— Эй! — крикнула она изо всех сил. — Кто-нибудь дома?
Через какое-то время стало ясно, что ответа не будет. Может быть, никого не было дома, а может быть, тот, кто был дома, её не слышал. Или не мог по каким-то причинам ответить.
Ждала ли её где-то опасность? Может быть, было глупо кричать и выдавать своё присутствие?! Откуда ей знать? Прогнав свои сомнения и вопросы подальше, она с угрюмым видом пошла по коридору. За поворотом он раздваивался. Она продолжила идти дальше, ориентируясь на гул, и подавляя в себе желание посмотреть, что находится за дверями, мимо которых она проходила. Возможно, за одной из них есть информация о том, кто она такая, но пытаться что-то найти — только время терять. Если тут кто-то есть, это сильно упростит задачу.
Где бы она ни была, это было что-то большое. Она шла довольно долго, и всё казалось примерно одинаковым. В конце концов коридор закончился большой двойной дверью. Гул стал постоянным, и его источник, наверное, был за этой дверью.
Собравшись с храбростью, она распахнула двери.
За ними была одна большая комната, шириной около десяти метров, и высотой около пяти. В центре комнаты было шестиугольное устройство, похожее на большой технологический гриб, а в центре этого устройства был стеклянный цилиндр, который ритмично поднимался и опускался, пульсируя при этом светом. На грибе было несколько панелей с рычагами, огоньками, шкалами, и другими устройствами. В комнате были неаккуратно расставлены несколько предметов мебели: у других больших дверей стояла вешалка; деревянный стул с высокой спинкой; небольшой сундук и зеркало.
И наконец, ещё один человек! Она с удивлением смотрела на него.
Он сидел на полу в позе лотоса: скрестив ноги, сложив перед собой руки палец к пальцу, а на пальцах покоился его подбородок. Его глаза были плотно закрыты, казалось, что он заснул.
Если её манера одеваться показалась ей сомнительной, то он был одет просто возмутительно. Потёртые туфли, которые, похоже, не чистили уже лет десять; мешковатые брюки; болтающийся пиджак безвкусного коричневого цвета; цветастый галстук, плохо завязанный; и свитер, украшенный вопросительными знаками. На стуле рядом с ним лежала коричневая шляпа и разноцветный шарф, почти такой же отвратительный, как и его галстук. На спинке стула висел зонт.
Она всмотрелась в человека, изучая его лицо. Скуластое лицо, много складок от смеха. Непонятного возраста. Если бы оно ещё и было ей знакомо! Но она не могла даже вспомнить, видела ли она его раньше.
Что же, по крайней мере, у него могли быть ответы, которые могли бы ей помочь. Она взяла его рукой за запястье и потрясла:
— Эй, проснись!
Немедленной реакции не было, поэтому она потрясла его ещё раз, в этот раз сильнее. Он мгновенно вырвался из её руки, кувыркнулся назад, и вскочил на ноги в боевой стойке; его глаза горели, лицо было жестоким. Увидев её, он расслабился.
— Сколько раз тебе говорить, не делай так! — сердито сказал он. — Нарушая мой транс, ты могла необратимо повредить мою психику, — он уставился на неё немного близорукими глазами. — Ты что, причёску сменила? Мне не нравится.
Он отвернулся от неё и нагнулся над центральной панелью, что-то изучая.
— Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — сказала она ему.
Не оборачиваясь к ней, он сказал:
— Ну, обычно ты носишь волосы как бы связанными…
— Да я не о волосах, — резко сказала она. — А обо всём.
Это привлекло его внимание. Он развернулся и внимательно на неё посмотрел.
— Ты не могла бы объяснить?
— Я ничего не могу объяснить, — несчастным голосом сказала она. — Я ничего не знаю. Кто я такая? Кто ты такой? Я тебя знаю?
— О боже… — он начал нервно покусывать ноготь. — Совсем ничего не помнишь?
Она покачала головой.
— Но ты можешь говорить по-английски… и одеваться.
— Я помню всякие общие вещи, — сказала она ему. — Но когда пытаюсь вспомнить что-нибудь о себе, то ничего не знаю.
Он снова повернулся к панели, и начал что-то на ней переключать. Задержавшись возле одного из приборов, он сильно ударил по нему рукой.
— Вот чёрт! У меня было подозрение, что это ошибка. Надо было прислушаться к себе… Но разве я себя слушаю?
— А мне почём знать? — сердито спросила она. — Я хочу знать, кто я такая и что со мной произошло!
— Дело не в том, что с тобой произошло, а в том, что из тебя вышло, — загадочно произнёс он. — Я редактировал свои бесполезные воспоминания и, похоже, установил слишком сильное поле. Я стёр не только свои нейронные связи, но и твои тоже.
Многое из этого было неясно, но одну вещь из сказанного она смогла понять.
— Хочешь сказать, ты сделал так, что я всё забыла?
— Боюсь, что да, — извинился он. — Совершенно случайно, разумеется.
Она не понимала, злиться ей или нет. Стал бы человек злиться, если бы у него украли память? Это было бы логично, и она явно чувствовала себя недовольной.
— Ах ты идиот! — закричала она. — Ты что со мной сделал?!
Он нервно топтался с ноги на ногу.
