Иштар зевнула, соскочила с кресла и, вскинув хвост, словно мачту, двинулась на кухню.
«Нет, – подумала Полина, – не психопатка. Просто склеротичка, которая вовремя не купила таблетки».
Это не проблема, когда ты можешь в любой момент поехать в аптеку. То есть когда тебя не кроет от одной только мысли о том, чтобы выйти за пределы квартиры. Твоей, ха-ха, крепости.
Запах жареной картошки она ощущала даже сквозь окна. Или думала, что ощущает – разница, честно говоря, несущественная. Особенно если ты – вся такая современная, ироничная, самоуверенная – не паниковала, как «заурядные граждане», и не нахватала продуктов на несколько месяцев полной самоизоляции. Если раз в неделю выходила прогуляться к магазину, а когда случалось ухудшение, употребляла упомянутые таблетки, про которые, ха-ха, вовремя и не вспомнила.
А тут службы доставки решили, что стоит снизить курьерам зарплату, курьеры же взяли и устроили общестоличную забастовку. И пока все не разрулится, сайты просят прощения за временные неудобства, а ты – современная и независимая – почти сутки сидишь на воде и печеньках. Печеньки, кстати, вот-вот закончатся, даже если будешь их есть согласно заветам героических полярников: раз в пять часов по две штуки. С водой пока не так плохо, вот только в трубах полдня что-то сипит – и кстати, когда ты в последний раз смотрела на доску объявлений у подъезда? Неделю назад? Как думаешь, с тех пор могли сообщить, например, о плановом отключении?..
– Не накручивай себя! – приказала она. – Давай, допиливай локацию, а там посмотрим.
Работа ее всегда успокаивала, даже в самые тяжелые дни. Демчук, когда разъезжались, сказал: знаешь, тебе шикарно удаются все эти руины и скелеты. Ну, может, слишком чистые, ни пылинки, ни паутинки, но атмосферу передают идеально; наверное, опыт таки имеет значение.
Потом он говорил, что погорячился (и конечно, не извинился). В конце концов, разошлись они цивилизовано. Друзьями не остались, а френдами на Фейсбуке – почему нет?
– И что дальше? Позвонишь и попросишь привезти продукты и таблетки?
Конечно, ни о чем она Демчука просить не будет. Все не настолько плохо. И вообще, зарок есть зарок, а она дала себе слово никогда не рассчитывать ни на каких принцев, пеших или конных, умных или красивых. Демчук был просто минутной слабостью, исключением, которое только подтверждало: ты все правильно решила.
Она добила локацию, сохранила. Проверила, хватает ли там пыли и паутины. Перекинула файл на рабочий диск и позволила себе сделать перерыв. Решилась на роскошное пиршество из двух печенек и порции свежего чая.
– Надеюсь, ты тут без меня…
Она запнулась на полуслове, глядя на то, как Демчук выгружает на стол пакеты с крупами. Иштар крутилась у него под ногами, явно на что-то рассчитывая.
– Ох, – сказал он, заметив Полину, – извини, хотел сделать тебе сюрприз…
Кухня была узкая, старый холодильник, который хозяйка не позволяла выбросить, занимал примерно треть объема. Но Полина справилась. Холодильник аж загудел, когда Демчук грохнулся о него, только магнитики во все стороны разлетелись.
Ну, о них Полина не переживала. Она смотрела на Демчука и пыталась сообразить: это у нее крыша поехала или киберпанкизация современных домушников происходит настолько стремительными темпами.
Лицо Демчука – этакая полупризрачная маска – висело в воздухе там, где он только что стоял. А человечек, который пытался подняться, хватаясь за подоконник, был старше и ниже экса Полины.
– Вот и делай людям добро… – прохрипел он. – Нет, я понимаю, почему вы так среагировали, но…
– Демчук никогда не извинялся, – сказала Полина. – Вот почему. А теперь у вас минута, чтобы объяснить, что вы здесь делаете.
Человечек наконец-то встал на кривоватые ноги. Он вынул из кармана френча платок и осторожно промокнул дерзкую блестящую лысину. Куртка Демчука уже опадала с него облачками цветного дыма.
– Считайте, – сказал человечек, – это сочувствием к землячке. Ну и благодарностью за… хм… молоко.
Он кивнул на миску Иштар, уже пустую.
Полина молча изогнула бровь.
– Слушайте, у вас обстоятельства, нечего стыдиться, – слегка раздраженно добавил человечек. – Вон бабушка из сто тридцатой – та, что с палочкой и с катарактой на левом глазу, – просто делает вид, что ей вечером, пока спала, продукты привезла дочка. Потом та наконец находит время и приезжает, и я кое-что из тех запасов возвращаю туда, где позаимствовал. Никто ничего не теряет, никакого криминала, никаких трагедий.
– А вы у нас, значит, местный Робин Гуд? Лар, пенат, добрый самаритянин, который заботится обо всех земляках и землячках, сообитателях нашего благословенного дома…
– Штольный, – уточнил он. – Зовите меня Штольный.
– Только фамилия – и все?
Он отвел взгляд и сухо ответил:
– В моем случае фамилия – главное. Имена и отчества, знаете, с определенного момента выцветают, а принадлежность к роду… удерживает. Не дает истончиться. И еще память – ну, про это вы и без меня в курсе.
Штольный ловко наклонился и свободной рукой почесал Иштар за ухом. Та потерлась о его колени и мяукнула.
