| Moreover, the tone of solicitation was abandoned towards the close of the epistle; which terminated in a positive command: | Но это лишь форма, кокетство уверенной в себе женщины. Заканчивалось письмо уже не просьбой, а приказанием: |
| "Come, sir! come!" | "Приходите же, я жду вас". |
| Something more than jealousy was aroused by the reading of this. A spirit of revenge seemed to dictate the gesture that followed,-and the stray sheet was crushed between the aristocratic fingers into which it had fallen. | Прочтя эти строки, Луиза судорожно смяла письмо. В этом жесте чувствовалась не только ревность, но и жажда мести. |
| "Ah, me!" reflected she, in the acerbity of her soul, "I see it all now. 'Tis not the first time he has answered a similar summons; not the first they have met on that same ground, 'the hill above my uncle's house'-slightly described, but well understood-oft visited before." | -- Да, теперь мне все ясно! -- воскликнула она с горечью.-- Не впервые он получает такое письмо, они уже встречались на этом месте. "На вершине холма, за домом моего дяди", -достаточно такого неясного указания! Значит, он часто бывал там. |
| Soon the spirit of vengeance gave place to a profound despair. | Но скоро гнев сменился глубоким отчаянием. |
| Her heart had its emblem in the piece of paper that lay at her feet upon the floor-like it, crushed and ruined. | Ее чувство было смято, растоптано, как листок бумаги, валявшийся у ее ног. |
| For a time she surrendered herself to sad meditation. | Ею овладели грустные думы. |
| Wild emotions passed through her mind, suggesting wild resolves. | В смятении она принимала самые мрачные решения. |
| Among others she thought of her beloved Louisiana-of going back there to bury her secret sorrow in the cloisters of the Sacr? Coeur. | Она вспомнила любимую Луизиану и захотела вернуться туда, чтобы похоронить свое тайное горе в монастыре. |
| Had the Creole convent been near, in that hour of deep despondency, she would, in all probability, have forsaken the paternal home, and sought an asylum within its sacred walls. | Если бы в этот час глубокой скорби монастырь был поблизости, она, вероятно, ушла бы из отцовского дома, чтобы искать приюта в его священных стенах. |
| In very truth was it the darkest day of her existence. | Это был действительно самый мрачный день в жизни Луизы. |
| After long hours of wretchedness her spirit became calmer, while her thoughts returned to a more rational tone. | После долгих часов отчаяния она немного успокоилась и стала рассуждать разумнее. |
| The letter was re-read; its contents submitted to careful consideration. | Она снова перечитала письмо, обдумывая каждое слово. |
| There was still a hope-the hope that, after all, Maurice Gerald might not be in the Settlement. | У нее возникла надежда, что Мориса Джеральда не было в поселке. |
| It was at best but a faint ray. | Такое предположение казалось едва ли вероятным. |
| Surely she should know-she who had penned the appointment, and spoken so confidently of his keeping it? | Странно, если бы этого не знала женщина, которая назначала свидание и так уверенно ждала своего возлюбленного. |
| Still, as promised, he might have gone away; and upon this supposition hinged that hope, now scintillating like a star through the obscurity of the hour. | Но все-таки он мог уехать -- он ведь собирался уехать. |
| It was a delicate matter to make direct inquiries about-to one in the position of Louise Poindexter. | Проверить свои сомнения для Луизы Пойндекстер, дочери гордого плантатора, было очень трудно, но другого выхода не оставалось. |
| But no other course appeared open to her; and as the shadows of twilight shrouded the grass-covered square of the village, she was seen upon her spotted palfrey, riding silently through the streets, and reining up in front of the hotel-on the same spot occupied but a few hours before by the grey steed of Isidora! | И, когда сумерки сгустились, она проехала на своем крапчатом мустанге по улицам поселка и остановилась у дверей гостиницы на том самом месте, где всего лишь несколько часов назад стоял серый жеребец Исидоры. |
| As the men of the place were all absent-some on the track of the assassin, others upon the trail of the Comanche, Oberdoffer was the only witness of her indiscretion. | Поселок в этот вечер был совершенно безлюден. Одни отправились на поиски преступника, другие -- в поход против команчей. Обердофер был единственным свидетелем неосторожного поступка Луизы. |
