орода казалась полностью вымершей и покинутой.
С трудом преодолев полосу сплошных разрушений, они, наконец, оказались в своем районе, застроенном двух-трехэтажными домиками стандартной послевоенной постройки. Здесь развалин было меньше, попадались совершенно неповрежденные улицы, начали встречаться и люди, которые провожали их равнодушными взглядами. Теперь можно было и ускорить шаг, благо состояние дороги позволяло, а они уже точно знали, куда идти.
– Поздравь меня, – скромно сказал Ворро, когда они вышли на свою улицу. – Я гений!
– Поздравляю, – Неллью не верил своим глазам. Их дом уцелел, война и многодневные бомбежки пощадили его, а в окнах их квартиры на втором этаже даже сохранились стекла, за которыми виднелись плотно задернутые шторы.
Дверь их подъезда была привычно заперта.
– Нет, но согласись, как я угадал! – Ворро, все еще переживая свой триумф, выудил из кармана связку ключей. – Я как знал! Живем, Кисо!
Везение продолжалось. Их квартира была цела и никем не разграблена. Только на столе в кухне покрылась плесенью тарелка, которую Ворро, как обычно, забыл вымыть перед уходом.
– Как хорошо! – Неллью с удовольствием развалился на своей кровати. – Ли, ты представляешь, как это хорошо – дома! Даже уходить никуда отсюда не хочется.
– А уходить надо, – Ворро появился на пороге комнаты, собранный и деловитый. – Можешь считать меня параноиком, но мне кажется – надо спешить. Те типы в аэропорту могут знать наш адрес. Вряд ли наши, когда улетали, вывезли документы отдела кадров.
– Ты думаешь? – Неллью нехотя поднялся с кровати.
– Думаю! Не расслабляйся, соберем все, что нужно, и снова в дорогу.
Что должен взять с собой человек, когда он уходит навсегда и может взять только то, что способен унести на себе? Немного, совсем немного одежды – все самое нужное и удобное; сменную обувь – немного поколебавшись, Неллью засунул в округлившийся рюкзак свои зимние ботинки; все продукты, что есть в доме, даже забытый в незапамятные времена на полке кухонного шкафа пакет сахара – в дороге все пригодится; зубную щетку, мыло, наполовину израсходованный тюбик зубной пасты – просто потому, что от старых цивилизованных привычек можно избавиться только вместе с головой…
Неллью еще раз прошелся по комнате. Все ли он взял? Таблетки от кашля, живота и головной боли – на месте, в одном из кармашков рюкзака. Диплом, документы, банковская сберкнижка с золотым счетом – там же. Может, захватить с собой в дорогу пару любимых книг? Неллью снял с полки несколько томиков, помялся, но три из них – двухтомник его любимого Каррионе и справочник штурмана – все же с трудом запихнул в рюкзак. Альбом! Альбом с фотографиями – память о маме! Неллью достал его из ящика, бережно перелистнул пару страниц. Альбом был слишком велик, он понимал это, и тогда он осторожно вырвал несколько фотографий и расстегнул китель, чтобы спрятать их во внутренний карман.
Стоп. Форма… Зачем она ему теперь, этот осколок прежней жизни? Лучше одеть вместо нее что-то поудобнее и потеплее, например, этот старый, но такой теплый, хотя и тяжеловатый свитер – нечего ему оставаться покинутым в шкафу…
Переодевшись, Неллью заглянул в комнату к Ворро. Тот, видимо, решал ту же проблему: стоя на коленях перед доверху забитым рюкзаком, вертел в руках свой пилотский китель.
– Я свой оставил, – сообщил Неллью. – Зачем он теперь?
– Нет! – Ворро решительно свернул китель и с усилием затолкал его в рюкзак. – Пусть будет. Он же с этими, с крылышками!… Я, может быть, к ним всю жизнь шел.
– Ты уже готов? – спросил Неллью. Теперь, когда со сборами было покончено, он чувствовал, что не может оставаться дома ни минуты.
– Готов, – проворчал Ворро. – Но ты проникнись, какой я молодец! Никогда не доверял этим банкам, а теперь – смотри! – Ворро помахал в воздухе пачкой бумаг. – Шестьсот шестьдесят пять граммов, все в золотых сертификатах! Теперь нам бы только до побережья добраться, а там нам никакой черт не страшен! Вот он – наш проезд! Ты мне руки целовать должен!
– Сначала дойди до побережья, – посоветовал Неллью.
– А что, дойду. Помоги мне с рюкзаком… Эк, тяжелехонек… Ну что, пошли? Самому жаль покидать, три года почти здесь прожил…
Уже спускаясь по лестнице, Ворро вдруг схватил Неллью за рукав.
– Они! За нами!
– А может быть… – Неллью тоже разглядел через подъездное окно знакомую серую форму охранников аэропорта, но еще надеялся.
– Никаких может быть! – яростно прошептал Ворро.
Медленно и осторожно они поднялись на площадку третьего этажа – больше им негде было скрываться. Дверь в подъезд уже ходила ходуном под градом тяжелых ударов. После очередного из них она слетела с петель, и лестничную клетку заполнили грубые голоса.
– Здесь это?
– Здесь. В деле так написано. На втором этаже.
– Все равно, дохлый номер. Упустил ты их, Гиро.
– Да они сами куда-то пропали! Только что были, а завернул за угол, словно провалились куда-то!
