Джафар помнил обезьянку не очень четко, а потому не мог добиться полного подобия. Скорее, оно было похоже на здоровенного злобного павиана. Обезьяна оскалила острые огненные клыки.
Аладдин полоснул ее кинжалом, но добился лишь того, что его подозрения подтвердились: обезьяна оказалась такой же нематериальной, как раньше горгульи. Клинок не причинил ей ни малейшего вреда, зато сам раскалился до такой степени, что удержать его в руках стало невозможно.
Аладдин отбросил горячий кинжал и быстро сменил тактику. Наклонившись, он схватил за углы устилающий пол ковер и поднял его перед собой, как уличный фокусник, собирающийся показать очередной трюк. От души надеясь, что павиан будет вести себя скорее, как пламя, а не как настоящая обезьяна, Аладдин накинул ковер на огненное существо и сам бросился сверху, не давая тому выпутаться.
Когда он рухнул на пол, бока ему опалило лютым жаром, и волоски на левой руке затрещали. Запахло паленым, обожженную кожу болезненно саднило.
Но обезьяна действительно исчезла. Под ковром никого не оказалось.
— Моргиана! Брось мне меч! — крикнул Дубан, только что наблюдавший за происшедшим.
Воровка на минутку отвлеклась от работы и без колебаний бросила ему оружие. Но даже за те краткие секунды, которые ей потребовались на это движение, каменные чешуи на стекле успели разрастись и начали выбрасывать огромные отростки-шипы.
Болезненно морщась, Дубан принялся полосовать фигуру девочки двумя клинками. Огненная Ширин тянула к нему удлиняющиеся пальцы, но Дубан ловко уклонялся от обжигающих щупалец, продолжая яростно атаковать.
Вскоре под его неистовым натиском очертания демона стали тускнеть и расплываться. Его рот раскрылся в беззвучном крике и изрыгнул струю кроваво-красного пламени.
Дубан снова увернулся, продолжая со свистом хлестать воздух своими мечами.
Вскоре его клинки превратились в сплошное мелькание металла, в два вращающихся серебристых круга.
Подувший с балкона легкий ветерок наконец нарушил целостность огненного создания, и оно начало медленно таять в воздухе, распадаясь на части. Тускнеющее лицо мучительно разевало безмолвный рот, пытаясь уцелеть.
Скоро от него уже ничего не осталось, кроме нескольких горячих, быстро угасающих искр.
Измученный Дубан осел на пол, прижимая руку к раненому боку и кривя губы.
— Аладдин! Дубан! Помогите мне! — отчаянно выкрикнула Моргиана. Камень продолжал разрастаться поверх стекла, выпуская все новые завитки и острые шипы. — Мы должны…
И тут зазубренный отросток пронзил ее правое плечо сзади, пригвоздив девушку к оплетающему часы каменному древу.
Моргиана не шевельнулась. Она открыла рот, но так и не закричала. Только лицо ее побелело и напряглось от страшной боли.
— Моргиана! — крикнул Дубан, приподнимаясь. Но он и сам едва держался на ногах после последней схватки.
Мучительно кривя губы, Моргиана медленно опустила голову, разглядывая торчащий из плеча шип, и резко обломала его рукоятью меча. Затем, постанывая от боли, она сделала шаг вперед и отделилась от каменного дерева.
Крови почти не было: рану прижгло той же самой огненной магией, которая и породила каменные отростки. Но правая рука девушки бессильно повисла.
Взвыв от ярости, Жасмин подскочила и бросилась на Джафара.
При виде ее гнева колдун захохотал и уже начал поднимать посох, чтобы сотворить что-то ужасное.
Это привело Аладдина в чувство. До сих пор он только попусту тратил время, пытаясь пробиться сквозь защиту Джафара, чтобы завладеть лампой, в то время как ему следовало атаковать напрямую сам источник его магии, то есть посох. Стоит отнять его у Джафара — и колдун станет практически бессилен.
Приняв решение, Аладдин крутанулся в воздухе и метнулся к чародею, целясь в него ногами.
Удар пришелся прямо на посох, но тот не переломился. Аладдин попытался выкрутить его из рук колдуна, но Джафар цеплялся за него что было сил, так что даже костяшки пальцев побелели. Он прикрыл глаза, бормоча про себя какое-то новое заклинание.
Аладдин тоже зажмурился — и со всей силы врезал Джафару в лицо собственной головой.
Может, Джафар и был самым могущественным в мире чародеем, но опыта уличных драк у него точно не было.
Ошеломленный внезапностью удара, Джафар удивленно вытаращил глаза. Кровь заструилась у него из рассеченной брови и разбитого носа. Посоха он, правда, не выронил, но все же слегка ослабил хватку.
Аладдин крепче сжал посох и стал его выкручивать, одновременно отклоняясь и дергая его на себя, ловко перехватывая гладкое черное дерево обеими руками, как какой-нибудь из тех демонических барабанщиков на параде Джафара.
Бывший великий визирь хватался за свое сокровище и шипел, как разъяренная кошка, поднимаясь в воздухе за счет частицы волшебного ковра. Не рассчитав, что противник вдруг станет невесомым, Аладдин слегка перестарался в очередном рывке, и они вместе стали валиться на пол.
Жасмин не стала терять времени, бросившись на Джафара и обхватив его руками за плечи. Ее веса как раз хватило, чтобы колдун грохнулся о мраморные плиты. Аладдин вложил все силы в последний рывок — и посох наконец оказался в его руках.
