Но со своего места Жасмин успела заметить другую, куда меньшую процессию, которая стремилась держаться подальше от всеобщего веселья: это была семья, уносящая на погребальных носилках печально знакомое тело мальчика-зомби по имени Джалиль, который наконец-то обрел покой. И она поняла, что Аграба и ее народ пережили слишком страшные вещи, чтобы остаться прежними. Отныне многое должно будет измениться.
Зато, когда они миновали еще несколько улиц, через толпу прорвалась еще одна хорошо знакомая фигура и едва не свалила новую султаншу на землю.
— РАДЖА! — воскликнула Жасмин, обнимая его. У тигра были опалены усы, и он все еще немного прихрамывал после удара, которой нанес ему Джафар, но в остальном чувствовал себя прекрасно и радостно облизал лицо Жасмин, как игривый котенок.
После этого ей уже не было нужды оставаться на плечах друзей: Раджа и так привлекал к султанше достаточно внимания, придавая ей даже некий мистический ореол.
Одна ее рука скромно покоилась на загривке тигра, а второй она приветственно махала горожанам, и все в ней от головы до пят говорило о царственном величии истинной султанши, несмотря на босые ноги и изорванную одежду.
К тому времени, когда они наконец достигли старого хлебного склада, казалось, что весь город высыпал на улицы праздновать.
Откуда-то из тени выступила Париса и невозмутимо зашагала рядом с Дубаном и Моргианой, как будто все время была здесь. От нее сильно пахло дымом, но она улыбалась.
Малыш Хасан заверещал от радости, увидев своих друзей, Ширин и Ахмета, живыми и невредимыми. Он тут же подбежал к ним, и все трое начали весело скакать и болтать, путаясь под ногами у взрослых.
— Абу? — позвал Аладдин, сложив руки рупором вокруг рта.
Нет, он не станет беспокоиться о своем маленьком друге. С Абу все будет в порядке, где бы он ни оказался. Если он выберет для себя привольную жизнь где-нибудь в джунглях или в каком-нибудь оазисе, что ж, тем лучше. Аладдин только порадуется за него.
— Абу-у-у-у!
Сердитое ворчание донеслось со стороны крыши склада, на которой возмущенно подпрыгивал чумазый, опаленный, коричнево-рыжий комок шерсти.
Аладдин ухмыльнулся до самых ушей. Скрестив лапы на груди — почти как человек — Абу не спешил приветствовать своего друга, как Раджа — свою хозяйку Жасмин. Аладдин не сомневался, что он еще будет дуться некоторое время и не подойдет, пока его не простит. Ну что ж, пусть. Главное, что он здесь и с ним все хорошо.
Уличные Крысы уже вовсю праздновали, разливая напитки в золотые кубки и раздавая их всем желающим. Небольшая кучка музыкантов быстро сколотила целый оркестр, который теперь немного неслаженно, зато громко наяривал с крыши какой-то бойкий мотивчик. Он оказался настолько заразителен, что даже вдова Гульбахар, деликатно приподняв объемистые юбки, решила показать всем, как танцевали в старые добрые времена, когда музыка была еще настоящей музыкой.
Но когда люди замечали Жасмин, они тут же бросали все свои дела и ликующе ее приветствовали. Она махала им в ответ, и тогда толпа принималась шуметь громче прежнего.
— Мои поздравления, Ваше Величество, — сказал, выступая из этого хаоса, Сохраб. Встав перед Жасмин, он склонил голову и опустился на одно колено. Амур, Хосру и Кимия тут же последовали его примеру. То же сделали Париса и Моргиана, а вслед за ними и все остальные Уличные Крысы. А потом и весь город, как один человек, склонился перед новой правительницей. — Аграба принадлежит вам.
— Нет, — возразила Жасмин, оглядывая целое море глав гильдий, воров, торговцев, ремесленников и всех остальных жителей города, а также своих друзей и джинна. — Аграба принадлежит нам.
Эпилог
Утомленная неделями страха и наказаний, мятежом, ночной осадой дворца и, наконец, удалыми празднествами, Аграба постепенно затихала. Чтобы отметить вновь обретенную свободу, люди веселились на улицах до самого утра, танцуя, распевая песни и болтая со старыми соседями и новыми друзьями. Заходящая луна наблюдала за их весельем, а рассветному солнцу досталось посмотреть, как они разбредаются по домам.
Дубан, Жасмин, Аладдин, джинн и Моргиана вернулись во дворец в свете розовеющей зари. Маруф, Ширин, Ахмет и, похоже, еще половина всей детворы Аграбы захватила соседнюю комнату и теперь шумно осваивала игрушки старого султана. Их восторженные вопли только оттеняли задумчивое молчание пятерых людей, которым предстояло заняться восстановлением разоренного царства.
Дубан бесцельно пинал ногой «Аль Азиф», который теперь превратился в почти неузнаваемую кучку старого, заплесневелого пергамента и золы.
— А вот и лампа, — внезапно заметил Аладдин. Она валялась на полу, тусклая и помятая: самая обыкновенная, невзрачная медная лампа, какой он и увидел ее впервые.
Как же давно это было!
Аладдин вздохнул. За это время случилось столько всего, что он считал невозможным… а потом все вернулось к норме. К обычной жизни, какой она была раньше.
Кроме, конечно, выжженных на коже клейм, казней… и того, что произошло с Дубаном. Да и со всем городом тоже. И со всем этим придется теперь разбираться.
