итательным.
Я не побрезговал таким же точно завтраком и, оросив его полугаллоном воды, вернулся в ящик, где провел вчерашний «день» и часть «ночи».
Очутившись там же, где и накануне, я был слегка раздосадован остановкой в моем поступательном движении, но радостное предчувствие стесняло мою грудь.
Вы помните, что, когда поломка ножа повергла меня в отчаяние, все для меня складывалось удивительно благоприятно: очередной ящик был совсем легкий.
К нему-то я и подошел.
На этот раз я был достаточно осторожен и не стал, разумеется, отдирать доски ножом; щадя это драгоценное орудие моего освобождения, я постарался заменить его другим рычагом.
Хорошо бы крепкий деревянный клин!
Внезапно я вспомнил о планках ромового бочонка.
Тотчас спустившись в каюту, я занялся поисками.
Перерыв несколько штук сукна и пошарив во мраке, я выбрал прочную узкую дощечку, отвечавшую желаемым требованиям.
Я заострил ее конец, просунул не без труда под крышку ящика и крепко забил клин увесистым куском дерева.
Затем я приналег на свободный конец изо всей силы, и после продолжительных стараний гвоздики поддались, доски хрустнули. Действуя по принципу рычага, я отщепил одну из досок. Получилась брешь. Соседняя доска пошла легче. Вскоре образовался достаточно широкий пролом, позволявший приступить к разгрузке ящика.
В нем были продолговатые пакеты, формой своей напоминавшие штуки сукна или полотна, но несравненно более легкие и эластичные. Очевидно, выгрузить их будет нетрудно, и уж во всяком случае не придется их предварительно распаковывать.
Я даже не полюбопытствовал, что это за товар, и так и не узнал бы об этом, если бы случайно не повредилась обертка одного из пакетов: нащупав пальцами нечто мягкое и ворсистое, я понял, что это – мех.
Ящик вскоре опорожнился, и содержимое его было аккуратно сложено в каюте. С замирающим сердцем я забрался в новую клеть.
Еще одним этажом выше. Еще шаг к освобождению.
Эта гигантская перемена совершилась в какие-нибудь два часа. Чудесное предзнаменование! День начался хорошо.
Судьба мне улыбнулась. Нельзя терять ни минуты.
Освежившись глотком пресной воды, я вернулся в ящик из-под меха.
Так, как и в ящике из-под сукна, покрышка пианино отделится довольно легко благодаря интервалу в несколько сантиметров. Не дав себе труда проверить это предположение, я попробовал выбить стенку каблуками.
Теснота нового ящика стесняла мои движения; раскачаться здесь было еще труднее, чем в ящике из-под мануфактуры. Под конец, однако, доски поддались и одна за другой свалились в расщелину.
Теперь я мог приступить к подробному изучению обстановки и просунулся в брешь с любопытством профессионального исследователя.
Я думал обнаружить громоздкое пианино и боялся, что оно стеной преградит мне дорогу. Так и было. Огромный ящик не сдвинулся с места.
Но крик радости вырвался из моей груди, когда оказалось, что стенка пианино лишь наполовину загораживает мою брешь. Представьте себе мое ликование, когда я убедился, что остается довольно обширная пустота, не уступающая размерами ящику из-под меха.
Приятнейший сюрприз: тоннель продвигается!
Я вытянул руки. О радость! Час от часу лучше: пустота распространяется не только в ширину, но и в вышину, доходя до верха пианино и образуя треугольную полость с опрокинутой вершиной. Это объяснялось формой пианино, которая уклонялась от прямоугольника, отличаясь характерным вырезом, получившим развитие в современном рояле. Пианино стояло боком на широком основании, и неудивительно, что на месте этой выемки образовывалась пустота.
Видимо, матросам не удалось подобрать груз подходящей формы для того, чтобы заполнить эту пустоту. «Тем лучше!» – подумал я, забираясь в норку.
Глава LXIНовый ящик
После непродолжительного обследования я установил, что треугольная полость упирается в большой ящик; справа был точно такой же, а слева – покатость пианино, которое своим уклоном сообщало основанию треугольника ширину в пятьдесят сантиметров.
Однако меня совсем не интересовало, что находится справа и слева этой пустоты, а также и под ней; единственно важно – это верх моей норки: ведь я надеялся проложить себе дорогу по строгой вертикали.
Вырез пианино давал мне в этом смысле преимущество, позволяя вынырнуть на палубу в самом центре большого люка. Я с полным пренебрежением относился к тому, что таилось по сторонам: лишь бы только не представилось какой-нибудь помехи. Восхождение стало моим единственным помыслом.
– Выше, все выше, вперед! – повторял я, пьянея от этих слов.
Еще два-три яруса, а может, и меньше – и я свободен! Сердце при этой мысли усиленно билось.
С живейшей тревогой я потянулся к потолку и судорожно отдернул пальцы.
Гром и молния! Еще одна кипа с полотном!
Но так ли это? Меня уже ввел в заблуждение ящик с мехом. Прежде чем отчаиваться, надо проверить.
