— Я так с ним толком и не познакомилась, — Эмили подошла к ней ближе. — Но Доктор произвёл впечатление хорошего человека.
— Да, вот этого он тоже так и не понял, — Эйс наблюдала за голубем, севшим на могильную плиту на погосте. — Он очень хорошо знал, что такое хорошо, но никогда не понимал, что такое быть человеком. Я не знаю, почему я сейчас такая счастливая. Может быть, через несколько дней я начну плакать?
— Может быть, — улыбнулась Эмили. — Но у меня такое чувство, что он всё ещё где-то там.
Эйс смотрела на надвигающуюся дымку, щурясь против низкого зимнего солнца.
— Где-то…
Она услышала знакомый звук, далёкий, как звуки на пороге сна. Может быть, это было всего лишь воспоминание, но оно столько для неё значило. Оно означало свободу и любовь, распространяющуюся на чужих, на аутсайдеров и на угнетённых. Этот звук не терпел ненависть и насилие, но не мог молчать перед лицом зла. Вот почему он звучал, прорывался сквозь время. Эйс казалось, что этот завывающий скрежет приносит откуда-то издалека рождественский ветер, он был словно легенда, такая же глупая и сильная, как Санта Клаус.
Но звук был настоящий. Его громкость нарастала с каждой секундой.
Эйс обернулась, улыбаясь во все зубы.
— Нет, — сказала она. — Не может быть.
ТАРДИС с рёвом появилась в проходе между скамьями, вспыхнула фонарём на крыше и замолчала, издав последний стук. Секунду спустя распахнулась дверь.
— Доктор! — крикнула Эйс.
Доктор вышел, шатаясь, держась за голову, крича что-то невразумительное.
— Так дай же мне взять розу, что растёт внутри, под поверхностью, — орал он. — Позволь мне силу и не прятаться, или дай мне друга, ищущего ложь… — с огромным усилием он приблизился к ребёнку, которого держал на руках Трэло, и прижался лбом к его лбу. — И пусть мой разум больше не воюет!
Между лбами вспыхнул голубой разряд. Доктор откинулся и посмотрел на ребёнка.
Тот стал словно одержим. Его ручки сжались в кулачки, он огляделся по сторонам, его словно впервые наполнил разум.
— Ты поместил Времяточца в ребёнка! — поняла Эйс, подбежала к Доктору и поддержала его. — Но разве это не…
— Тсс, — слабым голосом сказал Доктор. — Смотри.
Ребёнок словно хотел подняться на руках Трэло. Он занёс над головой кулачки и сердито посмотрел на мир. А затем издал могучий рёв и заплакал.
— Есть, наверное, хочет, — пробормотал Доктор. — Бедняжку уже несколько часов не кормили.
Трэло с трепетом смотрел на ребёнка.
— А чем же его кормить? — прошептал он.
— Молоком, — Доктор взял у него ребёнка и вручил его Питеру и Эмили. — Вы этим займитесь. Назовите её Иштар. В школе её, правда, дразнить из-за этого будут, но… — он оглянулся на Эйс, — некоторые извлекают из таких трудностей пользу.
Эмили не сводила взгляда с малыша. Младенец потянулся ручкой и схватил Доктора за палец.
Тот ему улыбнулся.
А затем потерял сознание и упал.
ЭПИЛОГИ:Обошлось
Не важно откуда ты, важно где ты.
Иен Браун.
Доктор очнулся в доме священника, уютном жилище с пыльной мебелью и безвкусными фарфоровыми украшениями. Он лежал на софе, накрытый шерстяным одеялом. На него озабоченно смотрел Трэло.
— Всё в порядке? — пробормотал повелитель времени.
— Всё хорошо, — заверил его преподобный. — Постарайтесь заснуть.
— Да, — Доктор лёг, мышцы на его лице расслабились. — Воспользовался способностями Времяточца для перестройки реальности. Ничего не было. Одна жертва. И даже это слишком много.
— Доктор, — Трэло поправил под головой спящего подушку, — всё могло быть гораздо хуже.
И на мгновение Трэло краем глаза заметил тёмную фигуру. Мужчина в капюшоне, который скрылся в тени. Он кивал, в его единственном глазе светилось одобрение. Его тяжёлый урок был усвоен. Урок был чем-то похож на то, что Трэло говорил в своих проповедях.
Война не знает морали.
Трэло перекрестился. Взглянув на календарь, он пожелал, чтобы Доктор скорее поправился. Завтра Трэло будет занят.
В своих снах Доктор видел стол, большой дубовый стол посреди банкетного зала. Третий Доктор принимал гостя — паромщика, который, как они оба знали, на самом деле был четвёртым Доктором, пожелай он сохранить своё настоящее имя.
— Просторно, — сказал четвёртый Доктор, отрываясь от бокала вина. — Скажи, а тебе не бывает одиноко, ты же тут живёшь всё время один?
Третий Доктор задумчиво пригубил бокал.
— Нет, старина, — тихо сказал он. — Мне даже нравится уединение.
Спящий Доктор слегка кивнул.
Эйс брела по занесённому снегом погосту, завернувшись в одно из пальто Питера. Уже восемь часов прошло с тех пор, как она вернулась в мир живых, но когда она два часа назад оставила Доктора с Трэло, он всё ещё спал. Хорошо быть снова в настоящем времени. Из плотных белых облаков начали, кружась, падать первые снежинки, они покалывали её лицо и губы.
