Плавать я не умел, но инстинкт самосохранения, свойственный всему живому, подсказал мне правильный образ действий в минуту опасности. Я беспорядочно махал руками, ища точки опоры, как все утопающие.
«Хоть бы дощечка, хоть бы соломинка!»
Когда я нырнул или, вернее, шлепнулся в пруд, в уши мои и глаза набралась вода; я на мгновение ослеп и оглох. Я только смутно слышал плеск и крики шарахающихся в ужасе лебедей и лишь через мгновение, под влиянием блестящего наития, ухватился за лапу самого жирного и сильного – вожака всей стаи. Страх удесятерил его силы, и он повлек меня к другому берегу, хлопая крыльями, словно хотел вспорхнуть и улететь.
Не знаю, чем бы окончилось это приключение, если бы лебедь затянул свое путешествие. Вы легко догадаетесь, отчего я сомневаюсь в благополучном исходе: я захлебывался, задыхался, фыркал, терял последние остатки сил и сознания; еще немного – и я перестал бы бороться.
Но как раз в критическую минуту, когда сознание мое готово было померкнуть, я почувствовал под ногами дно; теперь я стоял в воде по самые плечи.
Нечего говорить, что положение это мне не улыбалось; я был рад и счастлив положить конец своей злополучной прогулке, отпустил лапу лебедя, тот немедленно взвился на воздух и улетел с пронзительным криком.
Я же побрел к отлогому берегу – вода доходила мне уже до щиколотки, – фыркая, вскарабкался на берег и облегченно вздохнул.
Я был до того потрясен пережитым, что даже не поинтересовался судьбой своей шхуны, она безмятежно продолжала свое плавание, а я сломя голову пустился домой и, пробравшись на кухню, где, по счастью, никого не было, высушил свою одежду.
Глава IIIПодводное течение
Быть может, друзья мои, вы подумаете, что жестокий урок, полученный мною при падении в пруд, отбил у меня вкус к «морским играм». Ничего подобного! В этом отношении печальный случай прошел бесследно, зато он направил мои мысли совершенно в другую сторону: я понял, какими громадными преимуществами в жизни располагает хороший пловец, и под впечатлением пережитой в парке опасности решил во что бы то ни стало выучиться плавать.
Мать моя в этом смысле меня поощряла; отец, находившийся в то время на одной из дальних широт, прислал с корабля письмо, в котором всячески одобрял мое решение; он даже посоветовал мне самый разумный, по его мнению, метод обучения. Я с жаром принялся за дело. Отцовское письмо я принял как намек: чем раньше я выучусь плавать, чем больше буду закален, тем скорее приобщит он меня к увлекательной жизни моряков, сделает своим спутником и товарищем. Теперь, после школьных занятий, я убегал на море и в палящую жару часа по два плескался в воде, как молодой нырок.
Как это ни обидно было моему самолюбию, но первые практические уроки плавания я получил от младших своих товарищей. Вспоминаю, с каким гордым чувством я впервые поплыл лягушкой и саженками; еще более мне памятно очаровательное ощущение, с каким я вытянулся впервые, погрузив затылок в воду, на спине.
Разрешите, друзья мои, дать вам хороший совет: учитесь плавать, говорю я вам, учитесь плавать! Это умение пригодится вам гораздо раньше, чем вы думаете. Быть может, завтра вы почувствуете жгучий стыд при виде тонущего товарища, которому бессильны помочь; а кто поручится, что вам самим не придется плыть, захлебываясь, к желанному берегу?
В наши дни, когда путешествия занимают все больше и больше места в жизненном обиходе, опасность гибели в волнах гораздо острее, чем в прошлые десятилетия: многим приходится теперь переплывать океан, пассажиры проплывают сотни и тысячи миль по течению многоводных рек; англичане и американцы путешествуют по делам и ради собственного удовольствия; вкус к морским путешествиям прививается, как в древние времена, всем народам Европы – и страшно подумать, что на целую сотню путешественников вряд ли найдется пять-шесть человек, умеющих плавать. Между тем маршруты теперешних пассажирских и торговых кораблей не считаются ни с бурями, ни с течениями, ни с временем года. Я не скажу, конечно, что пловец, потерпевший кораблекрушение посредине Тихого или Атлантического океана, застрахован от гибели и благополучно доберется саженками до берегов; но у него громадные шансы доплыть до какой-нибудь шлюпки, до черной точки, маячащей где-нибудь вдали, которая, к великой радости его, окажется бочонком, обломком мачты или широкой удобной доской. Все эти хрупкие предметы могут сослужить погибающему великую службу. Самое главное – продержаться до приближения судна, заметившего катастрофу или случайно проходящего мимо. Главное – выиграть время. Кто этого не умеет, тот камнем пойдет ко дну.
К тому же вы знаете, что большинство кораблей терпит аварию не в открытом море и не посреди океана; только в самых редких случаях ярость бури способна разбить в щепы корабль в открытых водах. Для этого море должно, как говорят моряки, окончательно «распоясаться». Обычно кораблекрушения происходят в виду порта и даже у самых берегов. Вы поймете, конечно, как существенно в таких случаях умение плавать. Нередки также и речные катастрофы. Неправильная погрузка – и судно, зачерпнув воды, пошло ко дну; десятки людей тонут в виду зеленых лужаек и ветряных мельниц.
