— Первый раз, о ходжа, — сказал самый рослый из караванщиков. — И будь проклят его груз!
— Мы не знаем этого купца, ходжа, — проговорил обладатель кошелька. — Он нанял нас по дороге. От него сбежали люди — не могли видеть, как птицы страдают…
— Я вас спас от голода, нечестивцы! — закричал купец. — Вы не имели ломаной монеты, чтобы купить лепешку в караван-сарае! Если бы не я…
— Хватит! — поднял руку Алдар-Косе. — Теперь скажу я. Кто сажает птиц в клетки, сам достоин той же участи! Ломайте клетки и давайте пленникам свободу! А ты, краснобородый, если еще раз пойдешь через нашу степь с таким же грузом, пеняй на себя! Жигиты посадят тебя в клетку! Ты будешь умирать в ней от жажды и солнца, и волки будут караулить твой последний вздох. Ломайте!
Купец раскрыл рот, вцепился руками в бороду и испуганно смотрел на Алдар-Косе.
Караванщики начали открывать клетки, срывать дверцы, выламывать прутья.
— Что вы делаете, свиньи! — бросился на них купец, но, получив крепкий удар, сел на сухую, выжженную траву и начал вытирать бородой мокрые от слез щеки.
— Не надо, Желмая! — уловив презрительное движение верблюжьей губы, сказал Алдар-Косе. — Этот бесчестный человек недостоин твоего плевка.
Птицы, почувствовав свободу, взвились в небо. Те, кто больше других пострадал от дороги, вылетели не сразу. Но парящие в небе ждали отставших. Птиц было так много, что когда клетки опустели, то на мгновение день стал вечером и от взмахов птичьих крыльев поднялся такой ветер, что даже с голов слетели шапки.
Алдар-Косе и караванщики долго смотрели вслед птицам.
— Если хоть половина из них вернется сюда и каждая принесет в клюве одно семя, — сказал рослый караванщик, — то в степи вырастет сад.
— И в его тени будут отдыхать караваны, — мечтательно промолвил владелец кошелька.
— И мы, когда судьба занесет нас в этот край, — произнес Алдар-Косе. — Но если вы хотите дожить до этого времени, — обратился он к караванщикам, — то вам нужно сейчас же уезжать от краснобородого. В первом же городе он сдаст вас стражникам.
— Как нам быть, ходжа? — испуганно спросил самый щуплый из караванщиков. — Нас всех закуют в кандалы!
— Купите у него верблюдов и отправляйтесь в другую сторону, — посоветовал Алдар-Косе. — Верблюдов при первом же случае продайте или обменяйте, чтобы следов не осталось. А если когда-нибудь потом с ним встретитесь — не бойтесь. Говорите, что он обознался.
Краснобородый, как только речь зашла о купле-продаже, вновь оживился, распушил бороду, чтобы она просохла, и принялся торговаться отчаянно и самоотверженно. Караванщики отсчитали ему десять монет за четырех верблюдов, пять монет за седла, еще несколько монет за воду, лепешки, вьюки.
Наконец все расселись по своим верблюдам. Купец решил продолжить путь и ехать на встречу с хорезмским купцом. А бывшие караванщики договорились возвращаться обратно.
— Мне с вами не по пути, жалко, — сказал Алдар-Косе. — Хош! Прощайте!
Но верблюды не успели тронуться, как, откуда ни возьмись, появилось пятеро всадников.
С гиканьем ворвались они в расположение каравана. Камич и дубинки грозно разрезали воздух.
— Стойте! — закричал широкоплечий жигит с густой до глаз бородой. — Здесь прячется шакалье отродье Алдар-Косе! Того, кто нас обманет, забьем тут же до смерти!
— Здесь нет Алдар-Косе! — испуганно заговорили караванщики.
— Разве кто-нибудь из нас похож на безбородого обманщика? — прижимая руку к сердцу и нащупывая спрятанный под халатом кошелек, сказал купец.
Всадники быстро осмотрели караван, даже в клетки заглянули.
Потом широкоплечий бородач подъехал к Алдар-Косе и закричал:
— Вот он! Это его верблюд Желмая! Лысинка на лбу! Сюда! Я поймал Алдар-Косе!
И он сорвал с «ходжи» бороду вместе с чалмой.
Глава шестаяСУЮНШИ
Всем горе — одному радость.
Шик-Бермесу и его толстому родственнику не повезло. Они мечтали отоспаться в ауле Аблая, поесть всласть. Но, когда аул уже был виден и усталые кони сами ускорили бег, впереди поднялось большое облако пыли. А когда оно двинулось навстречу Шик-Бермесу и его спутникам, те поняли: скачут десятки всадников. И впереди Шик-Бермес узнал самого Аблая.
Шик-Бермес приветствовал Аблая и после взаимного обмена вежливостями поведал о цели своего приезда. Потом он показал на толстого родственника, который почтительно стоял в отдалении.
— Этого невинного человека Алдар-Косе бил камчой всю ночь, до утра!
— Крепкий жигит твой родственник, — ответил Аблай. — Его били всю ночь, а после этого он еще целый день скакал.
Шик-Бермес всмотрелся в лицо бая, стараясь понять, смеется он или нет. Но разве на непроницаемом лице Аблая кто-нибудь мог прочесть что-либо?
— Ради погибших овец и избитого родственника я бы не рискнул тревожить тебя, — продолжал Шик-Бермес. — Алдар-Косе ездит по степи как старик бахсы. Он нацепил бороду, у него кобыз, ну прямо бахсы… Иначе бы он меня ни за что не обманул!