Да и он сам стал другим.
Он подобрал лампу и протянул ее джинну. Тот взял ее с невеселой улыбкой.
— Просто старый хлам, — сказал джинн. — И заодно квартирка-малометражка. Поверить не могу, что я провел в ней десять тысяч лет. Хотя, правду сказать, квартплата была не такая уж высокая…
Он умолк, явно задумавшись о чем-то другом.
— Н-да. Похоже, здесь мне больше делать нечего, — сказал он наконец. — Эй, принцесса! Помнишь, мы с тобой как-то болтали… ну, насчет путешествий по свету? Про то, что мне хотелось бы убраться из тех мест, где исчезло с лица земли мое племя?
— Помню, — мягко сказала Жасмин. Она уже догадывалась, что последует дальше, хотя ее это совсем не радовало.
— Думаю, я так и сделаю. Пойду поброжу по свету, посмотрю на разные края. Найду где-нибудь снег. Начну новую жизнь… человеком. Как-нибудь.
Она с грустью кивнула и взяла его ладони в свои, удивляясь про себя, до чего быстро она когда-то привыкла к существу с синей кожей… хотя сейчас эта кожа стала самой обыкновенной.
— Спасибо тебе за все. И… прости меня. За все. — Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
Аладдин подошел следом, крепко пожав ему руку.
— Жаль, что ты уходишь. Я бы хотел, чтобы мы узнали друг друга получше. Ты вроде похож на славного парня.
Джинн ответил слабой улыбкой.
— Все это слишком, — со вздохом сказала Жасмин. — Я… хотела бы я, чтобы Джафар не… Я бы хотела, чтобы…
Аладдин с улыбкой убрал с ее лица черный локон и заправил его ей за ушко. Именно это ему и хотелось сделать с самого первого дня их встречи.
— С желаниями покончено, — шепнул он ей немного грустно. — Может, лучше бы их никогда и не было.
— Джинн, — внезапно подал голос Дубан. — Я пойду с тобой.
— Что? — поразился джинн.
— Не могу я здесь оставаться, — сказал Дубан с горечью. — Мой отец прав. Я не должен был убивать Джафара… вот так. В этом не было необходимости. Надо было сделать все иначе. Теперь моя собственная семья даже смотреть на меня не может.
— Дубан, нет! — взмолилась Моргиана. — Это же просто дети! Они все это переживут и забудут. Останься. Все будет хорошо. Мы справимся вместе. Это была всего лишь ошибка.
— Да, но… чертовски большая ошибка. Нет, я должен все исправить. По-своему. Но однажды я обязательно вернусь, — добавил Дубан с хмурой улыбкой. — Когда почувствую, что все сделал правильно.
— Упрямый осел, — проворчала Моргиана, громко засопев. Дубан мягко усмехнулся, шагнул к ней и поцеловал в лоб.
— Ну, ладно тогда, — осторожно сказал джинн, хотя голос у него заметно повеселел. — Будем вместе странствовать по свету, убегая от своего прошлого. Товарищи по искуплению грехов! Что ж, коротышка, собирай вещички и пойдем.
На мгновение вид у него стал потерянный. Возможно, он пытался сотворить подходящий к случаю туго набитый рюкзак или походный посох, но ничего так и не появилось. У него сделалось такое странное выражение… Аладдин узнал его: так бывает, когда тебе кажется, что ты спишь, и знаешь об этом, и понимаешь, что во сне ты можешь сделать все, что угодно… но ничего не получается.
Наконец джинн встряхнул головой и направился к дверям.
— Ненавижу долгие прощания, — бросил он. — Десять тысяч лет наблюдать, как вы, ребята, живете и умираете… невольно черствеешь душой, знаете ли. Так что — пока!
— Надеюсь, ты обретешь душевный покой, — шепнула Жасмин.
Дубан дружески махнул рукой Аладдину и низко поклонился Жасмин.
— Ваше Величество, — прошептал он. А потом вышел вслед за джинном.
Вот и все. Они ушли.
Моргиана некоторое время глядела им вслед, стараясь не хлюпать носом.
— Кажется, детишки там уже вовсю разносят мой будущий кабинет, — буркнула она и затопала прочь — донести новости до Маруфа и его внуков.
Жасмин вздохнула и вышла на балкон, чтобы взглянуть на город. Время желаний закончилось… но и время слез тоже.
Аладдин подошел и встал рядом, обняв ее за плечи.
Так они стояли и смотрели на редеющие толпы горожан и все еще клубящиеся то здесь, то там дымы пожаров.
— Понадобится немало времени, чтобы привести все в порядок, — сказала она.
— Верно… но тебе это по плечу. Ты будешь великой правительницей. Ты лучше всех понимаешь, что в Аграбе сосуществуют сразу два города. Ты увидела, что такое бедность, и поняла ее. Ты испытала безграничную силу и теперь знаешь, как избежать ее искушений. И у тебя есть мы… и остальные Уличные Крысы, если ты вдруг забыла.
— Я сделаю Аграбу величайшим городом в мире, — спокойно сказала Жасмин. — И Уличные Крысы будут такими же равноправными членами моего совета, как и главы гильдий, предводители общин, министры и визири. Которых, кстати, в любом случае придется заменить.
— Ага, особенно великого визиря, — сказал Аладдин, невольно вздрогнув. Он бодро тряхнул головой. — Итак, Аграба, день первый. Пора начинать. А что, все Уличные Крысы будут в твоем совете? Даже Маруф?