– Глянь! Открыто.
Ворро беззвучно выругался. Из какого-то сентиментального побуждения он не стал запирать дверь, рассчитывая на то, что их квартирой кто-нибудь воспользуется. И даже оставил записку, вот дурак…
А голоса этажом ниже продолжали шуметь.
– Точно! Они здесь были! Вещи везде валяются!
– ………! Опоздали!
– (злобно) Не-ет! Они не могли уйти далеко! За ними!
– А куда?
Ворро затаил дыхание. Стоит им только подняться на следующую площадку…
– К переправе они пошли, больше некуда! – перекрыл все начальственный голос внизу. – Уходим! Перехватим их по дороге!
Тяжелые ботинки прогрохотали по ступеням и все стихло. Ворро облегченно сел прямо на ступеньки, упершись рюкзаком в стену.
– Обошлось! – выдохнул он еле слышно. – Переждем пару минут, и ходу!
Поздно вечером, сидя у костра в безопасном далеке от столицы и столичного аэропорта, Неллью задумчиво листал "Атлас автомобильных дорог…"
– Через Таране нам переправляться, конечно, надо, – сказал он. – Но я вот что думаю. Завтра выйдем опять на наше знакомое шоссе Кьеве-Тарануэс, пройдем по нему немного, а вот здесь повернем сюда, к Савино. Этот город в безопасном коридоре, и хоть один мост там наверняка сохранился. А там уже прямая дорога до побережья.
Ворро лениво ковырял в зубах тоненькой щепкой.
– А далеко до Савино?
– Если идти по дороге, километров двести двадцать – двести сорок и еще около трехсот до моря. Всего пятьсот с гаком. Дойдем, а, Ли?
– Конечно, дойдем. А что нам теперь остается?
Глава 42. Тяжелая работа
Где-то в вышине ветер посвистывал в кронах исполинских мачтовых сосен, но здесь, внизу, все звуки скрадывались мягким шорохом падающих снежинок. Снег валил густыми мокрыми хлопьями, погребая под собой моховые кочки, жухлые кустики черницы и засыпая глубокие колеи, выбитые колесами грузовиков и тракторными гусеницами в те дни, когда земля еще была мягкой и податливой.
Все это выглядело красиво. Высокие безупречно прямые стволы зеленовато-кирпичного цвета, подлесок – редкие листья всех оттенков оранжевого и коричневого на почти голых ветвях, и девственно белый снег, налипающий на ветки причудливыми комками, превращая заурядный лес в таинственную зимнюю сказку.
Но людям, работающим в лесу, было не до красот. Не первый снег в этом году и, уж конечно, не последний. Теперь это до весны, которая наступит в этих краях не раньше, чем через четыре с лишним месяца. Люди спешили. Они стремились опередить необычно рано пришедшую в этом году зиму. Им надо было успеть, пока снегопады не сменились сухой поземкой, а легкий морозец, покусывающий щеки, не стал мертвящей тридцатиградусной стужей.
И работа здесь шла круглые сутки, при свете короткого предзимнего дня или неярких керосиновых прожекторов. Тракторы тащили связки только что срубленных, еще неошкуренных бревен, сочащихся смолой. Мохнатые рыжие мамонты из восточных степей, фыркая, тянули за собой сани и волокуши с мешками и ящиками. За деревьями пыхтел вагончик дизель-электростанции, со всех сторон звенели, жужжали и зудели пилы, и где-то приглушенно грохотали взрывы – далекие и нестрашные. Хотя земля еще не успела промерзнуть, котлованы под землянки готовили для скорости с помощью динамита.
Дарин Кедерис, пропуская очередной обоз, сошел с дороги, тут же провалившись в сугроб по колени, и потом долго, нарочито долго отряхивал штаны и сбивал снег с голенищ унтов. Кедерису отчаянно не хотелось идти дальше. Но он был бригадиром и не имел права перекладывать свои обязанности на кого-то другого. Обругав себя за малодушие, он ускорил шаг.
Госпиталь, как и все долговременные убежища в северных лагерях для эвакуированных, представлял собой землянку. На только что расчищенном месте экскаватор вырыл большой котлован метров сорока в длину, восьми-десяти в ширину и трехметровой глубины. Его накрыли бревнами в два наката, вывели наружу печные и вентиляционные трубы, засыпали крышу землей, внутри настелили полы из рубероида, минеральной ваты и щитовой фанеры, выгородили операционные и отдельные комнатки для персонала, провели электричество – вот и получился настоящий госпиталь, рассчитанный более чем на сотню пациентов. Госпиталь отнюдь не пустовал: за спешку в проведении работ приходилось платить повышенным травматизмом, а наступившие холода привели к целой эпидемии простуд среди эвакуированных, многие из которых не имели теплой одежды.
Прямо ко входу вела широкая накатанная дорога и пологий ребристый – чтобы не скользить – пандус, заканчивающийся площадкой перед двойным брезентовым занавесом, заменяющим дверь. Кого-то только что привезли, перед госпиталем стояли легкие аэросани, и несколько санитаров суетились вокруг носилок с человеком, закутанным в одеяла – видны только бледное лицо с прикушенной губой и голова, забинтованная до самых бровей.
На Дарина Кедериса никто не обращал внимания. Зайдя в просторные сени, он отряхнул веником снег с унтов и громко спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: