Джейк распахнул перед Нэнси переднюю дверцу, но она грациозно скользнула на заднее сиденье, поближе к Люку. Сука!
— Кого отвезем первым? — пропел Джейк.
— Мы едем к Нэнси.
И вот машина встала у ее двери, но Джейка никто «на рюмку чая» не пригласил.
— Тебя подождать? — спросил он Люка.
— Спокойной ночи, — отозвался тот, прежде чем со всей дури шандарахнуть дверцей. — И спасибо за обед.
Неблагодарный мудак! Второсортный писака! Джейк свернул за угол, переждал красный свет, потом вынужден был дать кругаля, чтобы не переть против одностороннего движения, и в результате остановился там же, где и был, только на другой стороне улицы. Выключил свет, стал ждать. Адонай, Адонай, сделай так, чтобы у нее оказались месячные! Пусть из нее течет кровь, из скотины этакой! Хотя ему-то — ой! — ему ли не похер, грязному гойскому ублюдку.
Прошло полчаса. Свет в гостиной погас, опустились шторы.
…О-о, — стонет она там, — о-о, твои руки сводят меня с ума-а! Пожа-алуйста, войди в меня скорее!
Дрожа от нервного возбуждения, Джейк прикуривал одну сигарету от другой.
…Но почему ты до сих пор такой мяконький?
Хх-хе-хе! Вслух усмехнувшись, Джейк хлопнул себя по коленке. Второсортный писака, жмот, скупердяй, к тому же у него еще и не стоит!
…Ну… ну, тогда я тебе полижу.
Ой, нет! Не позволяй ему, Нэнси! У него это… У него ангина Венсана![50]
Час прошел. Вот и в спальне свет гаснет. Пожалуй, при ближайшем рассмотрении не такая уж она и умница. Да и красавица сомнительная. И зубы у нее неровные.
Два часа! Тут Джейку, преисполненному к ней отвращения, а к себе ненависти — за все это высиживание в темноте, будто он какой-нибудь придурочный подросток, — неожиданно вспомнилось детское: «Если я умру во сне, Боже, снизойди ко мне…» Ага, конечно! Он-то снизойдет, а я-то что же — сойду в могилу, так и не поставив «Оливер!»?[51] Ни разу не трахнув негритянку? не увидев Иерусалим? не отказавшись от «Оскара» и не выступив по этому поводу с речью, не испытав, как действует героин, не поучаствовав в борьбе за какое-нибудь важное дело, не заимев круизную яхту, не произведя на свет сына, не став премьер-министром, не бросив курить, не встретившись с Мао, не попробовав (прости, Господи!) секс с мужчиной, не сняв фильма по рассказам про Беню Крика, не отклонив предложенный титул сэра, не оказавшись в постели с двумя красотками одновременно, не убив нациста, не пригласив в Лондон Ханну, не совершив круиз в каюте первого класса на лайнере «Иль де Франс», не сняв в каком-нибудь триллере Лорен Бэколл[52], не познакомившись с Ивлином Во, не прочтя Пруста, не кинув за ночь четыре палки (интересно: а бывает вообще такое?) и не удостоившись ретроспективного показа своих фильмов в «Национальном фильмотеатре»[53].
В твоем возрасте Орсон Уэллс уже был знаменит. Достоевский уже написал «Преступление и наказание»[54].
Моцарт завершил все лучшие свои творения. А сэр Перси Биши — так тот и вовсе утоп!
Впрочем, я не ставил цели
Походить во всем на Шелли.
Невыразимо подавленный, Джейк завел мотор и покатил прочь. Свернув на улицу, где жил Люк, машинально глянул на его окна, и сердце радостно ёкнуло: в спальне свет!
Отпирать Люк вышел в халате.
— Ты что тут делаешь? — накинулся на него Джейк.
— Как что? Живу я тут. — Времени было четыре утра. — А ты… вот, сейчас наберусь храбрости да и спрошу: ты-то что тут забыл?
— Да как-то не спится.
— И мне тоже. Выпьешь?
Они поговорили о перспективах постановки пьесы Люка в других театрах, о сценарии, с которым носился Джейк, о сенаторе Джоне Кеннеди и его шансах на президентство, а также о том, надо ли им со всеми вместе принять участие в следующей, пусть и бессмысленной, манифестации на Трафальгарской площади. Говорили обо всем, кроме Нэнси. Наконец, Джейк спросил:
— А ты чего там — вроде недолго с ней пробыл-то, а?
— Ушел почти сразу. У нее голова разболелась.
— Ай, как жалко!
— Да-а… Как она на твой взгляд?
— Да так себе. А на твой?
С годами эта пара реплик у них троих стала чем-то вроде пароля. Тем самым застолбив один из тех моментов, которые их объединяли.
Следующим вечером, как запомнилось Нэнси, Джейк приехал рано, чтобы было время покаяться, поскольку ожидал, что встретят его сердито.
А наутро они вместе улетели в Париж, и только там, когда она уже лежала в его объятьях, он признался, что на случай, если бы она принялась ругать его за испорченный вечер с Люком или вдруг пригрозила выгнать, у него было заранее намечено разыграть приступ люмбаго.
— Тогда бы мне пришлось зависнуть у тебя на неделю, я лежал бы в постели беспомощный и никак не мог бы противостоять самым извращенным твоим притязаниям.
В такси все это вспомнив, Нэнси улыбнулась.
