родителей от моего возвращения на родину; немудрено, что память о них совсем ослабла. Вот каким образом я стал таинственным чужестранцем у себя на родине.
Однако не думайте, что я избегаю людей и стремлюсь к мрачному уединению. Я бросил море только потому, что решил прожить остаток дней в уюте и спокойствии. Характеру моему совершенно чужда мрачная замкнутость и суровость. Я всегда любил молодежь, и с годами общество детей становится для меня все более и более незаменимым, особенно буйная и предприимчивая мальчишеская компания. С мальчишками я играю, как сверстник, мастерю для них змеев, выдалбливаю кораблики из коры. Большая радость переживать с ними вторично свое детство.
Ребята, конечно, не догадываются, что жизнерадостный старик, навязавшийся им в товарищи, испытал на своем веку немало грозных приключений и вышел, к удивлению своему, невредимым из головокружительных опасностей.
Отдельные эпизоды моих приключений известны кое-кому в поселке. Рассказчик я словоохотливый; за слушателями не гоняюсь, но и не бегаю от них. Но всего приятнее мне то, что я нашел в нашей приморской глуши весьма своеобразную и благодарную аудиторию. По соседству с нашим поселком расположена школа с громкой и несколько смешной вывеской: «Учебное заведение для воспитания и совершенствования юных джентльменов». Вот эта-то школа и поставляет мне моих лучших слушателей.
Ребята пригляделись ко мне на берегу, где они резвятся долгими часами, а по коричневому загару моему и всей повадке угадали во мне моряка. Чутье безошибочно подсказало им, что прошлое у меня не совсем обычное; они почувствовали запах приключений и потянулись ко мне в надежде услышать кое-что занимательное. Мы познакомились, подружились, и, по просьбе ребят, я принялся им рассказывать в разбивку различные случаи моей биографии. Стоит мне присесть на берегу, и тотчас меня окружает целая орава любознательных мальчишек с разинутым ртом и горящими глазами; откупиться от них можно только интересной историей.
Не боясь показаться смешным, признаюсь, что сам я нахожу в своих рассказах немалое удовольствие: моряки, как все бывалые люди, – хорошие рассказчики: нет-нет да и заслушиваются самих себя.
Однажды, выйдя на берег рано утром, я столкнулся со всей оравой моих ребят. Вид у них был слегка озабоченный, торжественный и взволнованный. В руке у старшего я заметил сложенный вчетверо листок бумаги.
При напряженном молчании мальчишек бумага была мне торжественно вручена; в ней заключалась просьба, обращенная лично ко мне и подписанная всеми присутствующими:
Дорогой капитан!
Сегодня у нас свободный день. Мы думали, как получше его провести, и решили обратиться к вам и попросить вас рассказать интересную историю. Кое-что мы от вас уже слышали, но тогда мы не были все в сборе, как сегодня, а когда пересказываешь товарищам своими словами, то многое бледнеет и теряется. Порадуйте нас сегодня! Выдумок нам не нужно; к тому же ваши настоящие приключения интереснее всяких выдумок. Расскажите нам что-нибудь такое, что могло бы случиться с любым из нас. Мы не хотим подсказывать вам: случай из своей жизни выберите сами. Но если вас не затруднит, пусть это будет одно из самых ранних ваших приключений – из той отдаленной поры, когда сами вы были мальчиком. Обещаем слушать внимательно, не перебивать и крепко запомнить.
Трудно было отказать в такой вежливой просьбе. С величайшей готовностью я пошел навстречу ребятам и, немного порывшись в памяти, остановился на большом приключении, которое выпало мне на долю, когда я был таким же сорванцом, как они. Для того чтобы подготовить их к этому необычайному и сложному рассказу, я решил предпослать ему два скромных случая из своего детства, по которым они легко смогли бы заключить, как постепенно возрастала моя страсть к независимости, предприимчивости и любовь к морю.
Я решил познакомить их с историей моего первого плавания, которое произошло в самой дикой и невероятной обстановке. Достаточно сказать, что я называю его «Путешествие во мраке».
Итак, мы уселись на розоватый прибрежный песок; вокруг меня – настороженные детские лица. Я бросил взгляд на необъятную пелену моря, усеянную барашками волн, вдохнул любимый соленый воздух и приступил к рассказу.
Глава IIСпасенный лебедем
С самого раннего детства я питал неодолимое влечение к воде. Если бы я родился моржом, дельфином или уткой, вряд ли эта стихия была бы мне более близкой. Отец мой был моряком, моряками были дед и прадед, и возможно, что это пристрастие я унаследовал от них. Так или иначе, вода всегда была для меня родной стихией, и самым крошечным ребенком я уже плескался в воде. Как меня ни отгоняли от всяких луж и прудов, как ни шлепали, ни уговаривали, я все-таки к ним возвращался. Зато могу сказать с гордостью, что самое первое мое приключение разыгралось на воде. Я хорошо его помню и расскажу вам в виде вступления, чтобы вы сразу прониклись моими вкусами.
