— Ветер? Я не замечаю никакого ветра.
— Здесь. А вон там ужасный ураган. Боже мой, он приближается с невероятной быстротой! Я сомневаюсь, что мы успеем пересечь выжженную прерию.
— Что же делать? — воскликнул плантатор в паническом ужасе.
— Нельзя ли заставить бежать ваших мулов еще быстрее?
— Нет, это невозможно.
— В таком случае, я боюсь, что мы опоздаем.
Всадник еще раз обернулся назад и посмотрел на движущиеся черные колонны, как бы высчитывая их скорость.
— Да, уже поздно! — воскликнул он. — Они движутся быстрее нас, гораздо быстрее… Нет надежды уйти от них.
— Боже мой, сэр! Неужели же нет никакого выхода? — спросил плантатор.
Незнакомец ответил не сразу. Несколько мгновений он молчал и о чем-то напряженно думал.
Он уже больше не смотрел на небо; взгляд его остановился на фургонах.
— Неужели нельзя избежать опасности? — вскричал в отчаянии плантатор.
— Нет, можно! — радостно ответил всадник; казалось, какая-то счастливая мысль озарила его. — Есть выход. Я об этом раньше не подумал. Нам не удастся уйти от бури, но избежать опасности мы можем. Быстро, мистер Пойндекстер! Отдайте распоряжение вашим людям окутать головы лошадям и мулам, иначе животные будут ослеплены и взбесятся. Одеяла, платки — все годится. Когда это будет сделано, пусть все забираются под навесы фургонов. Нужно только, чтобы фургоны были плотно закрыты со всех сторон. Об остальном позабочусь я.
Сделав эти указания, всадник направился к карете, в то время как Пойндекстер с надсмотрщиком отдавали соответствующие распоряжения.
— Сударыня, — вежливо сказал всадник, подъезжая к карете, — вы должны опустить все занавески. Ваш кучер должен войти внутрь кареты. И вы также, — сказал он, обращаясь к Генри и Кольхауну и к только что подъехавшему Пойндекстеру. — Места всем хватит. Только скорее, умоляю вас! Не теряйте времени. Через несколько минут буря разразится над нами.
Плантатор и его сын быстро соскочили с лошадей и вошли в карету.
Кольхаун отказался сойти с лошади и упрямо продолжал сидеть в седле. Почему он должен сдаваться перед какой-то мнимой опасностью, от которой не скрывается этот человек в мексиканском костюме?
Незнакомец не настаивал. Он обратился к надсмотрщику и распорядился, чтобы тот тоже залез в фургон. Надсмотрщик беспрекословно повиновался.
Теперь можно было подумать и о себе. Быстрым движением незнакомец развернул свое серапэ и набросил его на голову лошади, завязав концы вокруг шеи. С не меньшей ловкостью он развязал свой шарф из китайского крепа и обтянул его вокруг шляпы, заткнув один конец за ленту, а другой спустив вниз, — таким образом он устроил для своего лица нечто вроде забрала.
Прежде чем совсем закрыть лицо, он еще раз обернулся к карете и, к своему удивлению, увидел, что Кольхаун все еще сидит верхом на лошади. Поборов в себе невольную антипатию к этому человеку, незнакомец еще раз настойчиво повторил:
— Если вы немедленно не войдете в карету, вы погибнете.
На этот раз Кольхаун повиновался: признаки надвигающейся бури были слишком очевидны. С показной медлительностью он спустился с седла и забрался в карету, под защиту плотно натянутых занавесок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что произошло дальше, с трудом поддается описанию. Никто не видел зрелища разыгравшейся стихии, так как никто не смел взглянуть на него. Но если бы кто-нибудь и осмелился, то все равно ничего бы не увидел.
Через пять минут после того, как окутали головы мулов, караван очутился в непроглядной тьме.
Путешественники видели лишь самое начало урагана. Один из надвигавшихся смерчей, натолкнувшись на фургон, как бы рассыпался и наполнил воздух густой черной пылью. Затем обдало горячим воздухом, точно из жерла домны. Вслед за этим со свистом и воем подул порывистый ветер, неся леденящий холод. Слышен был лишь свист ветра, его глухой рев; громыхали навесы фургонов. Мулы стояли совсем притихшие. Слабые голоса людей терялись среди воплей урагана. Воздух был весь насыщен мельчайшей черной пылью, поднятой бушующим ветром с выжженной прерии.
Около часа носились в воздухе черные клубы пепла. Около часа сидели наши путешественники, как затворники, не смея даже выглянуть наружу.
Наконец они были освобождены. Около самых занавесок кареты раздался голос незнакомца.
— Вы можете выйти, — сказал он, отбрасывая креповый шарф со своего лица. — Буря еще не прекратилась, она будет длиться два-три дня, но больше вам нечего бояться. Пепел весь сметен. Он уже пронесся вперед, и вряд ли вы настигнете его по эту сторону Рио-Гранде.
— Сэр, — сказал плантатор, поспешно выходя из кареты, — мы вам обязаны…
— …жизнью! — подхватил Генри мысль отца. — Не откажите, пожалуйста, назвать нам ваше имя.
— Морис Джеральд, — ответил незнакомец. — Хотя в форту меня больше знают как Мориса-мустангера[10].
— Мустангер! — презрительно пробормотал Кольхаун, но настолько тихо, что услышать его могла лишь Луиза.
«Всего лишь мустангер», — подумал про себя аристократ Пойндекстер, несколько разочарованный этим признанием.
— Теперь я вам больше не нужен. Вы найдете дорогу и без меня, — сказал охотник за дикими лошадьми. — Кипарис виден, держите прямо на него. Перейдя реку, вы увидите флаг, развевающийся над фортом. Вы успеете закончить путешествие еще до наступления темноты. Я же вынужден оставить вас и распрощаться.
Однако ни странный вид лица, покрытого черным пеплом, ни признание о скромном занятии не могли умалить обаяния незнакомца в глазах Луизы Пойндекстер.
Глава VЖИЛИЩЕ ОХОТНИКА ЗА МУСТАНГАМИ
По холмистой прерии, там, где Рио-де-Нуэсес[11] собирает свои воды из сотни притоков и ручейков, разбросаны, словно островки, дубовые и ореховые рощи.
Вдоль берегов тянется густой зеленый лес, но чаще вы видите колючие заросли, где вместе с акациями растут кактусы, дикие алоэ, копайский бальзам, древовидная юкка[12] и душистая гардения с белыми, словно восковыми цветами. Стройная фукиера[13], высоко поднявшись над кустарником, выбрасывает, словно развернутый флаг, свой алый цветок.
Здесь много интересного для ботаника и любителя дикой природы. Земледельца, однако, не привлекают эти места: он хорошо знает, что все эти чудесные растения произрастают на тощей почве.
Но есть там и плодородные места, где растут ореховые деревья, вязы, дубы нескольких видов, кое-где встречаются кипарисы и тополя.
Цивилизованный человек еще не проник в эти уединенные места, и по-прежнему лишь одни команчи[14] бродят по запутанным лесным тропам.
Нигде по всему Техасу вы не встретите столько оленей и пугливых антилоп, как здесь, — они то и дело выскакивают перед вами.
Птицы, прекрасные по очертаниям и окраске, оживляют ландшафт. Квели[15], шурша крыльями, взвивается в высоту; королевский коршун парит в воздухе; дикий индюк огромных размеров греет на солнце свою блестящую грудь на опушке ореховой рощи; а среди перистой акации мелькает длинный, похожий на ножницы хвост птицы-портнихи, известной среди местных охотников еще под именем райской птицы.
Великолепные бабочки то порхают в воздухе, широко расправив крылья, то отдыхают на цветке, сливаясь с ним по очертаниям и окраске. Огромные бархатистые пчелы жужжат среди цветущих кустарников, оспаривая свои права на сладкий сок у колибри, которым они почти не уступают в размере.
Но помните, что среди этой прекрасной природы притаились злые враги человека. Нигде во всей Северной Америке гремучая змея не достигает таких больших размеров, как здесь; она встречается там же, где и ядовитые змеи, известные под индейским названием «мокасин». Тарантулы, скорпионы и тысяченожки на каждом шагу грозят человеку гибелью.
По лесистым берегам рек бродят пятнистый оцелот[16], пума[17] и местный тигр — ягуар; здесь проходит северная граница его распространения.
На опушке лесных зарослей показывается тощий техасский волк, одинокий и молчаливый, а его сородич, трусливый койот, рыщет на открытой равнине с целой стаей своих собратьев.
В этой же прерии на сочных пастбищах пасется самое благородное и прекрасное из всех животных, самый умный из всех четвероногих друзей человека — лошадь. Здесь она живет в диком состоянии, свободная и не испорченная капризами человека. Она не знает, что такое узда, и ее спина не изуродована седлом.
Но все-таки случается, что и в этих отдаленных местах она теряет свою свободу. Здесь была поймана и укрощена прекрасная дикая лошадь — крапчатый мустанг. Она попалась в руки известному охотнику за лошадьми Морису-мустангеру.
На берегу реки Аламо, одного из притоков Рио-де-Нуэсес, стояло скромное, но живописное жилище, одно из тех, каких много в Техасе.
Это была хижина, построенная из расщепленных пополам стволов древовидной юкки, вбитых стоймя в землю. Крыша ее была настлана из штыковидных листьев этого же растения. Промежутки между вертикальными стойками, вопреки обычаю Техаса, не были замазаны глиною. Стены внутри хижины были затянуты лошадиными шкурами. Шипы мексиканского столетника, заменяя гвозди, выдерживали на себе тяжесть этих шкур.
Обрывистые берега реки изобиловали растительностью, послужившей строительным материалом для хижины. Здесь были дикие заросли юкки, столетника и других неплодоносящих растений, но внизу плодородная долина была покрыта прекрасным лесом, где росли тутовые, ореховые деревья и дубы.