— Да-да, принцесса, — сдавленно подтвердил незнакомец, начиная дрожать. — Я удивился, да.
Моргиану это явно не убедило. Мужчина потянулся руками к горлу, и она сдавила его шею еще жестче.
— Даю тебе еще один шанс.
— Моргиана, пожалуйста, — взмолилась Жасмин. — Не надо… постой, а что это у него на руке?
Все замерли, уставившись на пленника Моргианы. Ширин шустро подскочила к нему, сцапала за левую руку и вывернула ее так, чтобы стала видна тыльная сторона ладони.
На коже незнакомца багровело клеймо — странный символ, выжженный с такой жестокостью, что рана все еще сочилась сукровицей.
— Метка Джафара, — зло сплюнула Моргиана. — Тот же поганый знак, что и на его монетах и флагах.
Жасмин прикрыла ладонью рот — не то чтобы не выругаться от досады, не то чтобы удержаться от тошноты.
Амур выпалил какое-то витиеватое проклятие.
— Прошу прощения, Моргиана, — мрачно извинился он. — Ты действительно знаешь свое дело. У тебя глаз, как у сокола.
— Что это такое? — выговорила наконец Жасмин, подходя поближе, чтобы рассмотреть жуткую метку.
Дико вращая глазами, как взбесившаяся лошадь, пленник Моргианы задергался и попытался брыкаться, но Ахмет проворно уселся ему на ноги, крепко придавив их к земле.
— Это клеймо, — просто ответила Ширин. — Я видела похожие, их ставят на коз.
— Кто сделал это с тобой? — холодно спросила Жасмин у незнакомца.
— Я просто пришел на раздачу хлеба, — заскулил тот. — А потом вдруг красный свет. Он смотрит прямо в глубь тебя и видит, что ты по-настоящему ему предан. Тогда на тебе ставят этот знак, а потом ты получаешь вдоволь мяса и кучу золота в придачу.
— А как же… присяга на верность? — задала вопрос Жасмин. — Разве теперь не дают хлеб только за то, что ты поклянешься правителю в преданности?
— Так все же лгут, — глумливо хмыкнул пленник. — Но я чист. И я в безопасности. Я теперь один из людей Джафара, да. Я Отмеченный Знаком.
— Святые небеса, — пробормотал Амур. — И когда же это началось?
— Я из первой сотни, — похвастался пленник. — Скоро вся Аграба очистится, но я все равно останусь одним из первых.
— Он не может заставить их полюбить его за хлеб, — проговорила Жасмин. — Поэтому он решил добиться от них преданности пытками и страхом? Где он это делает?
— Во дворце, — угрюмо бросил пленник. — Какая разница? Я тебя видел. Я — глаза и уши Джафара.
— Придется нам его убить, — сказала Моргиана.
— Нет, — покачала головой Жасмин, не столько с праведной убежденностью, сколько просто устало.
Она лихорадочно размышляла. Что бы на ее месте сделал Аладдин?
Солгал бы, вот что.
— Значит, Джафар знает, что я в городе — впрочем, он и так наверняка знал это. Но ему не известно, где я окажусь в следующую минуту. Потому что… Я никогда не задерживаюсь на одном месте. Я никогда не сплю в одной постели две ночи подряд. Я всегда в движении — как ветер, как тень. И мне всегда найдется приют и убежище во всей Аграбе, в каждом ее доме. Так что ползи обратно к своему хозяину, ничтожество. И передай ему, что я — глаза и уши моего народа и мой народ не желает иметь его своим правителем.
Моргиана еще разок ткнула своего пленника кончиком кинжала, чтобы показалась кровь.
А потом отпустила его.
Тот сделал несколько неуверенных, спотыкающихся шагов, а потом подобрался и припустил во весь дух — только сандалии зашлепали по мостовой.
Он даже не обернулся, чтобы обругать их или пригрозить карой Джафара.
— Трус, — презрительно сплюнул Амур.
Жасмин больше всего хотелось забиться куда-нибудь в угол и съежиться там. Запах горелой плоти все еще терзал ее ноздри, и кровавая Метка Джафара плясала перед глазами.
Моргиана положила руку ей на плечо.
— Жасмин, — сказала она жестко. — Я вижу, нам пора менять нашу тактику. Угрозами или подачками, но Джафар начал строить оплот своей власти и уже собрал немалую силу.
— Так и есть, — мрачно проговорила Жасмин. — Теперь наше сопротивление не может строиться только на грабеже караванов и тайных вылазках. Мы не станем больше медлить, терпеливо завоевывая сердца и умы всех жителей города. Нужно действовать более решительно.
Мы должны напрямую атаковать Джафара и отобрать у него Аграбу.
Объявление войны
Этим вечером брат и сестра оказались на небе вместе, хоть и ненадолго: солнце уже опускалось за горизонт на западе, а луна между тем восходила на своем крае неба, медленно, но все более уверенно прогоняя день прочь. Тусклый оранжевый месяц опустил острые рога вниз, как разозленный, готовый к нападению бык. Глядя на небо, старики в один голос твердили, что такая луна — не к добру.
«Как будто комендантский час, ночные патрули и клеймо преданности — сплошное добро», — цинично подумал Аладдин.
Но постепенно наливающаяся ярким светом луна все равно была хороша, особенно сейчас, в окружении звезд, которые уже разгорались над макушками пальм, покачивающихся на горячем пустынном ветру. По крайней мере, Аладдин пытался уверить в этом самого себя, а заодно и Абу.
