Как-то раз Джо проходил мимо пошивочного ателье Гуди Перлмана на Мейн и зашел — просто так, по старой памяти. Гуди, кстати, разъезжал на «бьюике» — и это во времена, когда такой автомобиль можно было купить разве что на вторичном рынке (с десятью или пятнадцатью милями на одометре), причем по цене, намного превышающей заводскую. В общем, когда Джо в тот вечер пришел домой, Гуди уже ждал его в автомобиле, припаркованном у подъезда. Пригласил Джо сесть к нему и показал фотографии жены и детей, а также медицинское освобождение от армии. Поговорили о добрых старых временах, похихикали, но в глазах у Гуди стоял страх. Сидит, шутит, а у самого за шиворот пот течет. В конце концов вынул конверт с двумястами пятьюдесятью долларами и сунул Джо.
— Пожалуйста, не подымай волну. Оба евреи, мы же поймем друг друга. Я желаю тебе самого лучшего, всяческой удачи, ты такой у нас умница, такой красавец, просто принц!
На что Джо, говорят, достал зажигалку и подпалил конверт — то есть действительно поджег его — и не разжимал пальцев, пока деньги не исчезли в пламени. Затем он, не сказав ни слова, выбрался из машины, тогда как Гуди, со скрежетом врубив передачу, рванул с места и поехал прямо домой, где попросил Молли вызвать доктора Каца.
На заднем дворе Джо устроил себе что-то вроде тренировочной площадки. Повесил боксерскую грушу, положил маты, на них медицинбол[141].
Иногда к нему наведывались какие-то незнакомцы, участвовали в спарринг-тренировках, приводили с собой девиц, и девиц, надо сказать, действительно шикарных, которые при этом сидели, изящно закинув ногу на ногу и посасывали мартини. Арти с Джейком подсматривали, прячась за занавесками в спальне; так Джейк впервые увидел фантастическое переплетение шрамов у Джо на спине. Целый узор из заживших порезов и ран. Одна из девиц, длинноногая блондинка, появлявшаяся обычно в темных очках и костюме для верховой езды, приходила чаще других и сидела дольше, а после упражнений растирала Джо полотенцем, потом садилась в его «эмгэшку» и ждала, пока он тоже переоденется в форму наездника, после чего они вместе ехали в конюшню на Бэгг-стрит, где брали напрокат лошадей. А бывало, что та же девушка приезжала поздно вечером — просто повидаться с Джо — или внезапно появлялась среди дня. Однажды, когда она сидела на дворе с Джо и попивала мартини, в дверь позвонил высокий, элегантно одетый седой мужчина. Девушка спряталась в сарае. А Ханна, выйдя к нему на звонок, сказала, что Джо нет дома. Мужчина сел в машину, прождал чуть не два часа, и лишь потом уехал.
Наведывалась к нему и еще одна женщина. Эта приезжала на такси. Темноволосая и необычайно красивая, хотя явно старше Джо. Ее визитам он, похоже, не шибко радовался и никогда не позволял ей растирать себя полотенцем после работы на снарядах. Как-то раз она на заднем дворе вдруг расплакалась, о чем-то его умоляла, а он хлестнул ее полотенцем, так что она даже вскрикнула. Впрочем, бывали случаи, когда он уезжал с ней вместе и возвращался только утром, нагруженный покупками из «Севил-роу».
Элегантно одетый седой мужчина вновь и вновь подходил к их дому на Сент-Урбан, а однажды приехал с утра, сел на заднем дворе и стал смотреть, как Джо занимается зарядкой. Что он говорил, Джейку и Арти слышно не было, но было ясно, что Джо сердится: он молотил по груше все сильнее и сильнее, а его глаза пылали ненавистью. Когда Джо упражняться закончил, мужчина, заискивающе улыбаясь, протянул ему длинный бурый конверт. Но Джо не взял его, а сделал вид, будто сейчас в шутку ударит. Мужчина рассмеялся, продемонстрировав в улыбке все тридцать два зуба, и тут Джо так заехал ему в поддых, что тот согнулся пополам и не разгибался пугающе долго, не в силах ни охнуть, ни вздохнуть. Когда тот мужчина пошел прочь, Джейк и Арти перебежали на балкон, откуда наблюдали, как он, деревянно переставляя ноги, идет к машине. Ханна тоже сидела на балконе. Смотрела вместе с мальчишками, как еще один мужчина, моложе того, но такой же высокий, распахнул перед ним дверцу. Оба высоких дядьки тут же принялись горячо о чем-то разговаривать — даже прежде, чем машина поехала. Ханна плюнула через левое плечо и возвратилась в дом, оставив Джейка и Арти на балконе строить предположения.
Однажды Джо посадил всех пацанов в такси Макса Кравица и повез на стадион «Долормье даунз», где посадил на тренерскую скамью у линии первой базы. Игрок, приписанный к первой базе — фёрст бейсмен, как он по правилам называется, — махнул ему рукой.
— Привет, Джо!
Джо кивнул и лениво махнул в ответ.
— Он что, твой знакомый?
— Мы с ним один сезон вместе в юношеском составе «Доджеров» играли.
— Ты хочешь сказать, что работал в профессиональном бейсболе?
— Ну, недолго.
По дороге домой Джо вдруг спросил:
— А почему это Дженни иногда так поздно приходит домой из вечерней школы?