– Таблеток, – сказал он, сосредоточенно поглаживая кошку, – извините, не добыл. Я в определенной степени ограничен… хм… местом, в котором обитают потомки. Но, может, за несколько дней что-нибудь придумаю.
– Почему вы это делаете? – спросила Полина. – Я же не местная, год как переехала, а до этого вообще жила в другом районе, не говоря уж про…
Она замолчала. «Да ну, – подумала. – Да нет. Это вообще галлюцинация, милая моя. Логичная, выросшая из твоих травм галлюцинация».
Штольный спрятал платок в карман френча, одернул полы. Пальцы у него были с черными полукружьями, худые, костлявые. На воротничке – петлицы, она не знала, что это за звание, и в погонах-то никогда не разбиралась, а междувоенный период – вообще не ее тема.
– Никто, – тихо сказал Штольный, – не должен страдать от голода. Больше никто и никогда.
Это звучало как клятва… Да нет, это и было клятвой. Полина знала наверняка. Когда она стояла в пустом родительском доме, смотрела на пыль, что накопилась там за последние месяцы, слышала на улице чужие голоса, понимала, что больше никогда не вернется ни в этот дом, ни в этот город, – разве тогда она не дала самой себе похожую клятву? Не оглядываться. Не жалеть. Не забывать. Не оставлять грязь там, где живешь, вот просто не запускать пространство до такого состояния.
Их дом не зацепило тогда, родители успели выехать, она же вернулась за документами, без которых жизнь по эту сторону границы слишком усложнялась. Документы не нашла, а больше ничего с собой брать не захотела. Кроме Иштар – соседской кошки, которую Полина помнила еще с детства. Кошки, которую соседи, удирая, решили бросить.
Так они и приехали в Киев: Полина и единственное, что стоило спасать после… всего.
Родителям она про Иштар не рассказывала: сперва было не до того, а потом стало некому. Демчуку Иштар не мешала; собственно, поэтому Полине и показалось, что у них может что-то получиться…
– Мой номер. – Штольный оторвал один из стикеров и вывел десять цифр. – Если нужно будет связаться…
– Что, вот просто с мобильного?
Он улыбнулся:
– В лифте, нажмете кнопки в этом порядке, потом на вызов оператора.
Наверное, что-то такое он заметил в ее взгляде, помрачнел, добавил:
– Ну, или в умывальник позовите, только сначала залейте туда «Крот», что ли, – проходимость почти нулевая. Занести вам моющее?
– Нет, спасибо, у меня его на две армии уборщиц хватит. – Она машинально выдернула из ближайшей пачки влажную салфетку, начала протирать стол.
– Это правильно, – кивнул Штольный. Он осторожно коснулся ее запястья худыми пальцами, добавил: – Берегите себя, а в случае чего… ну, просто зовите. И не терзайте себя: страх – это нормальная человеческая реакция.
Когда он ушел, Полина закончила протирать холодильник и подоконник, потом взялась за те пакеты с крупами – все делала машинально, в голове, словно вирусная мелодия, крутились последние слова Штольного: «нормальная реакция, нормальная, нормальная».
Потом она залила «Крот» и проверила все семь сайтов.
А уже ближе к вечеру сняла сеточку со слива и позвала Штольного.
– Забрать? – переспросил он растерянно.
– И вернуть владельцам. – Полина накинула легкую ветровку и присела, чтобы зашнуровать кроссовки.
– Вы не должны этого делать, – сказал Штольный. – Я бы и сам на вашем месте боялся… Я и боялся – когда-то, хотя в моем случае это была не болезнь… – Он оборвал сам себя, дернул плечом. – А тут и вакцину не нашли, и неизвестно, как быстро эта гадость мутирует…
Он не понимал.
– Давно вы здесь?
– Потомки переехали сразу после войны, всей семьей, – ну и я за ними. Хотел бы остаться: мы привязываемся к земле, и сильно, но… просто не мог их бросить. В квартире… не так удобно, но мои в конце концов вселились в многоэтажку с лифтом – и стало чуть легче. Они, конечно, забывают: чем-то не интересуются, про что-то знают слишком хорошо и поэтому не хотят помнить… Ну, я истончаюсь – а все-таки пока держусь.
– Мои выехали почти сразу, как началось, – тихо сказала Полина. – И много наших соседей тоже. Но были и те, кто остался. Те, кто сильнее привязался к земле, или надеялся на что-то, или просто не имел возможности куда-то выехать. И была одна семья… они время от времени ходили в лес, собирали дрова… и не они одни, в общем-то. Там были мины, и люди про это знали, но все равно ходили. Я спросила: «Как можно идти, зная, что ты в любой момент просто взлетишь в воздух?» «А разве жизнь не такая же? – сказали они. – Никогда, сказали, не знаешь, когда в тебя прилетит».
Штольный моргнул:
– При чем здесь?..
– Он даже похож на мину – подводную, круглую и с рожками. Конечно, он опасный. И соблюдать правила нужно: маска, чистые руки… – Полина завязала шнурки и поднялась. – Но я боюсь не вируса. Я боюсь, что заболею и, пока буду в бреду, в лихорадке, Иштар исхудает… вы бы сказали «истончится». Сколько людей вас помнит, хоть как-то? А ее – только я одна. И она – единственное, что у меня осталось от той, прошлой жизни. Живет со мной эти шесть лет, мурлычет, пьет молоко…