То был 1959 год.
С тех пор появились Сэмми, Молли и Бен. Восьми лет как не бывало.
Когда в паб «Дюк оф Веллингтон» — тот, что на Портобелло-роуд, — крутя головой, торчащей над толпой посетителей, опаздывая, влетел запыхавшийся Люк, он не сразу углядел Нэнси, и она в этот момент вдруг увидела его ревнивыми глазами Джейка. Вытянутое лицо Люка стало теперь полнее, обрюзгло, появились морщинки, он завел бачки (как бы в помощь редеющим льняным волосикам) и окружил подбородок полукольцом монгольских усиков а-ля Фу-Манчу[55]. На Люке был желтый свитер с высоким воротом, коричневый замшевый пиджак и до неприличия обтягивающие узкие брючки с накладными карманами — похоже, не обошлось без Дуга Хейварда[56]. На сцене те же, входит их общий друг, стиляга, — сказал бы Джейк.
Ну стиляга, ну и что, внутренне заспорила с ним Нэнси, сопротивляясь навязанному Джейком неприятию и досадуя на себя за то, что его предубеждения застят ей белый свет, причем даже в его отсутствие! Люк, уговаривала она себя, все равно чудный, он всегда мне рад, всегда обо мне помнит, не то что некоторые другие. Да ведь нам с Джейком и самим уже под сорок!
Люк привлек к себе Нэнси.
— Как прошло вчерашнее заседание?
— Давай об этом пока не будем. Что Канада? Поклонники таланта падали ниц?
Ну, не то чтобы… Зато все их старые друзья в Торонто, по его словам, очень интересуются неприятностями Джейка, источают сочувствие, но жаждут грязи.
— Слушай, — резко сменив тон, заговорил он торопливо, — я хотел бы кое-что прояснить. Я, конечно, ни на секунду не допускаю мысли, что Джейка приговорят к чему-то более серьезному, чем какое-нибудь всенеприятнейшее предупреждение, но ты в любом случае о деньгах можешь не беспокоиться. В случае чего я смогу тебя обеспечить, причем левой ногой.
Этот сможет. И даже не ногой. Одним мизинцем. Тем не менее Нэнси была тронута. На глаза навернулись слезы.
— Да ладно, я и так уверена, что ты нас не бросишь.
— Ты что это? Иронизируешь? — Он нахмурился.
— Нет. Честно. Но лучше не надо. Джейку это не понравится.
Люк не настаивал.
— Какой идиотизм, — скривился он. — Ну, в смысле, суд, все это дело. Не верю ни единому слову. А ты?
Нэнси посмотрела на него настороженно:
— Не думала, что твоя убежденность нуждается в подпорках.
— Да ну, черт, нет, мы ведь три года жили вместе, в одной квартире, забыла? Я отлично знаю: нет у него никаких извращенных наклонностей! Да и вообще он в этом смысле скромник.
— Да. Но в той заварухе он был не один.
И она поведала Люку о том, что Гарри (второй фигурант дела) — субъект уже судимый, даже дважды, причем один раз за шантаж.
— А что по этому поводу говорит Джейк?
— Он думал, что Гарри привирает, а когда узнал, что все правда, тут уж, как говорится, прибалдел. От этакой безбашенной изобретательности. — Сказав это, Нэнси не удержалась от смешка. Люк тоже усмехнулся. — Джейк сказал так: «Ну кто подумал бы, что Гершл на такое решится». Между прочим, — добавила она, — Гарри уже связался с «Ньюс оф зе ворлд»: после суда хочет продать им всю подноготную.
— А на это Джейк что говорит?
— Его это невероятно забавляет. Он своим Гарри просто очарован.
— Что он, рехнулся, что ли?
Нэнси заметно напряглась.
— Шучу, шучу, Нэнси. Ты ж понимаешь, я любя. Но вся история настолько дикая! Ну, хотя да, адвокаты объяснят, расскажут, как он всегда подбирал всяких бездомных и заблудших, что Гарри он оказывал помощь как благотворитель, да и о том, что прилетел прямо с похорон в состоянии стресса, а ты была с детьми на Корнуолле, ну и…
— А вдруг он сам хочет в тюрьму?
— Да ну, не болтай чепухи, Нэнси!
— Все дело в том, Люк, что теперешним ты его едва ли знаешь.
— Так он меня сам отвадил. Надо же так издеваться! Своими шуточками по стенке размазывал. Моих девиц, весь мой образ жизни. Все чохом. О’кей, о’кей, я, что называется, пробился. Но если ты пробился, ты не обязательно продался! Видеться с ним — значило все время извиняться. Все время сдерживаться, чтобы он не попрекнул, будто я «сыплю именами». Черт, больно-то мне надо ими сыпать! Что ж делать, когда с этими людьми общаешься каждый день.
— Но он-то с ними не общается!
— Мы ведь как братья были раньше, сама знаешь. 3-зараза. Может, выпьешь?
— Мне нельзя.
— Постарайся смотреть на это с юмором.
— Стараюсь. Ха-ха-ха.
— Сейчас-то да, не до смеха. Знаю, знаю. Но когда кончится… а, ч-черт. Ведь молодыми мы были не разлей вода! — Люк словно думал вслух. — Столько у обоих было надежд, так лихо начинали!
— Не все кандидаты проходят.
Вот опять изречение Джейка