Арти не знал, Джейк тоже.
— Может — того? вафляет? — предположил Додик. — С заглотиком.
Я даже испугался: мне показалось, что Джо сейчас его убьет. Но нет. Помолчал, а потом говорит:
— Скажете Дженни, что классно провели со мной сегодня время. Скажете, что я нормальный мужик, вам нравлюсь.
Но Дженни в тот день до вечера просидела на работе — печатала накладные в душной и одуряюще жаркой конторе трикотажной фабрики.
— Что плохого в том, что он их куда-то сводил? — удивилась ее реакции Ханна.
— Вокруг гуляет полиомиелит. Им не следует бывать в местах скопления народа.
Ханна со стоном скривилась.
— Если ему так уж делать нечего, не болтался бы по жаре, а шел искать работу, — не сдавалась Дженни.
Однако когда Джо предложил внести свою лепту в семейный бюджет и выложил две новенькие бумажки по сотне долларов, Дженни деньги отвергла — где ты их, дескать, украл?
— А ты бы, кстати, не оставляла трусы и лифчики болтаться на веревке в ванной, — тихо сказал Джо. — Арти почти взрослый парень.
— Только не надо здесь свои законы устанавливать, ладно?
— Вот месяц вновь прошел, — запела Ханна, закружилась, прижав к щеке палку от швабры, — опять мне нужен «котекс»!..рэгтайм… блю-уз!.. — и вдруг резко остановилась перед Дженни. — Это и все, чему ты научилась у твоего хваленого Джимми Дюранте?
— Его фамилия вообще-то Дюран. И он выдающийся писатель[142].
Узнав, что Джо не только на лошадях умеет кататься, но у него есть еще и права пилота гражданской авиации, соседи удивились. Это надо же! Может взаправду летать на самолете! И они с жаром принялись посвящать его во все, что он упустил за время своего шестилетнего отсутствия. Залман Фрид, например, стал офицером в артиллерии. Сын Купермана пошел в военный флот и топит немецкие подлодки в Северной Атлантике. Марв Блум сбит над Мальтой, и теперь о нем то и дело говорят по радио, призывая покупать военные облигации. («Эй, мистер, — обращается к слушателям диктор, — помнишь Марва Блума, веснушчатого тощенького подростка, который приносил тебе по утрам газеты?..») Все эти истории Джо выслушивал с мечтательной полуулыбкой.
— А вы, значит, — подбивал он итог, — все это время, как заведенные, капусту косите? Так получается?
Пробыв дома всего неделю, Джо начал просыпаться по ночам, чихать и кашлять. Так что, когда он уходил, Ханна его непременно дожидалась, хоть возвращался он не раньше часа ночи, а то и в два, и своими голосами они будили Дженни.
— Зиму нынче обещают мягкую, Джо. Это все говорят. Да и вообще, по правде сказать, зимы у нас стали тут какие-то совсем не те.
Разбуженная доносящимися с кухни пряными ароматами и звоном посуды, Дженни, бывало, пробовала к ним присоединиться, тем более что в сковородках скворчало очень заманчиво.
— Да ничего у нас нет! — отмахивалась от нее Ханна, сладко, но как-то без радушия улыбаясь. — Так… старая кость. Суп вчерашний. Тебя это не заинтересует.
— Да я вообще есть не хочу, — холодно отвечала на это Дженни.
— Ну вот и слава Богу. Вот и иди тогда. Спокойной ночи.
Сам того не желая, запал поджег Шугарман. Он рассказал Джо про битье стекол в еврейских лавках, про свастики, которые рисуют на мостовой против синагоги на Фейрмаунт-стрит. Все это местные фашисты, франко-канадские последователи Адриена Аркана[143].
— Ну, так и что вы делать с этим собираетесь? — спросил Джо.
Что у нас собирались с этим делать? Собирались не разрешать детям играть в софтбол на Флетчеровом поле. А то ведь шайки франко-канадского хулиганья там так и рыщут.
Назавтра Джо собрал под вечер Арти, Додика, Джейка, Гаса и еще нескольких мальчишек и повел их на Флетчерово поле играть в мяч. И на следующий день, и еще на следующий. И все время там с ними оставался, чтобы, если у франко-канадцев вдруг возникнет какая-нибудь шальная мысль, им стоило бы только глянуть, как Джо валяется на травке позади сетки отбивающего, и эта мысль тут же бы улетучилась.
Додик Кравиц, становившийся в присутствии Джо очень смелым, выкрикивал по адресу отступающих хулиганов непристойности на их родном французском. Когда один из мальчишек обернулся, Додик, схватившись за ширинку, проорал:
— Votre soeur, combien?[144]
Один из франко-канадцев запустил камнем.
— Ёшка ин дрерд арайн![145] — ответил на это Додик.
Еще один камень ударил в землю. Додик согнулся, спустил штаны и повилял в воздухе бледной и тощей задницей.
— А это для Папы Пия! — одновременно проорал он.
Ну, тут уж, хочешь не хочешь, пришлось франко-канадцам двинуться на приступ. Джо встал, взял биту и пару раз махнул, будто бы по мячу. Хулиганы исчезли.
Додик, Джейк, Арти и остальные принесли на улицу Сент-Урбан раскатистый, хвастливо-преувеличенный отчет о победе, но родителей он не порадовал. У них и так уже проблем хватало. Все больше становилось уличных инцидентов, кото