Как гусли, душа ее ревет!
Кап-кап-кап — из ясных глаз Маруси
Капают слезы на копье!
Собирать все войско в единый кулак я считал пока преждевременным и неразумным. Большое скопление людей и лошадей сразу же сказалось бы на скорости передвижения, неизбежно создало бы проблемы и с питанием. Из академического курса военной истории я хорошо запомнил знаменитый постулат Наполеона: идти порознь, сражаться вместе. Кроме того, наличие нескольких отрядов создавало у местных жителей иллюзию нашей многочисленности, что тоже было нам на руку. При этом все колонны находились под моим присмотром, связь с ними была достаточно надежна. В случае опасности мы могли весьма быстро собраться воедино. Темп нашего движения был максимальный. Я надеялся, что мы стремительно пролетим степи и, нигде не задерживаясь, помчимся дальше. Возможность такого хода событий подтверждали и волхвы-разведчики, успевшие выяснить, что населяющие лежащие по ходу нашего движения степи кочевники-скифы вовсе не ожидают нашего удара и мирно пасут свои многочисленные стада.
В положенной мне по рангу кибитке на деревянных колесах я находиться не мог. Все потуги соорудить что-то наподобие примитивных рессор так и не увенчались успехом, а потому первой же четверти часа отчаянного подпрыгивания на ухабах хватило, чтобы вытрясти мне всю душу. Как правило, я ехал верхом рядом с Вышатой. Всегдр и Эго летели где-то за облаками на Горыныче. Мы встречались с ними лишь на больших привалах, когда Змея кормили павшими лошадьми да пойманными сайгаками. Подкармливала его со скатерти-самобранки и Эго. Во время одной из дневок Эго рассказала мне, что, как-то оголодав, Змей проглотил несколько попавшихся ему на глаза скифских коров.
— Ну съел и съел! — отмахнулся я от нее, не придав значения сказанному. — Мне сейчас не до ваших коров!
Вакула тоже редко бывал с нами, так как возглавлял передовой полк и все время находился где-то далеко впереди по ходу нашего маршрута.
Постепенно леса перешли в лесостепь, а затем и в степь.
Еще зимой я составил на основании собственных географических познаний и донесений волхвов некое подобие карты, которую затем собственноручно изобразил охрой на нескольких сшитых между собой коровьих шкурах. Разумеется, от одного вида этого чудовища географ двадцать первого века пришел бы в ужас, не найдя там ни сетки координат, ни сколь-нибудь вразумительного масштаба. Но для меня этот “коровий атлас” был поистине неоценим, ибо помимо рисованных планов я записывал в него и всю получаемую информацию. Когда же Всегдр расстилал на траве мое рукотворное творение и я начинал озвучивать свои записи, показывая при этом рукой направление нашего движения, реки, горы и разные страны, то на лицах моих воевод читалось уже не только высочайшее почтение, но и почти мистическое преклонение. Созданную мною карту можно было, видимо, считать первой в истории человечества. Увы, я прекрасно знал, что до потомков не дойдет даже памяти о ней!
За несколько дней похода по степи мы почти никого не видели. Лишь изредка на горизонте мелькали конные фигурки да кто-то жег на дальних курганах сигнальные костры. Затем произошло несколько мелких конных стычек, но и они завершились ничем. Скифы так же стремительно исчезли, как и появились, а наши их не преследовали. Крупное столкновение произошло всего лишь раз. Из-за окрестных холмов внезапно кинулось на нас в атаку более тысячи всадников. Однако не успели скифы проскакать по направлению к нам и половины расстояния, как их тут же контратаковал Вышата во главе с тысячей наших всадников. Над головами воинов трепетали на свежем степном ветру наши багряные стяги. Остальная часть колонны разделилась на два отряда и попыталась взять нападавших в клещи. Вот две конные лавы сшиблись на всем скаку. Несколько минут на поле брани царила полная неразбериха, но кочевники обратили своих коней вспять и так же стремительно понеслись от нас, как только что нападали. Запели боевые рожки, и наши всадники тоже повернули обратно. Разгоряченные схваткой, воины нехотя съезжались к месту сбора.
— Каковы потери? — спросил я Вышату.
— Убитых нет! Несколько раненых!
— Отлично! — сказал я обрадованно.
Результат боя был, однако, для меня не совсем ясен, так как я не знал цели произведенного нападения. Если скифы ставили своей целью разгром нашей колонны, то тогда успех на нашей стороне, если же целью их нападения было лишь прощупывание наших сильных и слабых мест, то они вполне могли быть удовлетворены достигнутым результатом. Несколько захваченных пленников упорно молчали при допросе, и я, к всеобщему удивлению, велел всех отпустить. Не менее остальных были удивлены моим решением и сами пленные, которые уже были готовы и к пыткам, и к казням. Не заставив себя упрашивать, они тут же вскочили на лошадей и умчались прочь.
— Неразумно было отпускать врагов, которые расскажут о том, что они увидели у нас! — посетовал на меня Вышата.
— Вполне разумно отпустить тех, с кем мы не желаем воевать и враждовать! Это жест дружбы, и я надеюсь, что его хоть немного оценят! — ответил я в тон ему. — И чувства добрые мечом я пробуждал!
