— Слушаюсь тебя, господин, — сказала она, низко поклонившись. Повернувшись к Доктору, она не удержалась и добавила: — Надеюсь, что ты найдёшь то, что ищешь, незнакомец.
— Я тоже, — ответил он, ещё раз широко улыбнувшись.
Было в этой девушке что-то, чего он не понимал. Ладно, вряд ли это важно.
Эн-Гула смотрела, как Думузи уводит незнакомца вглубь храма. Странный мужчина. Но она чувствовала в нём какую-то силу. Он не выглядел сильным, скорее даже наоборот. Но в нём была сила. Было такое чувство, что смешной человечек — это лишь плащ, скрывающий что-то под собой. Её охватило волнение. Хотя она и пыталась прогнать эту мысль, она подумала о том, что эта странная личность может оказаться тем самым волшебным звеном, которое они с принцессой хотели найти.
Но ведь это просто смешно! Продолжая спорить сама с собой, Эн-Гула кралась по тёмным залам за Думузи. Если её поймают… Она подавила в себе страх. Нельзя позволить обнаружить себя, но и упустить этот странное чувство надежды, которое каким-то образом зажёг в ней незнакомец, она тоже не могла. Ей нужно было увидеть, что произойдёт, когда он встретится с богиней.
Всё было даже хуже, чем Эйс это себе представляла. Гильгамеш допил шестое или седьмое пиво и заказал ещё. Его поведение от алкоголя лучше не становилось, и Энкиду, похоже, тоже переживал по этому поводу. В таверну заходило всё больше и больше местных. Закончив свои дневные дела, горожане по пути домой заходили сюда выпить и поболтать. Все остальные столы были уже заняты, и гул разговоров стал громким.
Эйс это напоминало атмосферу британского паба. Иногда некоторые из маминых ухажёров пытались выслужиться, гуляя с Эйс. Это обычно означало для неё чипсы с рыбой и стакан газировки в местном пабе, в то время как ухажёр со своими корешами выпивал несколько кружек пива. Эйс никогда особо не нравилась душная, прокуренная атмосфера пабов, большую часть времени она играла в дартс, а иногда, улучшив момент, отхлёбывала пиво из чьей-нибудь кружки. С тех пор она метко кидала дартс и не любила тех, кто напивался пива.
В этой таверне всё было очень похоже. Никто, разумеется, не курил — до появления табака было ещё несколько тысяч лет, как и до запаха рыбы с чипсами, обильно сдобренными солью и уксусом. Но клубившийся пивной запах был такой же, а гул пустых разговоров и грубых шуток, наверное, не изменится никогда, сколько бы тысячелетий не прошло. Чем больше происходит перемен, — подумала она, — тем неизменнее остаются некоторые вещи. Например, пабы.
Гильгамеш принялся за очередную порцию пива, а затем громко отрыгнул. Это его, похоже, немного разбудило, и он попытался сфокусироваться на Эйс.
— Что? Не пьёшь? — спросил он.
— Я не хочу, — ответила она.
Он многозначительно посмотрел на неё.
— Тогда, может быть, пойдём спать?
Она готова была убить Доктора за это.
— Спать я тем более не хочу, — отрезала она. — Во всяком случае, с тобой.
В отместку за это она устроит Доктору ещё один кризис регенерации.
— Чушь! — возразил Гильгамеш, ещё раз громко рыгнув. — Я укладывал тёлок и покрасивее, чем ты.
— Правда?
Вот чему она научилась у маминых ухажёров, так это тому, что с пьяными спорить не надо. Переспорить их всё равно не удастся, только спровоцируешь. Она вспомнила, как когда-то целую неделю ходила с синяком под глазом после того, как один из них не вытерпел её острот.
— Ещё как правда, — сказал он. Эта тема была одной из его любимых. — Да сама богиня Иштар пыталась заманить меня в свою постель всего несколько недель назад.
Ну до чего же он самовлюблённый!
— Её можно понять, — улыбнулась Эйс, рассчитывая, что он продолжит. Пока он пьёт и разговаривает, он хоть руки не распускает.
— Ещё бы, — ответил Гильгамеш. — Но, невзирая на её мольбы, я ей отказал.
— Недостаточно хороша для тебя, да?
Гильгамеш постучал себя пальцем по носу (нашёл он его только со второй попытки).
— Не в этом дело, — сказал он. — Ты же знаешь, что происходит со смертными, которые спят с богами.
— Нет, не знаю, — внезапно почувствовав сильную усталость от него и его хвастовства. — И ты тоже не знаешь, если по правде.
— По правде? — переспросил он. — Я всегда говорю правду! Ты что, не веришь, что Иштар меня хотела соблазнить?
В этот момент за соседним столом кто-то засмеялся, избавив Эйс от необходимости выбора между враньём и дракой.
Гильгамеш развернулся к тому, кто засмеялся:
— У тебя чё, проблемы? — спросил он. — Или тебя на голову в детстве роняли?
Мужчина, увидев на столе перед Гильгамешем ряд пустых кувшинов, явно решил ублажить пьяного.
— Дружище, — засмеялся он, — я слышал, что когда Иштар хочет мужчину, она его берёт. В последнее время она в храме многих берёт.