— Слышите? — спросил Аблай жигитов, стоящих поблизости. — Алдар-Косе стал бородатым! Пусть все знают об этом! Какая у него борода?
— Большая, седая, как у старого козла, — уточнил Шик-Бермес.
— На коней! — сказал Аблай. — Ты и твои жигиты, — обратился он к Шик-Бермесу, — конечно, поедете вместе с нами за головой Алдар-Косе! Дайте гостям свежих скакунов!
Бай Аблай славился не только сумасбродным характером, но и твердостью слова: никто в степи не помнил, чтобы он отказался от сказанного, не добился того, что хотел.
Но в погоне за Алдар-Косе жигиты бая оказались беспомощны. Хитрый парнишка был неуловим. Аблай бесновался от бессилия.
Однако кое-что жигитам удалось узнать: Алдар-Косе поехал не прямо к Дальним горам, как думали вначале. И он совсем не спешил — кружил, возвращался назад, прятался где-то день-другой.
Аблаю и его сородичам, которые держали военный совет в Большой юрте, стал ясен план Алдар-Косе: петляя по-заячьи, скрываясь в аулах бедняков-жатаков, сбить с толку погоню, пустить ее по ложному следу. В то время как все жигиты ищут и ждут Алдар-Косе на путях, ведущих к горам, он крутится где-то на обочине степи, медленно двигаясь к своей цели и оставляя позади себя самых опытных и верных людей Аблая.
Аблай еще колебался, не зная, как поступить. Но когда он увидел, что детишки в ауле вместо обычных игр «шалаш-шалаш» играют в погоню, причем никто не хотел быть байским жигитом и все — Алдар-Косе, бай решил: пора самому вступать в борьбу.
— Мы переедем поближе к Дальним горам, — сказал он баям на совете. — Там есть несколько аулов, где живут наши родичи. Жигиты оттуда поскачут на поиски Алдар-Косе. Получится так: чем чаще он станет их обманывать, чем ближе он продвинется к своей цели, тем ближе он будет к нам. В конце концов он сам придет прямо в наш капкан…
Вперед были посланы вестники, чтобы предупредить те аулы, где будут останавливаться Аблай и жигиты, о грядущих гостях, и отряд тронулся в путь. Привезенная Шик-Бермесом новость, что у безбородого Алдар-Косе теперь есть борода, лишний раз помогла Аблаю убедиться в точности своих расчетов.
— Он уже боится нас, этот шакаленок, — сказал бай. — А тот, кто боится, — тот всегда делает ошибки!
Сородичи, которые получали весть о приближении Аблая и жигитов, спешно готовились к достойному приему. Для бая и почетных гостей готовились юрты. Жигиты, разбитые на несколько групп, располагались в ближних аулах — принять всех воинов Аблая сразу даже самый богатый аул не мог.
Богатеи понимали, чем грозит им появление в степи Шойтаса, и готовы были на любые жертвы, лишь бы помешать этому. В Аблае и его жигитах они видели спасителей и благодетелей.
В ауле Бапас-бая, коренастого, молчаливого жигита, казавшегося из-за своей ширины почти квадратным, решено было принять самого Аблая и его свиту.
Бапас позаботился обо всем, даже о музыке. Но так как настоящих музыкантов сразу найти не удалось, он послал за Мынбаем.
Мынбай, невзрачный человечек с тоненькой и блестящей, как струйка воды, бороденкой, играл на сыбызги — пастушеской дудке, которую вырезают из тростника.
На сыбызги играют обязательно возле воды — у родника, реки, колодца: тростник быстро высыхает и начинает звучать плохо, поэтому его нужно все время макать в воду. Когда играют в степи, то рядом с музыкантом ставят черпак с водой.
Так теперь и ездил Мынбай по степи с дудками и ведром.
А ведь был он когда-то богатым баем. Владел табунами, стадами, отарами. Но разорился из-за музыки. Да хоть бы еще играть-то умел по-настоящему! А то вообразил себя музыкантом, а слушать его долго никто не мог — разбегались. Дудел бай неутомимо, громко и на редкость противно.
Мынбая звали к гостям только в том случае, когда уж никого из музыкантов не успевали раздобыть. Бапас в данном случае рассчитал точно: во-первых, Аблай ничего не понимает в музыке. Он увидит Мынбая, оценит почет и заботу, а сама игра его мало интересует. Во-вторых, на этот раз Мынбай как никогда к месту, потому что больше всего на свете он ненавидит Алдар-Косе.
Года два назад, когда Мынбай еще считался богатым, Алдар-Косе здорово проучил его.
…Зима была суровой, снега было столько, что скот не мог добраться до травы. Начался голод, падеж. Больше всех, конечно, пострадали бедняки. У них никакого запаса кормов не было, и на их долю, как обычно, приходились самые плохие пастбища.
Нет ничего ужаснее, чем вид табуна после тяжелой зимы! У лошадей гривы и хвосты как грязный войлок. Молодые кони похожи на больших тощих собак: шерсть дыбом, живот к хребту пристает. Взрослые кони и те словно скелеты, обтянутые чем-то грязным…
Алдар-Косе попал в аул Мынбая, когда жатаки оплакивали своих погибших и погибающих коней.
Мынбай тоже понес убытки. Но по сравнению с тем, как пострадали бедняки, он отделался легко. Однако, сколько его ни просили жатаки-сородичи оказать им помощь, он только отмахивался да отговаривался.