— Что же, я в этом не вижу ничего дурного. Говорят, что это женское дело — ухаживать за больными. Я же в последнее время не имел возможности проверить это на себе с тех пор, как похоронил свою старушку на берегах Миссисипи. Если вы хотите посидеть у постели больного, пожалуйста, поскольку вы называете себя его другом. Вы можете побыть с ним, пока мы вернемся. Только смотрите, чтобы он не выскочил из кровати, и не давайте ему срывать повязки, которыми я его обмотал.
— Доверьтесь мне, сэр. Я буду оберегать его как только могу. Но скажите: как все это произошло? Индейцы? Но ведь их нет поблизости. Поссорился он с кем-нибудь?
— Об этом, сеньорита, я знаю столько же, сколько и вы. У него, повидимому, была схватка с койотами. Но что произошло с его коленом, это никому не известно. Койоты тут ни при чем. Я нашел его вчера в дальних зарослях. Он стоял по пояс в ручье, а с берега на него уже собрался прыгнуть пятнистый зверь, которого вы, мексиканцы, называете тигром. Что же, я выручил Мориса из этой маленькой опасности. На что было раньше, это для меня глубокая тайна. Парень потерял рассудок, и сейчас от него ничего не узнаешь. Поэтому нам ничего не остается, как ждать.
— Но вы уверены, сэр, что у него нет ничего серьезного? Его раны не опасны?
— Нет. Его немного лихорадит. Что же касается ран, то это просто царапины. Надеюсь, через неделю он будет совсем здоров.
— О, я буду нежно ухаживать за ним!
— Вы очень добры, но… но…
Зеб начал колебаться. Внезапная мысль осенила его. За ней явились другие. Вот что он подумал: «Это, повидимому, та самая особа, которая посылала ему гостинцы в таверну. В том, что она в него влюблена, не может быть сомнения. Это ясно. Влюблена по уши. Другая также. Не менее ясно и то, что мечтает он не об этой, а о другой. Хорошо, если бы мне удалось уговорить эту черноокую красавицу не ходить к нему, чтобы она не слыхала его любовного бреда».
— Но, мисс, — обратился наконец Стумп к мексиканке, которая сгорала от нетерпения, — не думаете ли вы, что вам лучше будет отправиться домой? Приезжайте сюда, когда он поправится. Ведь он даже не узнает вас. А оставаться, чтобы ухаживать за ним, не стоит: он не так серьезно болен и умирать не собирается.
— Ничего, что он меня не узнает. Я все равно должна его видеть. Может быть, ему что-нибудь надо? Я все достану.
— Значит, вы решили остаться, — сказал Зеб в раздумье. — Ну что ж, дело ваше! Но только не обижайтесь на его разговоры. Он будет говорить об убийстве и тому подобном. Это естественно, когда человек бредит, особенно когда он изранен. Кроме того, вы услышите и другое: он, наверно, будет много говорить об одной женщине — он все ее вспоминает.
— О женщине?
— Да, о женщине. Вы услышите ее имя.
— Ее имя? Сеньор, как ее зовут?
— Повидимому, это имя его сестры. Я даже уверен в том, что это именно сестру он вспоминает.
— Мистер Стумп, вы это про мистера Мориса рассказываете? — опросил Фелим.
— Замолчи, дурень! Не вмешивайся, пожалуйста. Это не твоего ума дело. Пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты немного со мной прошелся. Я убил гремучку, когда поднимался вверх по берегу, и оставил ее там. Ты захвати ее домой, если только какой-нибудь паразит уже не утащил ее.
— Гремучка? Вы хотите сказать — гремучая змея?
— Ну да!
— Но вы же не станете есть ее, мистер Стумп? Ведь этак можно отравиться.
— Много ты понимаешь! Там яда уже не осталось. Я отрубил ей голову, а вместе с ней и весь яд.
— Фу! Я все равно не взял бы и кусочка этой гадости в рот, хотя бы умирал с голоду.
— Ну и помирай себе на здоровье! Кто заставляет тебя ее есть? Я только хочу, чтобы ты отнес змею домой. Ну, иди же и делай, что тебе говорят. А то смотри, как бы я не заставил тебя проглотить гадюку с головой и со всеми ее потрохами!
— Честное слово, мистер Стумп, я вовсе не хотел ослушаться вас. Уверяю вас, Фелим О'Нил исполнит все, что вы скажете. Я готов даже проглотить змею! Святой Патрик, прости меня, грешника!
— Брось чепуху говорить! А ну, пойдем!
Фелим больше не рассуждал и покорно отправился по пятам охотника в лес.
Исидора вошла в хижину и подошла к постели больного. Страстными поцелуями покрыла она его горячий лоб и запекшиеся губы. И вдруг отшатнулась, точно ужаленная скорпионом. То, что заставило ее отскочить, было хуже, чем яд скорпиона. Это было всего лишь одно слово — одно коротенькое слово.
Глава LIXВСТРЕЧА В ХАКАЛЕ
Тот день, когда Луиза Пойндекстер освободила Мигуэля Диаза, был для нее мрачным днем, вероятно самым мрачным во всей ее жизни.
Печаль о потерянном брате сливалась с тревогой о любимом человеке. Горе усугублялось ревностью. Письмо Исидоры к Джеральду было тому причиной.
