Об академической среде и соцсетях
Владимир Легойда: Я по-прежнему надеюсь на культурное академическое сообщество, которое должно сыграть свою роль и сказать свое слово. Потому что академическая среда – это среда, в которой дискуссии, нередко весьма жаркие, естественны и органичны, однако не приводят к невозможности общения и ненависти друг к другу. Я формировался в академической среде – институтской и аспирантской. И видел, что ситуация, когда люди могут спорить до хрипоты, но при этом находиться в близких, дружеских отношениях, приятельствовать, в здоровой академической среде достаточно распространенная.
Поэтому, мне кажется, навыки и компетенции академического сообщества могут и должны быть более широко востребованы. Потому что пространство, например, современного телевидения, да и интернет-дискуссий, неспособно создать поле диалога.
Очень многие из узлов, которые мы в этих разговорах пытались развязывать, развязываются именно здесь. И какие-то дискуссии можно оставить как раз академической среде, они для нее привычны и проходят без взрывов. Но вот когда эти темы покидают университетские стены, то они обычно приобретают другое звучание. Некой противоположностью взвешенной академической дискуссии является то, что сегодня творится в социальных сетях. Потому что там практически идет очень мощный переход на личности, свертывающий дискуссию по поводу содержания. Я читаю в интернет-пространстве отзывы на очередной выпуск моей программы «Парсуна». Среди них много положительных, но бессодержательных, вроде: «Вижу Мамонова – сразу лайк» (хотя непонятно, смотрел человек телепередачу или нет). И, конечно, негативные, которые, как правило, сводятся к оценочным суждениям в адрес человека – и тоже непонятно, смотрел человек программу и способен ли отреагировать на то, о чем шла речь. Чаще всего, не смотрел. Но сам факт приглашения гостя вызывает возмущение (или одобрение), позиция приглашенного гостя отождествляется с позицией журналиста – что, вообще говоря, абсурд: журналист не только может, но и должен приглашать собеседников разных взглядов. Профессия обязывает.
Так что дискуссии, которые мы сегодня наблюдаем в соцсетях и часто невольно в них участвуем, прямая противоположность серьезным академическим дискуссиям.
Есть такой положительный стереотип: мы уже не первый век живем в мире науки, и в нашей жизни много рационального и т. п. Но качество дискуссий в интернете показывает, что это не совсем так.
Мы переживаем ситуацию, если угодно, полностью противоположную той, что произошла с учеником греческого философа Фалеса Анаксимандром, придумавшим концепцию, отличную от концепции учителя. Фалес, судя по всему, его при этом всячески подвигал к попыткам по-другому объяснить то, что объяснял Фалес. Так, по мнению ряда исследователей, и рождалась древнегреческая философия и наука: когда ученик не согласился с учителем, будучи при этом поощряемым последним. А в наших сетевых дискуссиях на самом деле очень мало рационального, научного или даже наукообразного. Там правит такая стихия! Да и об уважении к человеку часто не приходится говорить.
Недавно некий критик написал мне в Facebook, что я якобы исповедую какое-то богословие любви (надо всех любить – это самое главное), что это все не соответствует Евангелию. Хотя я всего лишь говорил о том, что политическое противостояние принимает у нас крайние формы и человеку просто отказывают в праве называться христианином, потому что он придерживается той или иной политической позиции: например, не выступает ежедневно против режима («если ты христианин, ты обязан» и проч.) и т. п.
Я был совершенно ошарашен репликой в Фейсбуке одного моего бывшего старшего коллеги по институту – короткой и очень странной. После моей публикации ссылки на «Парсуну» с Маргаритой Симоньян: «Эх, дорогой Владимир Романович! А ведь когда-то мы были вместе. А время-то приближает полный расчет». Помимо прочего, слова эти можно ведь прочитать и как угрозу. Но на мою ответную реплику коллега не отреагировал: вещание давно уже идет в одну сторону. А ведь до недавнего времени мы, хоть и редко, но перезванивались, списывались, как-то общались. Хотя далеко не всегда наши взгляды совпадали, и это никогда не было секретом.
Эта реакция мне показалась похожей на реакцию еще одного моего старинного приятеля, известного либерала-журналиста. Когда я разместил в ФБ фотографии со съемок «Парсуны» с Марией Бутиной, то началась такая «дискуссия», что хоть святых выноси… И когда по адресу одной известной переводчицы, изумившейся моему выбору гостьи, посыпались не самые вежливые реплики подписчиков, я попросил не переходить на личности, так как, несмотря на разницу политических позиций и подходов, отношусь к даме с большим уважением. На что этот мой знакомый либерал-журналист отозвался репликой в том духе, что я просто страхуюсь подобным образом на будущее. Мол, когда наши придут к власти, надеешься, что за тебя вступятся приличные люди. Видимо, в воображаемом им мире прекрасной России будущего он, вместе с другими людьми со светлыми лицами, уже раздает министерские портфели, проводит люстрации и вообще чувствует себя полноправным хозяином жизни…
Мне всегда была удивительна легкость, с которой люди разбрасываются такими фразами. Я часто слышал от психологов, что те, кто ругается в интернете, в реальной жизни никогда не позволят себе и половину от заявленного радикализма. Не знаю. Меня, например, всегда останавливает мысль, а вдруг дети невольно увидят какие-то гадости, сказанные об их отце или маме. Потому я думаю, что надо воздерживаться от каких-то резких вещей.