Предстоящее ограбление было особенно сложным, потому что совершить его нужно было на закате. Патрули охраны общественного спокойствия только-только выступили со стороны дворца, а значит, на улицах было пусто. В таких условиях успешно применявшиеся раньше для отвлечения охраны караванов уловки вроде «водопоя верблюдов», «шумной ссоры торговцев» или «стада разбежавшихся коз» не годились.
А вот представление под условным названием «раненый ребенок» вполне могло сработать. Главная роль в нем отводилась какой-нибудь девочке, которой полагалось упасть посреди улицы, хватаясь за «поврежденную ногу» и стеная пожалостнее. Пожалуй, даже хорошо, что дело будет происходить с приближением вечера: у «бедняжки» будет больше причин выглядеть смертельно испуганной. Кому же захочется остаться в одиночестве на улице в ожидании жуткого патруля.
Сегодня должен был прибыть тот самый важнейший караван из Каркоссы. Среди его груза наверняка будет и «Аль Азиф». Эту книгу нужно было во что бы то ни стало держать подальше от алчных лап Джафара, чтобы не лишиться шанса отвоевать у него город. Если же чародей заполучит ее и начнет поднимать мертвецов из могил… противникам нового режима придется намного труднее.
Ну а кроме очевидного преимущества от лишения Джафара опасного оружия, на которое он очень рассчитывал, даже частная победа над «всемогущим чародеем» имела бы огромное значение для поднятия духа участников сопротивления. Для всей остальной Аграбы эта победа стала бы доказательством того, что «хорошие ребята» могут одержать верх в борьбе со злом, а это, в свою очередь, привлекло бы к ним новых сторонников. Джафар же впервые почувствует собственную уязвимость и запаникует, и тогда его окончательное поражение станет только вопросом времени.
Аладдин сидел на крыше, наблюдая за цепочкой фургонов, которые только-только появились на горизонте и медленно приближались к городу, постепенно увеличиваясь в размерах. Сухой жаркий ветер налетал хлесткими порывами, принося с собой смолистый запах приземистого кустарника, которым поросли подножия далеких гор. Жаль, что рядом с ним сейчас нет Жасмин… они могли бы сидеть здесь вдвоем, любуясь восходящей луной и звездами. Ведь именно этого им хотелось когда-то… еще совсем недавно, когда она была просто богатой девушкой, переодетой в простолюдинку, а у него не было даже имени.
Он вздохнул, рассеянно пиная босыми пятками иссушенную солнцем глиняную черепицу. Когда-нибудь у них будет на это время. Когда все закончится. Когда Джафар будет свергнут, а Жасмин станет султаншей… займется своими реформами… Точно, тогда у них будет просто полным-полно времени, чтобы посиживать на крыше, глядя на луну.
Сейчас же ей пришлось вернуться обратно в их тайное убежище, чтобы заняться планом атаки на дворец. Амур привел с собой кого-то из видных городских алхимиков, чтобы обсудить с ним всякие взрывчатые штуки. Моргиана была страшно занята, организуя новых рекрутов, которые вдруг повалили к ним в огромном количестве, и с успехом превращала их во вполне боеспособное войско. Дубан на пару с новым товарищем по имени Сохраб, который дезертировал из дворцовой стражи, оттачивали тактику нападения. Маруф обеспечивал снабжение зарождающейся армии провизией и продолжал подкармливать семьи, которые поддерживали сопротивление новой власти.
А Аладдин… как всегда, выступал в роли возмутителя спокойствия. Именно ему было поручено руководить сегодняшним налетом.
Фургоны, с грохотом подкатившие к городским стенам, остановились прямо в воротах.
Лежавшая прямо посреди дороги девочка громко плакала, умоляя о помощи.
— Прошу вас, достопочтенный эфенди, не бросайте меня! Подвезите меня, хоть куда-нибудь. Хотя бы пару кварталов, до первого пустого дома! Тогда я смогу спрятаться там от патрулей и переждать ночь…
Для Аладдина это был сигнал.
Он легко спрыгнул на мостовую. Абу не отставал. Как и ожидалось, возницы фургонов — до странности похожие друг на друга молчаливые мужчины с глубоко посаженными темными глазами — были скорее раздосадованы возникшим препятствием, нежели озабочены судьбой девочки. Они соскочили с козел, чтобы оттащить ее на несколько шагов в сторону и бросить на обочине на произвол ночных патрулей.
Так что Аладдин не сильно переживал за них, когда из тени внезапно появились Моргиана и Дубан. Скользнув возницам за спины, они слаженно тюкнули караванщиков по затылку дубинками, обмотанными для пущей бесшумности лоскутами кожи. По плану их следовало связать и бросить где-нибудь неподалеку, предварительно разрисовав их доспехи всякими странными каракулями — как будто на них напал какой-нибудь соперничающий колдун. Хотя Аладдин, естественно, терпеть не мог тех, кто работал на Джафара, ему не хотелось, чтобы кто-то лишился жизни лишь потому, что подвел своего хозяина.
Откуда ни возьмись, тут же набежали Уличные Крысы, подхватили оглушенных караванщиков под руки и снова пропали из виду. Аладдин взялся за повод самого первого верблюда, что-то ласково нашептывая ему и прищелкивая языком. Разволновавшиеся от неожиданного поворота событий, остальные животные тоже немедленно успокоились и без сопротивления последовали за новым хозяином — видимо, надеялись, что он, как и положено людям, напоит их и даст корма. Абу тут же вспрыгнул на спину одного из верблюдов и довольно заворчал, очевидно, воображая себя погонщиком целого каравана.