Судя по содержанию письма, отношения между Морисом Джеральдом и мексиканкой оказались более интимного характера, чем он, говорил. Морис, значит, обманывал ее. Иначе почему бы эта женщина стала так откровенно писать о своих чувствах? В письме не было и намека на дружбу. Оно все дышало страстной любовью.
И затем это свидание!
Правда, она обращается к нему с просьбой. Но это лишь форма, кокетство уверенной в себе женщины. Кончалось письмо уже не просьбой, а в повелительном тоне:
«Приходите же, я жду вас!»
Прочтя эти строки, Луиза безжалостно смяла письмо.
— Да, теперь мне все ясно! — воскликнула она с горечью. — Это не впервые он отозвался на такую просьбу. Не в первый раз они встречались на этом месте, «…я буду на вершине холма, за домом моего дяди». Это место их постоянных свиданий.
После долгих часов бурных переживаний креолка стала немного успокаиваться и рассуждать разумнее. Снова перечитала она письмо и задумалась над ним. Все же оставалась еще одна надежда: ведь могло быть, что Мориса Джеральда не было в сеттльменте.
Проверить это при создавшемся положении было для Луизы Пойндекстер очень трудно, но другого выхода не было. И лишь только стало смеркаться, она отправилась на своем мустанге к сеттльменту и остановилась у дверей таверны.
В поселке в этот вечер было совершенно пусто. Все жители его разъехались. Некоторые поехали по следам преступления, другие — в поход против команчей. Обердофер был единственным свидетелем предосудительного поступка Луизы.
Услышав, что не она первая наводит справки о Морисе-мустангере, что раньше нее еще одна женщина уже задавала те же вопросы, Луиза в отчаянии повернула обратно в Каса-дель-Корво.
Всю ночь металась она и не могла найти себе покоя. В короткие минуты забытья ее мучили кошмарные сновидения.
Утро не принесло с собой успокоения, но с ним пришла решимость — твердая, смелая, почти отчаянная.
Луиза Пойндекстер не видела для себя другого выхода, как только ехать к берегам Аламо. Не было никого, кто бы мог удержать ее, никого, кто бы сказал ей: «Нет!»
Розыски по делу убийства продолжались всю ночь, и никто еще не вернулся.
Луиза хотела узнать всю правду. Одно из двух: либо она успокоит свое сердце, либо оно будет разбито. Даже последнее казалось ей лучше тех мучительных сомнений, в которых она беспомощно металась. Воля самого отца едва ли могла бы удержать ее от этой поездки.
Солнечный восход застал Луизу в седле. Выехав из ворот Каса-дель-Корво, она направилась в прерию по уже знакомой тропе. Двадцать миль отделяли Каса-дель-Корво от уединенной хижины мустангера. Не прошло и двух часов, как Луиза примчалась на своем быстроногом мустанге к цели своего путешествия. Луиза уже не испытывала отчаяния — печаль ее сердца озарялась искрами надежды.
Но они погасли, как только она переступила порог хакале. Подавленный крик вырвался из ее груди. Казалось, он был последним воплем наболевшего сердца. В хижине была женщина.
Для молодой креолки всё стало ясно… Она видела перед собой женщину, автора любовного письма. Свидание, повидимому, все-таки состоялось.
Боль, стиснувшая сердце Луизы, едва ли может быть передана словами.
Не менее ясны и не менее мучительны были и выводы Исидоры. Мексиканка поняла, что для нее уже больше нет места в сердце Мориса. Слишком долго ловила она бессвязные речи больного, чтобы сомневаться в горькой правде. На пороге стояла женщина, которая заняла ее место.
Лицом к лицу, с горящими глазами, стояли они друг перед другом. Обе, страстно влюбленные в одного и того же человека, обе, терзаемые ревностью, обе вблизи него — увы, не чувствовавшего присутствия ни той, ни другой. Каждая из них считала другую своей счастливой соперницей. Луиза не слыхала тех слов, которые бы успокоили ее, но они до сих пор звучали в ушах Исидоры, терзая ее сердце.
Это была сцена безмолвной вражды. Они не обменялись ни словом. Ни одна из них не просила объяснений у другой — в этом не было необходимости. Бывают моменты, когда слова излишни. Это был взаимный вызов оскорбленной любви, выраженный только огненными взглядами и презрительными складками в уголках рта.
Эта сцена едва ли длилась больше двадцати секунд. Она кончилась тем, что Луиза Пойндекстер повернулась и направилась к выходу. В хижине Мориса Джеральда нет места для нее!
Исидора тоже вышла, почти наступая на шлейф своей соперницы. Одна мысль была в ее голове: в хижине Мориса Джеральда нет места для нее!
Казалось, они обе торопились покинуть как можно скорее хакале. Серая лошадь стояла ближе, мустанг — дальше. Исидора первая была в седле. Когда она проезжала мимо Луизы, та уже тоже садилась на лошадь, готовясь тронуться в путь. Снова соперницы обменялись взглядами. Ни один из них нельзя было назвать торжествующим, но в них не видно было и прощения.
Взгляд креолки был полон грусти, гнева и удивления. Последний же взгляд Исидоры, сопровождавшийся вульгарным восклицанием: «Сагау!», был полон бессильной злобы.
Глава LXДОНОС
Под ярким солнцем, сияющим над Аламо, ехала Исидора, полная мрачных мыслей. Ее терзала жажда мести.