Был я тогда совсем малышом, в том возрасте, когда бегают вперевалку, еще цепляясь за подол матери, и спускают на воду бумажные кораблики. Кораблики мои я мастерил себе собственноручно, выдергивая танком страницы из старых книг или похищая старые газеты, и спускал мою флотилию на зеленый заплесневевший пруд, который в воображении моем разрастался до размеров океана. Вскоре, однако, мне прискучил мой бумажный флот как невсамделишный. Скопив небольшую сумму, я приобрел в игрушечной лавке прекрасную точеную, со всеми деталями сработанную модель парусника; старый рыбак, художник своего дела, смастерил ее на досуге.
В килевую длину мое судно имело пятнадцать сантиметров, а в ширину – целых восемь. Тоннаж его равнялся двумстам пятидесяти граммам.
«Утлое суденышко», – скажете вы, но мне оно представлялось грандиозным, словно какой-нибудь трехпалубный фрегат.
Лужа на заднем дворе была уже недостойным бассейном для моего драгоценного парусника, и я принялся искать других, более обширных вод, в которых мой кораблик мог бы доказать свою быстроходность и прочие морские качества.
Вскоре я набрел на средней величины пруд. Для меня это был не пруд, а по крайней мере океан: кристально прозрачная вода, чуть подернутая рябью мелких волн; легкий ветерок, ничуть не хуже морского бриза. Я спускал мой трехмачтовый кораблик, паруса его тотчас туго надувались, он стрелой пересекал прохладный пруд, и я едва успевал его встретить на том берегу, радостный и запыхавшийся.
Сколько раз мы с ним состязались в скорости с переменным исходом, в зависимости от того, был ли ветер попутным и свежим.
Нужно вам сказать, что этот пруд находился в усадьбе знатного лорда, в парке с подстриженными деревьями и замысловатыми аллеями, обнесенном колючей оградой. Хозяин парка жил где-то в столице, но вход в его владения был строго запрещен и охранялся свирепым садовником. Однажды, набравшись храбрости, я подступил к этому суровому человеку и изложил ему свою дерзкую просьбу: мне нужен бассейн; я обещаю не мять зеленого клевера, не рвать цветов, я совершенно равнодушен к затейливым беседкам и ко всему великолепию усадьбы лорда; садовник может не опасаться – с моей стороны никаких разрушений, но я прошу его об одном: допустить меня к бассейну.
В детском голосе моем, очевидно, звучала такая убедительность и страстность, что садовник, немного поломавшись, разрешил мне с моим кораблем вход в заветный парк. Сломя голову побежал я домой и через несколько минут начал первые опыты.
Помнится мне, в этом пруду плавала дюжина лебедей и еще какие-то диковинные птицы. Дети садовника кормили их хлебными крошками и научили тому же меня. Отправляясь в парк, я набивал карманы мякишем.
Неудивительно, что птицы, особенно лебеди, быстро приручились; они подплывали к самому берегу и бестрепетно хватали корм из рук.
Мы с детьми садовника придумали довольно забавный способ кормежки. Нужно сказать, что берег пруда с одной стороны возвышался метра на полтора; вода здесь была поглубже, а так как берег обрывался почти отвесно, мы, дети, считали его неприступным. Сюда-то мы заманивали лебедей, которые, впрочем, охотно подплывали сами при нашем появлении; мы натыкали кусочки мякиша на кончик длинного расщепленного ивового прута и, размахивая этим волшебным жезлом как можно выше над головами лебедей, с радостью наблюдали, как они вытягивают длинные шеи, трепыхаются и грузно подпрыгивают, чтобы ухватить его, как собаки при виде лакомого куска.
Однажды я пришел к бассейну с лебедями раньше обыкновенного. Детей садовника еще не было. Под мышкой у меня был мой трехмачтовый кораблик; я спустил его на воду, как всегда, и собирался побежать ему навстречу, чтобы поспеть к «прибытию в гавань».
Но погода в то утро стояла почти безветренная, и парусник мой двигался медленно по ленивой ряби пруда. Спешить было некуда, и я принялся бродить вдоль бассейна. Выходя из дому, я не забыл о лебедях: к этим красивым птицам я всегда чувствовал нежность, и сейчас без раздражения вспоминаю, что по милости этих грациозных созданий я малышом еще был вовлечен в довольно серьезную опасность.
Итак, карманы мои были набиты в тот день хлебным мякишем, который я предусмотрительно украл из буфета, без всяких угрызений совести, для моих прекрасных птиц.
Подойдя к крутому бережку, я поманил лебедей, соблазняя их привычным кормом.
Целых шестеро, трепеща крыльями и надменно выгнув шею, медленно направились ко мне и уже почти достигли полутораметровой «кручи». Вытянув раскрытые клювы, они с горящими глазами наблюдали за малейшим моим движением и одну за другой подхватывали крошки хлеба, которые я бросал со своей высоты.
Я уже опустошил свои карманы, когда внезапно кусок дерна, на котором я стоял, заскользил и сорвался в воду. Случился «оползень»: явление довольно частое на «обрывистых» берегах, хотя бы и в полтора метра. Я шлепнулся в воду, как камень, и камнем пошел бы ко дну, если бы не лебеди, до крайности удивленные и взволнованные моим падением.