слова деда: «Отец твой мать любил. Бывало, утром встанет, сядет у окна и сидит, улыбается. Мать твоя спросит: чего ты, Гордей, улыбаешься? А он: это я о тебе вспоминаю…»
Но оказывалось, одно дело понять умом, а другое — переделать себя. Вот уж действительно отлили его из такого прочного металла, что впору гвозди делать, как недавно сказал о ком-то лектор в клубе. Перековка нужна серьезная.
Русанов спал. Дверь по-прежнему была открыта, и та же пакля с крупинками наждачного песка валялась рядом с его «перпетуум-мобиле». Разбуди сейчас Русанова да спроси, откуда пакля и песок, он, пожалуй, и не ответит… Нет, преступник бы так не наследил… А тут точнехонько подброшена, будто там и лежала. После всей свистопляски Русанов спал мертвым сном, и Егор неожиданно для себя решил его не будить. Пусть выспится. На ясную голову, может быть, ясные мысли найдут. Сергеев дал время. До завтра, до обеда. Надо пойти поговорить еще раз с Бугровым.
Бугров сидел у себя в «пенале», изучал чертежи будущего машинного вала второй очереди ГРЭС, дымил самокруткой, и в комнате висел такой густой и крепкий запах самосада, что хоть топор вешай. У Егора даже запершило в горле.
— У кого табачище такой берешь ядовитый? — разгоняя клубы дыма и отыскивая табуретку, спросил Егор.
— На базаре у осиновцев покупаю, — весело отозвался Бугров. — Ты, вон фортку лучше открой!..
Егор встал, открыл форточку. Взгляд его нечаянно скользнул на полку, приделанную рядом с окном, и то, что он увидел, заставило Воробьева вздрогнуть: среди груды колец, шестерен, болтов валялся кусок промасленной пакли с прилипшими к ней зернышками наждачного песка.
Егор мог поклясться, что пакля у Русанова и здесь у Бугрова есть один целый кусок, который для чего-то разорвали на две части, причем разрыв даже явственно проступал, ибо концы волокон не были запачканы в масле.
— Так-так-та-ак! — забормотал он, возвращаясь и усаживаясь перед Бугровым. — У осиновцев табак с перцем, эт точно!..
Галстук у Бугрова съехал вбок, густая щетина очернила щеки, видно, за всей этой свистопляской Никита и побриться забыл, а это на него было не похоже. Егор любил чистоту и, чтобы не ходить вонючим козлом, подобно Прихватову, сам стирал гимнастерку каждые два дня.
— Что? — не понял Бугров.
Вид у него был усталый, темные круги лежали под глазами, нервничал Никита Григорьевич. А может, страх разоблачения мучает? Пакля-то откуда?
— Давеча вы что-то запнулись, когда разговор мы вели о том, кто турбину, кроме вас, знает. Запинка эта мне покоя не дает, вы уж не скрывайте ничего, Никита Григорьевич, дело серьезное…
Бугров в упор посмотрел на Воробьева, и Егор глаз но отвел, не стал скрывать взглядом, что и на него подозрения есть и немалые. Бугров это понял. Понял и тотчас помрачнел, видно, вспомнил, сколь нелюбим Сергеевым.
— Я все же считаю, что это недосмотр и… — он осекся.
Егор молчал, разглядывая попутно длинноволосого седобородого старичка, мудро взиравшего на него со стены, с портрета, точно говорившего: не суетитесь, мой друг, не торопитесь с выводами, так все не просто в мире этом… Егор мог поклясться, что еще утром этого портрета у Бугрова не было.
— Кто это? — спросил Егор.
— Леонардо да Винчи, величайший художник и конструктор, изобретатель…
— Не наш? — спросил Воробьев.
— Итальянец, эпохи Возрождения… — кивнул Бугров. — Он давно умер, а портрет подарил Шульц… Это автопортрет…
— Понятно, — обрадованно вздохнул Егор, значит, память его не подвела. — А пакля там лежит, откуда?.. — вдруг, не выдержав, спросил Воробьев.
— Где? — не понял Бугров и даже привстал.
— Там, — Егор мотнул головой на полку.
— A-а, это с Русановым его «перпетуум-мобиле» мастерим… При чем тут пакля, не пойму… — пожал плечами Бугров.
— А о чем записочку от Шульца приносили?.. — спросил Егор.
— От Шульца? — вздрогнул Бугров. — Просил разрешения сегодня зайти вечером…
— Зачем вечером?..
— Не знаю… Секретарша его принесла, передала…
— А где записочка? — поинтересовался Егор.
— Записочка?.. — Бугров поискал в карманах. — Выкинул, по-моему…
— Как же так, такую записочку и выкинули? — Егора даже пот прошиб, он снял шапку.
— А какую записочку? — усмехнулся Бугров. — Обычную! Прошу прийти… Что здесь такого?
— Действительно… — стараясь удержать себя в рамках, не гневаться, кивнул Воробьев. — Каждый день ведь от иностранцев записки получаете…
— Не пойму вашей иронии, — пожал плечами Бугров.
— А я вашей беспечности! — не выдержав, поднялся Егор, заходил по кабинету. — Вы газеты читаете? Вот! — Воробьев вытащил газету. — Вот, в Балашове срыв плана хлебозаготовок! В Баландине — четырех приговорили к расстрелу за порчу скота! В Нижнем Тагиле вредители в металлургии! В Варшаве подкладывают бомбы в наше полпредство! А вы, церковный святоша, все твердите, что вокруг ангелы летают! Что потребовал Шульц?