Все это общеизвестно, повторяется из года в год. И надо лишь удивляться людской беспечности и тому, как редки сейчас не только хорошие, но и посредственные пловцы.
В школах, дети, вас обучают всякому вздору. Если бы хоть часть того времени, которое вы поневоле убиваете на зубрежку катехизиса и древних языков, ушло на приобретение здоровых мускульных навыков, в том числе и умения плавать! Наше правительство не озабочено тем, чтобы создать здоровых людей из детей бедняков; вас учат смирению и покорности. Сделайте себя сильными людьми! Блестящие молодые джентльмены в своих университетах и колледжах занимаются греблей и плаванием как спортом. Для вас это – необходимость. Никто вам не поможет, дети моряков и матросов. Закаляйте себя для достойной борьбы за существование!
Лично я благодаря своей страсти к морю неоднократно бывал на волосок от гибели. Волны как бы задались целью поглотить меня при первом случае; на любовь мою пучина отвечала грозным ревом и свирепыми предостережениями. Если бы волны были одушевлены, я упрекнул бы их в черной неблагодарности.
Прошло уже несколько недель после трагикомического купания в пруду, и я уже показал в плавании значительные успехи, когда более серьезная катастрофа едва не пресекла мою морскую карьеру.
Она разыгралась не в заплесневевшей луже и не в зеркальном пруду, где плавают белоснежные лебеди.
Бухта, в которой обычно купались жители нашего местечка, была выбрана не совсем удачно. Пляж, правда, был прекрасный, с желтым, канареечного цвета, песком и белыми ракушками, но под прозрачной поверхностью вод таилось мощное и опасное течение, бороться с которым было под стать только опытному пловцу.
Кое-кто утонул, вовлеченный в воронку; эти несчастные случаи почти заглохли в памяти, окутались дымком легенды. Не так давно приезжих купальщиков чуть не вынесло этим течением в открытое море, но рыбаки заметили их со своих баркасов и спасли.
Старейшины поселка, седобородые рыбаки, чье веское слово делает у нас погоду, не любят распространяться об этих печальных случаях и лишь пожимают плечами, если кто обмолвится о них. Меня всегда удивляла эта странная сдержанность, это намеренное замалчивание очевидности; иные старожилы доходят до того, что вовсе отрицают существование подводного течения, другие утверждают, что оно совершенно безобидно. Однако я заметил, что детям своим они запрещают купаться в подозрительных местах.
Лишь много позже, когда после сорока лет бурных скитаний и приключений я возвратился на родину, для меня разъяснилась истинная причина двусмысленной сдержанности моих сограждан. Нужно вам сказать, что деревушка наша является дачным поселком, куда в летнее время стекаются купальщики из больших городов, и что благосостояние жителей до известной степени связано с наплывом приезжих. Легко себе представить, что дурная слава нашей бухты была бы убийственной для ее репутации как дачного места и что наш крошечный курорт заглох бы вовсе, взятый приезжими под сомнение. Прощай тогда летний заработок! Вот почему мудрые старейшины поселка предпочитали замалчивать подводное течение. Но как ни отпирались наши козлобородые старцы, я чуть не погиб по милости этой подводной струи.
«Чуть-чуть» не считается – скажете вы, так как видите меня здоровым и невредимым. Не знаю, по-моему, это была настоящая гибель; я окончательно обмер, потерял сознание от страха и боли; можно было разрезать меня на кусочки, и я не заметил бы.
Я бы простился с милой жизнью в тот самый день, если бы на выручку мне не явился один цветущий и веселый парень, лодочник из нашего поселка по имени Гарри Блю – мой избавитель и будущий друг.
Сам по себе этот случай не представляет ничего замечательного, и я вам рассказываю о нем потому только, что тогда завязалось мое знакомство с Гарри, который на целые годы стал для меня живым примером, недосягаемым образцом и предопределил всю мою дальнейшую судьбу.
Итак, я купался на взморье и, по оплошности или увлекаемый жаждой исследовать отдаленный уголок бухты, направился к одному из самых опасных мест пресловутого течения; оно меня сразу же подхватило и, закрутив, понесло к открытому морю. Я был уже на таком расстоянии от берега, что нечего было мечтать достигнуть его вплавь; к тому же страх сковал меня. Так или иначе, я сдался стихии без бою и камнем пошел ко дну.
Я смутно вспоминаю, что в ту минуту, когда я перестал барахтаться, мелькнула какая-то лодка и в ней – человек. Потом все исчезло в тумане; глухой рокот, похожий на раскаты грома, хлынул мне в уши, и сознание померкло, как пламя задутой свечи.
Я не помню ничего промежуточного, пока не очнулся. Когда я раскрыл глаза, надо мною склонялось улыбающееся молодое лицо; кто-то растирал меня, делая мне искусственное дыхание, возвращая к жизни разнообразными приемами, щекотал перышком мои ноздри.