Также очень удивился, когда опубликовал в YouTube «Парсуну» с Ильей Кузьменковым, главным редактором радио «Вера», где он говорил, что 90-е годы в чем-то были честнее, тут же в откликах посыпалось: «С ума сошел, что ли! Я бы с ним в разведку не пошла». Такие эмоциональные резкие высказывания без аргументов – это не очень красиво и толкает к скатыванию в ругань. Собеседники с ходу взвинчивают себя до какого-то высочайшего эмоционального накала, заявляют, что в случае чего им на вас наплевать, даже при попытках построить миролюбивый диалог.
Я сам тоже, хотя и стараюсь себя ограничивать, не всегда с этим справляюсь. И как-то на «Парсуне» у меня был важный разговор на эту тему с бывшим резидентом «Comedy Club» Гавром, Гавриилом Гордеевым. Он в силу своей сегодняшней работы очень много общается с так называемыми хейтерами в интернете. Говорит, что ежедневно встречает там потоки немотивированной агрессии в свой адрес, но терпеливо разговаривает, и ему часто удается развернуть человека к спокойному разговору. «Брат, а что ты вот, мол, так? Что я тебе сделал?» По его словам, встретившись с человеческой реакцией, собеседник нередко остывает. Я ему рассказал свою историю общения в ВКонтакте с региональным журналистом, развязно себя ведущим и пытающимся при этом получить от меня комментарий, я его отослал к замам, он мне ответил длинной эмоциональной записью с заблокированной возможностью ответа на нее. Так вот Гордеев сказал мне, что я не прав: диалога не получилось, результат отрицательный. И я, в принципе, готов с ним по размышлении согласиться. Если можно было с человеком вырулить в мирное русло, то, конечно, надо было так и делать. Задавив свое эго и не становясь в «официальную позицию». Тем более что уже понимал, что это региональный журналист и у него есть свое СМИ. Он потом записал какой-то ролик, где рассказывал о нашей переписке и о том, какой я негодяй…
Так что Гавр прав в том смысле, что нам, конечно, надо быть последовательными в своих призывах. И я должен покаяться, что мне далеко не всегда это удается. И этот недавний пример во мне просто занозой торчит. Так что я призыв к сдержанности в дискуссиях не в последнюю очередь обращаю и к себе.
О ценности диалога
Владимир Легойда: Тема ценности диалога была сквозной темой наших разговоров, и я продолжаю сожалеть, что мы живем в обществе непересекающихся монологов и крика.
И я пока не вижу здесь каких-то серьезных изменений в лучшую сторону. Чаще вижу, как мы для себя закрываем саму возможность диалога… Ну о каком диалоге может идти речь, если люди, с которыми я знаком 20 лет, после размещения фотографий съемок «Персоны» с Марией Бутиной, пишут мне: «Как же низко ты пал!» Очень сложно выходить в диалог в ситуации, когда его не ждут.
Человек не ждет диалога. Он пришел тебе дать оценку.
Но так мы снова возводим стены, которые разрушил Христос, показав всю относительность культурных, национальных, профессиональных разделений – с мытарями ведь нельзя было общаться иудеям; с самарянами, с язычниками. И наши убеждения в данном случае и есть те стены, которые мы возводим. И, как и тогда, за ними серьезная логика и культурно-исторические основания и обоснования. А разговор с женщиной – это же был скандал. А Спаситель говорит: это все не важно.
И диалог сейчас намного важнее всех границ и разделений, но мы продолжаем строить стены непонимания. Понимаю, что эти слова обличают и меня самого: вот сюда на разговор не пойду, вот того человека к себе не позову. Деление на «мы – они», столь неизбежное в политическом мире, при политической идентификации (тут всегда будут свои Афины и Спарта) среди христиан должно отступать. Потому что Евангелие говорит нам: «ни мужеска пола, ни женска; ни эллина, ни иудея». Но реальность по-прежнему напоминает грустный анекдот о том, как человек на необитаемом острове построил для себя… два храма. Один, в который он ходит, а второй, в который не ходит. Так и живем…
Об оскорблении чувств верующих
Владимир Легойда: Мне лично кажется, что все эти истории с защитой чувств верующих при помощи права и закона свидетельствуют не столько о слиянии Церкви с государством и использовании административного ресурса, сколько о нащупывании неких ориентиров – гражданских и государственных… Для меня, как для человека, который многие годы был членом Совета по правам человека при президенте, все-таки все эти истории, как говорят правозащитники, правочеловеческие. То есть появление этих новых новелл в нашем законодательстве для меня – сознательная позиция государства. Она характеризует не Церковь, а в первую очередь государство. Таким образом государство обозначает свою позицию, как бы говоря: в нашем государстве есть много верующих людей, они обладают правами, у них есть то, что они называют святынями. И я, как государство, эти вещи буду защищать. Вчера не защищало, а сегодня буду защищать. Оно как бы говорит: мы уважаем это и мы считаем, что нельзя над этим смеяться и глумиться. И если кто-то будет это делать, мы будем это пресекать. В храме танцевать – нет, это нехорошо, кресты ломать – нет, нельзя. Мы же защищаем кладбища и могилы от осквернения. Защищаем государственную символику. И вот государство сказало: я буду защищать религиозную символику – от попыток оскорбления.