Ничего не ответив, воевода лишь пожал плечами и отошел в сторону.
По ночам на привалах мы выставляли усиленные караулы, кочевники, проверив однажды их силу и надежность, больше не пытались нам докучать.
Мы пронзили степь, как острый нож пронзает нежную плоть. Привыкшие к набегам степняки оказались абсолютно не готовы хоть как-то отреагировать на наш проход по их землям. Пронзив степь, мы, однако, не покорили ее. Пропуская нас через себя, она тут же смыкалась за нашими спинами, такая же бескрайняя и враждебная, как и была ранее. Мы уходили все дальше и дальше, оставляя в своем тылу огромные и пока не слишком дружественные территории. Как сложится наш поход в дальнейшем и чем нам грозит удаленность от своих земель, оставалось лишь только гадать.
А в одну из ночей в моем походном шатре внезапно объявился нежданный гость. Маленького роста, четверорукий, с большой бородой, гость был сердит и раздражен. Две его руки были явно лишними, бородатый карлик попросту не знал, куда их девать. По его нахальству да еще по тому, как он сумел проникнуть ко мне сквозь охрану, я сразу же понял, что своим присутствием меня осчастливил один из местных богов. А вспомнив донесения вездесущих волхвов, я примерно определил и его имя. Это был, скорее всего, верховный бог кочевых скифов Папай. Пока гость исподлобья оглядывал меня, я уселся перед ним на расстеленную на траве кошму и жестом пригласил своего визитера сделать то же:
— Садись, Папай! В ногах правды нет! Будь моим гостем!
— Я здесь не гость! Я здесь хозяин! — зло выкрикнул мне в лицо карлик, но сесть на кошму все же не отказался.
Вызывающее поведение скифского бога не произвело на меня ровным счетом никакого впечатления. Предыдущие встречи и общение с богами уже выработали у меня устойчивый иммунитет ко всем их беспардонным выходкам.
— Что тебе здесь надо? — спросил я бородатого карлика.
— Я отец всех скифских богов Папай! — гордо вскинул свою кудлатую бородку старикашка. — Даже ты уже знаешь мое гремящее по всем степям имя! А пришел я, чтобы узнать у тебя, незнакомец, что тебе надо в моих владениях и скоро ли ты уберешься отсюда!
— Я Посланник! — спокойно ответствовал я. — К тебе же я не пришел, а просто прохожу через твои владения, чтобы идти дальше!
Ругаться, а тем более выяснять отношения со скифским верховником у меня не было никакого желания. Дело надо было решать миром, а потому я был настроен на редкость дружелюбно. Но Папай, видимо, имел на сей счет иную точку зрения. Он начал долго и грязно ругаться, а затем, подбежав ко мне и задрав голову, пытаясь заглянуть мне в глаза, закричал:
— Ну и что мне до того, что ты перебил где-то на севере несколько дюжин всяческой нечисти! Здесь у тебя этот номер не пройдет! Ты простой смертный, хоть и зовешься Посланником! А я бог, и тебе не остается ничего, как только молиться мне и исполнять мои повеления. Перун уверял меня, что вы ничего не тронете в моих степях, а на деле все оказывается наоборот! Твое войско — сборище негодяев!
Последняя фраза показалась мне особенно обидной. Ко мне коротышка мог относиться как угодно, но при чем же здесь мои воины?
— Это почему же сборище негодяев? — спросил я зло.
— А почему твой паршивый дракон сожрал целый табун моих священных скакунов с пастухом в придачу? — буквально убил меня известием Папай.
Вот, значит, кем были на самом деле “съеденные буренки” из рассказа старухи Эго! Ну ладно кони, что же касается пастуха, то мне, видимо, предстоял более чем жесткий разговор, ибо получалось, что Горыныч нарушил данную мне клятву не трогать людей.
— Так пастуха Змей тоже съел? — переспросил я скифского бога.
Папай неожиданно замялся.
— Ну, не совсем съел, — сказал он с явной неохотой. — Он его заглотил впопыхах, а затем, разобравшись, выплюнул!
— Так пастух жив?
— Жив-то жив, но кто ему компенсирует моральные издержки, а мне материальные?
О! Папай был весьма сведущ в вопросах права. Вот тебе и степной неуч!
— Сам себе и компенсируешь! — огрызнулся я на его наглость.
Ответом мне была длинная тирада о его превосходстве надо мной, о величии скифского божественного пантеона и о ничтожестве всех остальных стран и народов.
— Я превращу тебя в гадкого паука! — объявил мне важно в конце своего монолога Папай.
К моей досаде, карлик, судя по всему, обладал ярко выраженным “комплексом Бонапарта”, которым, по утверждению психологов, страдает часть людей маленького роста. В такой ситуации в чем-то разубеждать воинственного коротыша было бы явно неразумно. Следовало постараться уладить дело. Я мысленно выругал себя за несдержанность. Воистину иногда лучше молчать, чем говорить! Взвесив все за и против, я избрал примирительный вариант:
— Возможно, вы будете несколько разочарованы, уважаемый Папай, но не так давно я стал таким же богом, как и вы! А вот и доказательство моей избранности!