| But he knew it not as such. It was but natural that the sister of the murdered man should be anxious to obtain news; and so did he construe the motive for the interrogatories addressed to him. | Впрочем, хозяин гостиницы не увидел в нем ничего предосудительного; ему казалось вполне естественным, что сестра убитого юноши хочет узнать новости; именно этим он объяснил себе ее появление. |
| Little did the stolid German suspect the satisfaction which his answers at first gave to his fair questioner; much less the chagrin afterwards caused by that bit of information volunteered by himself, and which abruptly terminated the dialogue between him and his visitor. | Туповатый немец и не подозревал, с каким удовлетворением слушала Луиза Пойндекстер его ответы в начале разговора; еще меньше мог он догадаться, какую боль причинил ей случайным замечанием, положившим конец их разговору. |
| On hearing she was not the first of her sex who had that day made inquiries respecting Maurice the mustanger, Louise Poindexter rode back to Casa del Corvo, with a heart writhing under fresh laceration. | Услышав, что не она первая наводит справки о Морисе-мустангере, что еще одна женщина уже задавала те же вопросы, Луиза, снова охваченная отчаянием, повернула свою лошадь обратно к Каса-дель-Корво. |
| A night was spent in the agony of unrest-sleep only obtained in short snatches, and amidst the phantasmagoria of dreamland. | Всю ночь металась Луиза в бессоннице и не могла найти покоя. В короткие минуты забытья ее мучили кошмарные сновидения. |
| Though the morning restored not her tranquillity, it brought with it a resolve, stern, daring, almost reckless. | Утро не принесло ей успокоения, но с ним пришла решимость -- твердая, смелая, почти дерзкая. |
| It was, at least, daring, for Louise Poindexter to ride to the Alamo alone; and this was her determination. | Поехать одной к берегам Аламо -- значило для Луизы Пойндекстер нарушить все правила приличия. Но именно это она намеревалась сделать. |
| There was no one to stay her-none to say nay. | Некому было удержать ее, запретить ей эту поездку. |
| The searchers out all night had not yet returned. No report had come back to Casa del Corvo. | Поиски продолжались всю ночь, и отряд еще не вернулся, в Каса-дель-Корво о нем не было никаких известий. |
| She was sole mistress of the mansion, as of her actions-sole possessor of the motive that was impelling her to this bold step. | Молодая креолка была полной хозяйкой асиенды и своих поступков, и только она сама знала, что толкнуло ее на этот отчаянный шаг. |
| But it may be easily guessed. | Но об этом нетрудно было догадаться. |
| Hers was not a spirit to put up with mere suspicion. | Луиза Пойндекстер была не из тех, кто может оставаться в неуверенности. |
| Even love, that tames the strongest, had not yet reduced it to that state of helpless submission. | Даже любовь, подчиняющая самых сильных, не могла сделать ее покорной. |
| Unsatisfied it could no longer exist; and hence her resolve to seek satisfaction. | Она должна узнать правду! |
| She might find peace-she might chance upon ruin. | Может быть, ее ждет счастье, а может быть, гибель всех ее надежд. |
| Even the last appeared preferable to the agony of uncertainty. | Даже последнее казалось ей лучше мучительных сомнений. |
| How like to the reasoning of her rival! | Она рассуждала почти так же, как и ее соперница! |
| It would have been idle to dissuade her, had there been any one to do it. | Разубеждать Луизу было бы бесполезно. |
| It is doubtful even if parental authority could at that moment have prevented her from carrying out her purpose. Talk to the tigress when frenzied by a similar feeling. With a love unhallowed, the will of the Egyptian queen was not more imperious than is that of the American Creole, when stirred by its holiest passion. It acknowledges no right of contradiction-regards no obstruction save death. It is a spirit rare upon earth. In its tranquil state, soft as the rays of the Aurora-pure as the prayer of a child; but when stirred by love,-or rather by its too constant concomitant-it becomes proud and perilous as the light of Lucifer! Of this spirit Louise Poindexter was the truest type. Where love was the lure, to wish was to have, or perish in the attempt to obtain. Jealousy resting upon doubt was neither possible to her nature, or compatible with her existence. She must find proofs to destroy, or confirm it-proofs stronger than those already supplied by the contents of the strayed epistle, which, after all, were only presumptive. Armed with this, she was in a position to seek them; and they were to be sought upon the Alamo. |