— Ну, надеюсь, что ничего такого, чего не смогу исправить, — ответил он. — Все твои воспоминания должны быть всё ещё в телепатических контурах ТАРДИС, так что всё, что мне нужно сделать, это… — он сильно ударил по приборам кулаком.
Внезапно возле панели материализовался ещё один человек. Этот был высокий и импозантный. На его худом теле были длинный бордовый пиджак и длинный красный шарф. На его кудрявую шевелюру была водружена бордовая шляпа. Лицо явившегося растянулось в широкой зубастой улыбке.
— Здравствуй, Доктор! — сказал он.
— О нет! — её спутник смотрел на незваного гостя почти с отчаянием.
— Кто это? — заволновавшись, спросила она.
— Это я…
3. Когда загадываешь на Иштар[1]
— Хватит уже ходить!
Гудея замер, уже занеся ногу, затем осторожно вернул её на выложенный известняком пол и виновато вытер об одежду вспотевшие ладони. Он с опаской посмотрел на Эннатума, который небрежно развалился в своём инкрустированном золотом кресле, как будто у него не было никаких забот. Гудея знал, что у него никогда не будет такого же самообладания (или самонадеянности), какое излучала внешность второго участника заговора.
— Ты что, совсем не переживаешь? — спросил он, теребя свою бороду.
— А зачем ещё и мне переживать? — проревел Эннатум. — Твоих переживаний хватит на небольшую армию. Ты что, не можешь просто сесть и ждать остальных?
— У меня не такие крепкие нервы, как у тебя, — признал Гудея. — Когда я хожу, мне становится легче.
— Клянусь Энлилом, — пожаловался Эннатум, — когда замышляешь измену против своего царя, как же не хватает возможности выбрать таких сообщников, каких хотелось бы. Если бы тут сейчас появился Гильгамеш, ты бы умер от одного его взгляда.
Опасливо оглядывая зал совещаний, Гудея нервно скрутил руки.
— Ты думаешь, это возможно? Что Гильгамеш может вернуться?
Эннатум засмеялся, его короткий смех был похож на лай шакала.
— Сомневаюсь. Напыщенный хвастун сам себя отправил на смертельное задание. Мы постарались приготовить десяток причин почему для проверки обороны Киша нам нужна ещё одна разведка, а этот ублюдок их даже слушать не стал.
Он изобразил интонации баса Гильгамеша:
— Нам нужно осмотреть стены Киша? Хорошо, Энкиду, пойдём.
Уже своим обычным голосом Эннатум добавил:
— Боги, тупость его мозгов не уступает силе его мышц.
Всё ещё не успокоившись, Гудея пошёл к стоявшему напротив двери столу. На нём было небольшое количество приготовленных слугами еды и питья. Он налил себе из кувшина ячменного пива. Осторожно надпив его, он робко сказал:
— Но раньше Гильгамеш уже выживал в смертельных опасностях. Всего несколько недель назад он вернулся живой из разведки в Кише.
— Мне об этом можешь не рассказывать, — ответил Эннатум. — Просто у него божественное везение, вот и всё. Но даже везению приходит конец.
— Не в его случае, — вздохнул Гудея. — Хотел бы я иметь хоть половину его талантов.
— Тогда ты был бы в десять раз талантливее, чем сейчас, — резко ответил ему соучастник. — Или даже в двадцать. А пока что Гильгамеш уже старается из всех сил, заменяя тебя в твоей постели.
— Он изнасиловал мою жену, — парировал Гудея, почти агрессивно, как по его меркам. — Несколько раз.
— Ну, конечно же, — жестоко рассмеялся Эннатум. — И твою красавицу-дочку тоже. Но люди это другим словом называют.
Гудея был, наверное, единственным человеком в городе, который не знал об одержимости своей жены царём. А вдобавок к этому ходили слухи, что и их дочь тоже присоединялась к этой парочке. Только такой наивный и склонный к самообману человек, как Гудея, мог думать, что эти две гарпии невиновны.
Гудея, разгорячившись, объяснял:
— Царь ведь не обычный человек, против него не выдвинешь обвинения в изнасиловании. Вот им и приходится говорить, что они хотели этого; если бы они сказали иначе, это стоило бы жизни и им, и мне. Но мне отвратительно распутство Гильгамеша. Поэтому я и согласился помочь тебе организовать его смерть. Чтобы спасти свою семью от его грязных рук.
— И от других частей его тела, да? — грубо сказал Эннатум. — Стой! — он поднял руку. — Это была плохая шутка. Но, надеюсь, ты не рассказал жене о том, что мы спланировали для Гильгамеша? Она могла… Нечаянно проболтаться об этом, когда он её последний раз… насиловал.
— Я никому не сказал, — угрюмо ответил Гудея, допил пиво, и налил себе ещё. — Но я хотел бы быть уверен, что в этот раз Гильгамеш умрёт.
Вздохнув, Эннатум встал с кресла и подошёл к Гудее. Положив руки ему на плечи, он улыбнулся:
— Что же, если тебе от этого станет спокойнее, мой друг, — проворковал он, — я открою тебе один секрет. В этот раз в смерти Гильгамеша можно не сомневаться. Понимаешь, чтобы его наверняка поймали, я отправил своего человека к Думузи, верховному жрецу Иштар в Кише. В данный момент кишиты уже всё знают о намерениях Гильгамеша. В этот раз, Гудея, он погибнет.