое наследие, но и всерьез заниматься богословским осмыслением современных проблем – от феминизма и гендерных проблем до суррогатного материнства.
Например, в Межсоборном присутствии мы сейчас всерьез занимаемся богословским осмыслением современных информационных технологий. Проводим семинары с разными специалистами – от богослова Сергея Сергеевича Хоружего до интернет-гуру Игоря Станиславовича Ашманова.
Может быть, вместо дурацких споров, является ли богословие наукой, нам продвигать богословие в светских вузах? Именно как современную академическую дисциплину, предлагающую еще один угол зрения на сложный и быстро меняющийся современный мир.
Лично я уверен, что богословие дает современному человеку очень интересную перспективу. Позволяет разукрасить картину мира – даже для неверующего человека. Есть же люди, не согласные с какими-то психологическими теориями, допустим с теорией Фрейда. Но такие теории все равно делают наш мир сложнее. Кстати, то, что открыл Фрейд, было раньше и лучше известно авторам древнего монашеского «Добротолюбия». Просто они это все сказали на другом языке.
– Я собирался поступать на философский факультет МГУ. После девятого класса, из казахстанского Кустаная, мы с мамой приехали к родственникам в Москву и пошли в университет. Парень в приемной комиссии философского факультета, уточнив, откуда я, отрезал: «Вы не поступите».
– Почему вы так решили? Отличник, у меня, наверное, будет медаль.
– Оформляйтесь как национальный кадр.
– Я не казах.
– Тогда, может быть, у вас есть знакомые в министерстве?
Я был разъярен… (В скобках замечу, что никакой обиды на главный вуз страны, конечно, нет.)
А у мамы была мечта, чтобы я поступил в МГИМО, она меня долго и тихонько на это уговаривала. Я бы ни за что, но после такого…
На знаменитой лестнице МГИМО стояли молодые люди в галстуках, с комсомольскими значками: «Здравствуйте, вы к нам поступать?»
– Да нет, что вы, я еще в школе учусь.
– Но вы уж обязательно приезжайте к нам. У нас такой замечательный вуз.
– Да я из Казахстана.
– Это очень хорошо.
И я второй раз за день был совершенно смятен, но на этот раз вежливостью, уважительностью и благородством второкурсников МГИМО. И мама продолжала уговаривать. Мы зашли в гости к знакомому, закончившему МГИМО. Я начал ему рассказывать, что увлекаюсь философией, хочу на философский, но вот мама… Он заметил, что в МГИМО подготовка иная, не такая, как на философском. По Штирлицу, выпускник МГИМО, заходя в какую-то комнату, всегда должен знать, как он оттуда выйдет. Я, говорит, один раз зашел в комнату, из которой не знал выхода, и теперь вот зарабатываю переводами с немецкого. И, грустно на меня посмотрев, указал на стол, заваленный книгами. Другой наш знакомый, Николай Васильевич Газдюк, преподавал в МГИМО и подсказывал мне, что нужно для поступления. Но с первого раза я не поступил. Единственный из класса и один из двух золотых медалистов в городе. Помню, троюродный брат меня утешал: «Ну что ты расстраиваешься? Тебе скажут: «Я поступил в Челябинский политехнический». А ты гордо: «А я не поступил в МГИМО».
О современном образовании
Владимир Легойда: Если говорить о проблемах образования не на уровне публицистических оценок, а с точки зрения участника происходящих в нем глобальных изменений, то мне кажется, очень важно понимать, что школьное и университетское образование – это некое единое целое.
Грубо говоря, то, каким будет университет, определяется тем, какой является школа. И поэтому мне не очень понятно, почему у нас в правительстве один вице-премьер курирует школьное образование, а другой высшее. Это очень странно. Это не настолько разные вещи, чтобы у них были разные кураторы вице-премьеры.
Я по-прежнему считаю, что образованию нужно уделять намного больше внимания, чем уделяется сегодня. Это вообще всегда ключевая вещь, но сегодня оно чрезвычайно важно. И стремительность процессов изменения, о которых мы все время говорим, касаясь любой темы, безусловно, касается и образования. И это требует еще большего внимания к нему, чем обычно.
Здесь смыкается очень много тем: отношения с подростками и молодежью, со школьниками и студентами, наше будущее, цифровизация, технологии, историческая память, патриотизм. Это все втыкается в образование, потому что образование – одна из тех вещей, которые собирают нацию, народ, общество. Именно образование, единая образовательная среда. И то, что она у нас не единая сегодня, тоже очень сильно все усложняет. И то, что она уже не будет единой в том смысле, в котором мы привыкли об этом думать, тоже важно.
Сегодня есть разные по типу своему школы, это правда сегодняшнего дня. В советское время у нас были обычные и спецшколы. Последние делились на физико-математические, английские, спортивные. Но все равно это были школы, выстроенные примерно в одной логике, с одной программой, вариативность была минимальная. Сейчас она намного выше и будет нарастать. Понятно, что вариативная часть активно присутствует в частных школах, хотя частных школ у нас очень мало. И это, кстати, фундаментальное отличие нашего школьного образования от образования в европейских странах и Америке, там процент частного школьного образования намного выше, чем у нас. У нас оно находится в пределах погрешности. Это могут быть и яркие, интересные школы, но их очень мало. Но тем не менее у нас возникают разные типы школ, и эта тенденция совершенно точно будет нарастать.
А если учитывать, что образование это то, что нас объединяет, своего рода клей, который склеивает общество, то при неизбежном нарастании его вариантности нас ждет немало вызовов.
Почему идут такие горячие споры вокруг того, что школьникам надо обязательно прочитать «золотой список» литературы? Потому что здесь сталкиваются две важнейшие тенденции: необходимость транслировать некие общие ценности, передающиеся через произведения литературы, и создавать язык, на котором мы будем говорить и понимать друг друга (выше мы касались этой проблемы), и свобода, вариативность, творческий подход. И важно и то, и то. Вопрос в том, как это сбалансировать.
Что же касается высшего образования, то я считаю, что должна как-то разрешиться проблема избыточных вузов, спешно созданных в 90-е годы, и резкого и иногда необоснованного завышения их статусов до университетов или академий. Переизбыток экономистов, юристов и пиар-менеджеров с очень малой долей действительно хороших специалистов среди них – свидетельство неразрешенности этой проблемы.
А все потому, что вузы, и частные и государственные, открывая новые специальности, прежде всего зарабатывали деньги. Увы, это было преимущественной доминирующей мотивацией, а не то, чтобы кто-то умный посчитал: нам нужно на 100 000 больше юристов и давайте откроем еще четыре юрфака. Никто в этом смысле ничего не считал и задачи такой не ставил.
Второй важный момент – диплом о высшем образовании для человека это некая путевка в жизнь. Он давно таковым был, а в 90-е и нулевые просто стал превращаться в некую ступеньку социализации: без диплома на работу не возьмут. Но сейчас мы переживаем момент, когда диплом о высшем образовании перестает быть такой уж необходимостью в деле социализации человека, некоего перехода из детско-подростковой во взрослую жизнь. И если ты не идешь на госслужбу, где он еще ценится, то вузу начинают предпочитать короткие профессиональные обучающие программы больших корпораций.