Она внезапно упала лицом на землю и поцеловала снег, попробовала его на вкус. Эти снежинки… все разные, все недолго живущие, но все красивые. Издали они все выглядели одинаково, но с близкого расстояния они все были такими сложными и разными. Жуткие люди, которых она выдумала в своей фантазии о спокойной обычной жизни, ни за что бы этого не заметили.
Ребёнок скомкал бы эти снежинки и швырнул бы их в другого ребёнка. И это было здорово, если ты ребёнок, ничего в этом плохого. Но она больше не ребёнок.
Она вернулась.
Она встала и струсила с пальто снег. Она бы не стала выходить на улицу, если бы не была уверена, что Доктор поправится. Она это нутром чувствовала. Знал ли он, как она умрёт? Он проверил это одной из тёмных ночей?
Имело ли это значение?
Глядя на деревню, на выглядывающие из окон наряженные ёлки и на разноцветные огни, украшавшие фронтон «Чёрного Лебедя» (который теперь был очень современным пабом), Эйс хотелось побежать к телефону и позвонить всем, кого она любила. Ей захотелось съесть большой бутерброд с беконом, взорвать большой фейерверк, до упаду танцевать и целоваться.
Однажды она умрёт. Она надеялась, что это будет внезапно и без боли. И это нормально. Это даже лучше, чем вообще не умирать. Как персонаж в конце книги, она бы просто прекратила что-то делать. И чего бы она к тому моменту ни достигла, хорошее и плохое, оно останется.
То, что она делала, что она собиралась делать в этом потрясающем мире, будет сильное и красивое, как снежинка.
Эйс широко улыбнулась восходящей луне, засунула руки поглубже в карманы пальто и побежала вниз, с холма, в сторону дома священника, посылая небу воздушные поцелуи.
Питер Хатчингс стоял у двери спальни для гостей и наблюдал, как Эмили кормила из бутылочки Иштар.
Иштар. Как будто чихнул кто-то.
Доктор, поглощая в доме священника большое количество чая с пышками, объяснил, что Времяточец будет существовать всегда, как некий базовый вселенский принцип, но будет оставаться без сознания, во всяком случае, до Тёмных Времён. Человеческая часть, которая сотворила это существо во времена людей, теперь обитала в мозге этого ребёнка. Для этого ей пришлось сбросить большую часть своей памяти, личности, всего, кроме самой жизни.
Иштар Хатчингс будет расти так же, как любой другой ребёнок, разве что пару лишних кошмаров увидит.
Эмили была без ума от счастья. Питер подумал, что его жена со свойственной ей практичностью восприняла все эти события гораздо легче, чем он.
Она подняла на него взгляд и улыбнулась. Он тоже ей улыбнулся и зашёл в комнату, чтобы ещё раз поздороваться со своей дочерью.
Он стоял у подножия холма, на котором стояла церковь святого Христофора. Она спускалась с холма, подходя к нему сзади. Может быть он думал, вспоминал те ужасные события, через которые им пришлось пройти? А может быть, он снова что-то замышлял, планировал очередную сложную кампанию по избавлению вселенной от зла. Эйс решила, что ей, наверное, никогда не узнать ни что он думал, ни даже как он думал.
Услышав её шаги, Доктор обернулся. В опускающихся сумерках его глаза блестели, лицо светилось печальной мудростью. Он долго смотрел на неё. Эйс заметила, что его глаза снова стали ярко-голубыми.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я Доктор. А это моя подруга Эйс.
Двое путешественников долго стояли, обнявшись. Затем, продолжая обниматься, они побрели обратно, к дому священника.
Высоко над ними Саул звонил в колокола в честь Сочельника.
Вечер пролетел за едой, напитками, песнями; и в доме Хатчингсов, и у барной стойки настоящего «Чёрного Лебедя», в который Доктор зашёл с некоторым беспокойством.
Эйс несколько часов провела у телефона викария, безуспешно пытаясь выяснить домашний номер Джонни Чесса, а Доктор развлекал публику импровизированной версией рождественского гимна, исполненной на ложках. Иштар Хатчингс много плакала.
В ночь перед Рождеством Эйс неожиданно проснулась, испугавшись. В комнате был какой-то звук.
Потянувшись к своему рюкзаку, она включила ночник.
Доктор наполнял её колготы яблоками и апельсинами.
— Традиция, — виновато улыбнулся он. — Или ты для этого уже слишком взрослая?
— Нет… — Эйс улыбнулась и снова легла спать. — Охренеть.
На Рождество, после приготовленного Хатчингсами щедрого ужина, Эйс на цыпочках вышла в прихожую и посмотрела на их телефон.
Она не забыла номер.
После всего того, через что она прошла, может быть, ей нужно позвонить домой, сказать, что она жива?
Вдруг им не всё равно будет.
Она подняла трубку и набрала номер. Один гудок. Второй. Никто не берёт трубку.
Голос на том конце, кажется, был мужской, а может, и нет. Эйс положила трубку, не расслышав полностью даже одно слово.
В прихожую вышла Эмили и, поняв, что что-то не так, тут же решила уйти.