— Уж тебя-то не Иштар заберёт, — ругался Гильгамеш, вставая на ноги. — Тебя заберёт Белит-Шери, счетовод смерти!
Энкиду схватил царя за руку.
— Пожалуйста, — прошипел он. — Не начинай.
Гильгамеш сердито глянул на своего друга, но всё-таки был ещё не настолько пьян, чтобы не увидеть, что Энкиду беспокоится. Он неохотно кивнул и сел на место. Повернувшись к соседнему столу спиной, он стал рассматривать содержимое своего кувшина.
Для Эйс это была двойная радость: во-первых, Гильгамеш успокоился, а во-вторых, он забыл о своих попытках склонить её к постели.
Мужчина, сидевший за соседним столиком, похлопал её по руке.
— Слушай, — сказал ей кишит. — Ты присмотри за своим другом. В этом городе не все такие терпеливые, как я.
— Спасибо, — ответила Эйс. — Я так и сделаю.
Мужчина ещё не закончил.
— А откуда ты такая? — он оглядел её. — Никогда раньше не видел такой светлой кожи. Ты не местная. Что ты делаешь в Кише?
Блин! Вот не хватало им только любопытного местного, сующего нос не в своё дело.
— Я путешествую, — сказала Эйс, надеясь отшить его раньше, чем он начнёт задавать вопросы Гильгамешу. Пьяный царь, если потеряет терпение, всё мигом выболтает.
— Ты не из торговцев, — сказал мужчина. — У тебя нет с собой никаких товаров. Что же ты тогда тут делаешь?
Перебрав в уме несколько вариантов, Эйс подумала, что лишь один из них может звучать убедительно.
— Мы артисты.
— Правда?
Ответ был неудачный — друзья этого мужчины повернулись в их сторону.
— И что делает он? — он указал на Гильгамеша.
— Готов поспорить, что он огонь глотает! — сказал ещё один мужчина и засмеялся.
Гильгамеш это услышал.
— Я фокусы показываю, — прорычал он. — Разрезаю людей пополам.
— А затем снова соединяешь? — присоединился к разговору ещё один выпивоха.
— Только тех, кто мне нравится.
Пока ситуация не переросла в полный провал, вмешалась Эйс:
— Я певица.
— Да ну? — мужчины с интересом посмотрели на неё. — Так может быть, ты споёшь нам?
Ну вот, доигралась. Рояля в комнате не было, и не будет, если только все собравшиеся не согласятся подождать около четырёх тысяч лет. Что же, теперь она могла сделать только одно…
— Ладно, — согласилась она, медленно вставая.
Что же ей такого спеть, чтобы они хоть что-то поняли? Никакого джаза! Ничего излишне современного…
Она вдруг поняла, что все вокруг — включая Гильгамеша — с интересом смотрят на неё.
Прокашлявшись, она начала петь.
Это был один из её настоящих талантов — её голос. У неё был хороший слух, и чтобы правильно исполнить песню, ей достаточно было прослушать её несколько раз. Уже почти после первой строчки ею восхищались. Она пела:
Я был бродягой много лет
Тратил все деньги на виски и пиво
Но теперь возвращаюсь домой с золотишком
И клянусь, что больше бродяжить не буду.
Один из маминых хахалей был ирландец. Он знал почти столько же народных песен со старой родины, сколько сортов пива в местных барах, и он много вечеров провёл за обучением Эйс тем песням, которые мог вспомнить. «Бродяга», как он сказал, была песня почти про него.
Эйс плакала, когда узнала, что он погиб. Он упал по пьяни под колёса автобуса. Гоня прочь эти воспоминания, она начала припев:
И больше никогда
Я не буду бродяжить
Никогда, никогда.
В комнате все затихли. Все слушали как она поёт. Она начала второй куплет, надеясь, что они смогут понять смысл слов.
Я зашёл в заведенье, где часто бывал
Сказал хозяйке, что денег нет, и попросил налить в долг.
Но она сказала «Нет!»
Такие, как ты, у меня каждый день.
Это вызвало у слушателей смех. Эта тема была явно близка многим из присутствовавших. Когда она пела последние два куплета, все слушатели хлопали и подпевали припев. Для верности, она повторила последний припев:
Я вернусь домой, к родителям, сознаюсь во всём
Попрошу их простить их сына
И если они полюбят меня, как любили когда-то,
То не буду бродяжить
Никогда, никогда.
Когда закончился припев, все мужчины аплодировали, громко хлопая по столам. Враждебность по отношению к ней, Гильгамешу, и Энкиду, пропала. Мужчина, пристававший к ней с вопросами, улыбался.
— Барышня, это было необычайно хорошо исполнено. Дай нам знать, когда вы выступаете, и мы с ребятами обязательно придём.
Другие начали выражать согласие, а Эйс улыбалась им. Между столами возник мужчина и низко поклонился. Он был хорошо одет, и плащ и остальная одежда были дорогими, но уже поношенными. В отличие от местных, он был гладко выбрит, а его волосы до плеч не были ни умащены, ни собраны в пучок. Он был худощавый. Судя по взгляду его серо-зелёных глаз, ему многое довелось повидать.
— Госпожа, — галантно обратился он, — могу я поговорить с тобой?