Я ударил кулаком в предполагаемую кипу. Какой приятный звук послышался в ответ. Это был ящик, обшитый холстом. Мануфактурная кипа или тюк с полотном дают глухой звук, а этот ящик резонировал необычайно гулко.
Но что-нибудь в нем все-таки содержится, иначе он не попал бы сюда. Что же это может быть?
Я постучал по ящику рукояткой ножа: тот же гулкий звук от удара по пустой коробке.
«Неужели они забыли его наполнить? – подумал я. – Тем лучше для меня. Во всяком случае, груз исключительно легкий, и я с ним быстро разделаюсь».
К чему гадать? Чем изощряться в предположениях, не проще ли взломать таинственный ящик? Стоит ли вам – и в который раз – рассказывать, как совершилась эта операция: одна из досок была разрезана, потом отщеплена, за ней другая – и брешь готова.
Удивление мое час от часу возрастало. Никак не мог догадаться, что находится в коробке, но, выудив один из странных легких предметов, ее наполнявших, я наконец установил, что это шляпы.
Совершенно верно: дамские шляпы с гарнитурами лент, цветов и перьев.
Если бы я знал в то время, как одеваются туземные женщины в Перу, то удивился бы еще сильнее: ни одна перуанка не носит такого головного убора. Однако этнография Перу была мне совершенно незнакома, и я лишь изумился, каким образом такой хрупкий предмет затесался среди громоздких товаров трюма.
Позже я узнал, что в Южной Америке проживает много француженок и англичанок: жены коммерсантов, плантаторов и консулов, и что, несмотря на расстояние, отделяющее их от Европы, эти дамы слепо соблюдают парижскую и лондонскую моду, храбро выдерживая насмешки туземных женщин.
Для этих-то модниц и предназначался ящик с галантереей, в который мне посчастливилось добраться.
Какое горькое разочарование ждет легкомысленных щеголих! Шляпы до них не дойдут, вернее, дойдут, но в таком плачевном виде, что ни одна франтиха ими не воспользуется.
Я их безжалостно мял и комкал, чтобы свести к минимальному объему, и легко себе представить, во что превратились очаровательные изделия шляпницы-парижанки!
Этим кощунством я навлек на свою голову тысячу проклятий, но в глазах каждого разумного человека меня оправдывала серьезность положения. К черту шляпки и ленты! Идет борьба за жизнь! Сомневаюсь, чтобы эти доводы смягчили гнев перуанских красавиц. Никогда об этом не справлялся…
Глава LXIIЧуть не задохнулся
Разделавшись со шляпами и водворившись на их место, я решил выбить дно нового ящика или же взломать его, доску за доской.
Как всегда, я начал с предварительной разведки. Стоит ли трудиться, если дальше меня ждет непроницаемая преграда?
Чтобы прощупать соседний предмет, я погрузил в щелку между досками нож: посмотрим, что там наверху.
Под ножом оказался холст. Какая-то особенно мягкая кипа! Нож погрузился в нее свободно!
Это не полотно и не шерстяная материя; нож входит, как в масло; ткань оказала бы хоть какое-нибудь сопротивление. Предположив в данном месте случайную пустоту, я сделал еще две-три пробы и нигде не встретил сопротивления: какая-то рыхлая, неизвестная масса, о которой я не имел ни малейшего представления.
По всей видимости, с ней не будет никаких затруднений.
В этом радужном настроении я начал взламывать доски, отделявшие меня от странной кипы, предполагая разгрузить ее, как все остальные.
До чего утомительно однообразие в работе! Зато у меня создались определенные навыки для взлома ящиков: наметить доску, надрезать ее, отщепить и т. д. Это мне порядком надоело, а выбивать днище было невозможно: придавленное тяжестью товаров, оно упорно не поддавалось, и каждый раз я прибегал к надрезу.
Во всяком случае, справиться с ящиком модистки было несравненно легче, чем с другими: в какой-нибудь час все было готово.
Прорвав холщовую обшивку взломанного ящика с шляпами, я нащупал рукой таинственную кипу. Дело ясное: мучной мешок; достаточно я перетаскал их на дядюшкиной ферме!
Вопрос, что в нем: ячмень, пшеница или овес?
Расширив ножом дыру, я хотел было захватить пригоршню и попробовать ее на вкус, но это оказалось излишним: мука густо посыпалась, и я сразу признал в ней пшеницу.
Какое счастливое открытие! Теперь я уже не умру с голода и обойдусь без крысиного мяса.
С мукой и водой я заживу лучше всякого лорда. Но мука сырая, скажете вы. Велика, подумаешь, важность: ведь она не горклая и не тухлая!
Видно, я родился в рубашке: судьба расщедрилась на подарки!
Я долго работал, устал, проголодался и не мог устоять перед соблазном мучной болтушки.
Набив карманы мукой, я решил спуститься к водохранилищу.
Но предварительно я затянул дыру в мешке. Многочисленные катастрофы кой-чему меня научили: мальчишка, я был осторожен, как умудренный опытом старик.
Потом я спустился.
Шерстяной сверток с крысами лежал в углу. Теперь кончено: я к ним больше не притронусь.
Я разболтал муку в воде с важностью первоклассного повара, приготовляющего специи для сложного пудинга.