В то же мгновение он почувствовал, как его горло сжимается: поверженный Джафар уже бормотал очередное заклинание.
— Жасмин! — прохрипел Аладдин и перебросил ей посох, как в уличной игре.
От неожиданности она неловко взмахнула руками, но все же его поймала.
— СЛОМАЙ ЕГО! — крикнул Аладдин, видя, что Джафар перенаправляет свою смертоносную магию на нее.
Время как будто остановилось. Жасмин пристально смотрела на вещь, которую держала в руках. Где-то в углу комнаты Моргиана корчилась от боли, пытаясь замахнуться уцелевшей левой рукой, все еще сжимавшей меч. Маруф, Ахмет и Ширин сражались с песком, который почти засыпал их с головой. Изнемогающий Дубан подполз к столику и тянулся к «Аль Азифу» трясущимися руками. Привязанный джинн наблюдал за происходящим, слабо поворачивая голову.
Жасмин перевела взгляд с посоха на Джафара. Вот он, прямо перед ней — тот человек, который убил ее отца. Который вверг всю Аграбу в мерзкое рабство. Который не создал ничего хорошего, но заставил страдать множество людей.
Она приподняла посох над коленом… и вдруг начала шептать.
— Иа, иа, шал-алъех, а’хз’ред абенна…
Тряхнув головой, она направила посох на Джафара и заговорила громче:
— Иа, иа, шиб-бенатхи аллеппа гхозер!
Джафар явно узнал эти слова: его глаза расширились, лицо побелело.
Внезапно его пронзила судорога, он забился от боли.
Все остальные тут же бросили свои дела и тоже потрясенно смотрели на принцессу и колдуна.
— О да, Джафар, — сказала Жасмин с недоброй улыбкой, — я прочла те книги, которые ты украл и свез к себе со всего мира. И даже почерпнула из них кое-что полезное — на всякий случай, вдруг пригодится? Как-то само запало в память.
Каменные чешуи, которыми зарастала комната, начали крошиться и осыпаться. Джафар извивался на полу, хватая ртом воздух.
— Жасмин? — медленно проговорил Аладдин.
Не слушая его, принцесса хищно склонилась над колдуном.
— А теперь, я думаю, пора положить всему этому конец. Ты умрешь. Бессильный, опозоренный и совершенно одинокий. Совсем как мой отец.
— Нет, Жасмин, нет… — Джафар корчился и стонал, мучимый какой-то неведомой пыткой. — Умоляю… Все, что угодно… Я хотел жениться на тебе…
— Ты хотел жениться на принцессе. Любой принцессе. И ты хотел быть султаном. Но ты не учел, что титул правителя таит в себе множество ловушек. Знаешь, что? Тебе стоило остаться великим визирем. Быть султаном гораздо опаснее. Мой отец в этом убедился. И я сама едва не убедилась. А до тебя это только сейчас доходит.
— Я… я усвоил урок. Я поступил глупо. Накажи меня. Отправь в изгнание. Брось меня в тюрьму. Только не…
— Возьми свой кинжал. Сейчас же, — приказала она.
— Жасмин, — осторожно сказал Аладдин, делая шаг в ее сторону.
У всех до единого в этой комнате были причины ненавидеть Джафара, и однако все отвели глаза, увидев, как по щекам колдуна побежали слезы. Трясущейся рукой он потянулся себе под мантию и вытащил хорошо знакомый кривой кинжал с черным лезвием.
Всхлипывая и жалобно поскуливая, он приставил клинок к своему горлу.
— Жасмин, — сказал Аладдин уже громче. — Не делай этого. Только не так.
— Что, хочешь, чтобы я его отпустила? — огрызнулась Жасмин. — Или посадила в тюрьму? Но ведь это… Джафар. Он обманет или подкупит кого-нибудь, или применит опять какую-нибудь магию и сбежит. Нет. Если я убью его, то все закончится. Прямо сейчас.
— Но какой ценой? — задал вопрос Аладдин. Он указал на балкон, под которым топталась слегка сбитая с толку толпа, сама не знающая, что ей делать дальше — не то брать приступом дворец, не то ждать продолжения свадебной церемонии. Там, под ними, где-то все еще шли бои. — Ты сказала, что хочешь создать новую Аграбу. Лучшую Аграбу. Где люди будут свободны, а законы — справедливы, и где все будут заботиться друг о друге, и все будут едины перед законом. Все — значит, и он тоже. Если хочешь казнить его — прекрасно, казни. Только пусть его сначала судят по закону. Пусть это будет открытый, публичный суд, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его справедливости и неподкупности. Не убивай его за закрытыми дверями, как сейчас.
Жасмин не смотрела на Аладдина — она не отводила глаз от Джафара. Колдун все еще всхлипывал, черное лезвие прижималось к его шее с такой силой, что на коже проступили алые бусинки крови.
— Пожалуйста, — прошептал Аладдин.
Жасмин хмуро помолчала.
— Ладно, — уступила она наконец.
А потом гневно размахнулась посохом и ударила им по песочным часам.
Столкнувшись, оба магических предмета разлетелись на куски. Песок, стекло и черные щепки закружились в воздухе, а потом исчезли.
Остались только глаза кобры — два рубина, которые со стуком запрыгали по полу, как обычные камешки.