— Экспертизы масла и приезда своих электриков, но это невозможно… — пробормотал Бугров. — Это как минимум две недели!..
— …Что означает срыв поставок Магнитке и Уралмашу… — Воробьев усмехнулся.
— Но иначе будет аннулирована гарантия, а турбина стоит колоссальных денег, мы тратим последнее золото на их покупку, и чтобы… вот так просто лишаться гарантии… Я понимаю, что и Щербакова с Парфеновым за срыв поставок по головке не погладят…
— Это мягко сказано… — усмехнулся Егор.
Только теперь до него дошла эта хитрая механика с гарантией. Пустяковая поломка, потом остановка турбины, и… Бугров вызывает Шульца. Тот приезжает, заламывает неимоверные сроки, заранее зная, что мы никогда на них не согласимся. Но Шульцу только этого и надо. Мы пускаем турбину без немецких электриков и акта, подписанного Шульцем, последний аннулирует гарантию, и теперь уже можно ломать турбину окончательно. Тот же песок, сгорает вся обмотка и миллионы рублей псу под хвост! Вот почему и остановили турбину, было невыгодно ее гробить! Тогда бы согласно гарантии Шульц обязан был привезти новую! Хитро! Этак любое, самое богатое государство разорить недолго, а нас-то и подавно!.. Вот чего они добиваются, сволочи! Разорить, поставить на колени, втянуть в экономическую кабалу!.. А что же мы-то сидим? И, может быть, прав Сергеев, действовать надо? Бугров в этом плане самая удобная фигура. Подговорил Русанова, сделали, ждут… Так-так-та-ак!..
Это внезапное открытие так поразило Егора, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Молчал и Бугров. В нем уже не было того игривого веселья, с каким он разговаривал утром. Все понемногу — и Парфенов, и Щербаков, и Шульц, и Сергеев — видно, крепко намяли ему бока. Да и сам уразумел наконец, что дело нешуточное…
— Может быть, мне отказаться от встречи с Шульцем? — спросил Бугров.
— Но вы же сами согласились? — усмехнулся Воробьев.
— Я же думал, что… — Бугров не договорил.
И снова повисла пауза. За окном стемнело, и сумерки наползали и комнату, устраиваясь в углах. Бугров закурил. Он, казалось, совсем скис, а утром Егор даже поразился его необычайной бодрости. «Странно, — вдруг подумал Егор, — хочешь помочь человеку, а час за часом все больше убеждаешься в обратном…»
— И все же у меня такое ощущение, что вы прошлый раз чего-то недоговорили. Ведь есть еще кто-то, кто немного знает турбину. Я не имею в виду техников… Но вы о ком-то умалчиваете?..
Бугров молчал. По его молчанию Егор понял: этот «кто-то» — личность нежелательная для отдела Воробьева.
— Ну?.. Так и будем молчать?
— Да есть парнишка один, тоже тянется к технике, вот я с ним и занимаюсь…
— Кто такой? — перебил Егор.
— Ершов Алексей, два года назад кончил школу, работает на заводе, тоже «перпетуум-мобиле» изобретает.
На этой почве он с Русановым и сошелся. Петро перетащить его на станцию хочет. Парень башковитый, все на лету схватывает, способности поразительные! — Бугров, рассказывая о Ершове, зажегся, даже заулыбался. — Ну какой из него вредитель?.. Нежный парнишка, теленок, даже подозрений быть не может!..
— Чего же тогда скрывали? — не понял Егор.
— Да!.. — Бугров махнул рукой. — Брат у него с колчаковцами ушел… Подумал: скажи вам, Сергеева же знаете, у него все на подозрении!..
— Так-так-та-ак! — Егор насупился, прошелся по кабинету. — Хорошенькая история у нас с вами получается, товарищ Бугров! — Воробьев не выдержал, скинул полушубок.
Бугров зажег свечу.
— Даже в жар бросило от ваших сообщений! — вздохнул Егор. — Как же вы так, товарищ Бугров? Турбина — стратегический объект, а вы тут втайне обучаете ее премудростям посторонних! Да еще каких посторонних! Лиц, связанных с Колчаком!
— Да какое же он лицо, связанное с Колчаком, товарищ Воробьев? — взмолился Бугров. — Это же парнишка, чистая душа! И потом, Петро с ним возится…
— Но вы же знаете, в курсе, так сказать, этой истории! — вскричал Егор. — Эх, товарищ Бугров, товарищ Бугров! Да вы права не имели никакого посвящать! А если узнали, что техник ваш Русанов кого-то посвящает в секреты стратегического объекта, то обязаны были немедленно известить нас! Немедленно! А сейчас что же выходит? Что вы — пособник диверсантов, соучастник терактов! Вы же коммунист, вы обязательство подписывали! Э-э-х!.. — Егор надел полушубок.
— Это… диверсия?.. Настоящая диверсия? — шепотом спросил Бугров.
— К сожалению, да! Я бы сам с удовольствием поверил в обратное, но увы! А вы брата колчаковца…
— За Ершова я могу поручиться, честное слово! Парнишка, верящий в наши идеалы…
— Кто теперь поручится, что братец его тайком не вернулся сюда со спецзаданием и не воспользовался знаниями чистой души? Враг хитер и опасен, мы повторяем это всем ежедневно, но такие, как вы, своим разгильдяйством… — Егор махнул рукой, надел шапку, собираясь уходить.
— Что же мне делать теперь?.. — спросил Бугров.
— Где живет этот ваш Ершов?..
— Тут, на взгорье, рядом с электростанцией, улица Коммунаров, 4…