— Это ваш долг.
— Долг? Старому хрычу спать негде! Вы что, хотите, чтобы он замерз под забором?
— Это, сэр, вряд ли входит в мою компетенцию.
— А что же тогда в нее входит? — вдруг разъярился Джейк. — Разгонять демонстрации? Избивать выходцев из Вест-Индии?
— Успокойтесь.
На верхнюю площадку лестницы в ужасе выбежала Нэнси.
— Вот она — справедливость по-британски! — бесновался Джейк.
— А вы, стало быть, американец? — озадаченно осведомился сержант.
— Нет. Я канадец. Как ваша фамилия? — потребовал Джейк.
Тот назвался.
— Хо-хо, — развеселился Джейк. — Ха-ха! — Он фыркал и потирал руки, поглядывая на застывшую в ужасе Нэнси. — Ну, тогда да, тогда конечно! Все понятно!
— Что вам понятно? — в недоумении нахмурился сержант.
— Да все. Только вот имени я вашего не уловил.
— Майкл. Майкл Хор[280].
Много часов Джейк, устыдясь, просидел в своем чердачном убежище, прежде чем выйти на свет божий.
— Я знаешь, что вдруг подумал, — каясь, говорил он потом Нэнси. — Мы все со временем становимся в точности как наши отцы. Люк вступил в Клуб Гаррика[281], а я впадаю в идиотизм. Как я мог такое отчубучить?
Собрав фотографические причиндалы и прикинув, Гарри решился: какого черта, раз в жизни можно позволить себе такси! Проголосовал и дал шоферу адрес Академии изобразительных искусств в Фулэме.
Боже, какой паноптикум, дивился он, спускаясь с видом еще более заносчивым, чем обычно, в полуподвал, где слонялись другие ожидающие. Нынче, стало быть, сплошь отставники. Отставники и жители дальних окраин. Нагруженные камерами, экспонометрами, треногами, а некоторые даже с реквизитом для девицы.
В конце концов, к ним соизволил выйти ассистент профессора, корпулентный добродушного вида мерин.
— Привет, привет, привет. Модель, которую мы, невзирая на расходы, хотим вам сегодня представить, это мисс Анджела; ее сам Харрисон Маркс[282]снимал, и даже не раз. Девяносто девять — пятьдесят восемь — девяносто семь. Да, дорогие мои, девяносто девять! Так-то вот! Назад немножко сдайте, а то совсем места ей не оставили. Ждем от вас интересных идей. Анджела согласна сниматься в динамике, но… но с условием. Вы меня поняли, ребятки? Не фамильярничать! Так сказал ее молодой человек, а с ним я бы вам не советовал связываться. Ну, все усвоили, противные мальчишки?
Мисс Анджела, наряженная в прозрачный голубенький халатик, кружевной пояс с резинками и черные чулочки, вплыла в студию, села на табурет и обвела собравшихся мужчин безразличным взглядом. От сигарет отказывалась, попытки завязать разговор пресекала. Только Гарри удостоила легкого кивка.
— Ну что, как сладостная жизнь фотомодели? — спросил Гарри.
— Все чудненько. Живем себе. Спасибо.
Профессор в синем берете и шейном платке, черной бархатной рубашке, джинсах «ливайс» и сандалетах запрыгнул на сцену, чтобы предварить практические занятия лекцией с показом слайдов. Когда ассистент притушил свет и навел на экран первый слайд, профессор начал:
— Вот здесь мы видим, как вследствие устремленности тела вперед у модели напряглись мышцы, что и создает впечатление непреоборимого порыва. Следующий слайд, пожалуйста… Ах, это Стелла. Вот здесь опять можно видеть, как, стоит девушке выгнуть спину, мышцы начинают подтягивать полные груди вверх, что усиливает впечатление величавости и достоинства. А в данном случае ясно видно также и то, что основные линии, образующие контур тела, сходясь к центральной затененной области, обеспечивают хрупкий баланс между центробежными и центростремительными силами. Этот баланс визуально проявляется во взаимном равновесии пересекающих друг друга неправильных треугольников, которые, в свою очередь, подчеркивают угловатую легкость фигуры.
Окончание своей речи профессор адресовал, по-видимому, тем, кто посетил академию впервые, потому что в который раз поведал публике о своих трудностях и невзгодах, как прошлых, так и нынешних, о битвах с цензурой и о том, что за творческую свободу приходится платить постоянной тревогой и готовностью ко всему. Сообщил, что миром правит глупость и ханжество: ну в самом деле, о чем может идти речь, когда любой, в любом месте Британии может зайти на почту, оформить денежный перевод и выписать из свободной Дании все, что угодно, тогда как британские фотографы, в том числе и лауреаты всевозможных премий (такие, как он сам, например), лишены права конкурировать с зарубежными даже на местном рынке, не говоря уже об участии в экспорте, которое, между прочим, было бы очень в русле нынешней кампании «Поддержи Британию»[283]. Сообщив, что он автор книги, подписанные экземпляры которой можно купить в фойе за пять гиней, профессор продолжил:
— Подобно художникам прошлого, которые с незапамятных времен заметили, что изображение неприкрытой наготы является идеальным поводом для стереографии (то есть изображения рельефа и объема), нынешний мастер художественного фото смотрит на обнаженную натуру как на предмет, единственно заслуживающий рассмотрения на пути правильного раскрытия темы объема и игры светотени на телах сложной и неправильной формы.
Затем мужчины устремились вперед, таща за собой камеры, треноги и реквизит, и после короткой потасовки выстроились в очередь, тогда как мисс Анджела, сойдя с высокого табурета, встала под софиты.
— Будьте так добры, возьмите эту палку. Спасибо. Теперь замахнитесь ею.
Щелк.
— И еще раз.
Щелк.
— Ну, и еще разочек. Вы просто чудо!
Потом вперед выступает следующий, приседает, наводя камеру.
— Высуньте язычок. Потрепещите им.
Щелк.
— Да-да, вот так. Просто чудо.
Щелк.
— А нельзя ли халатик приспустить? И наклониться чуть вперед. Супер!
Щелк.
— Да. Вот так.
И еще один:
— Сделайте развратный взгляд. Еще развратнее. Смотрите так, будто я предложил вам нечто абсолютно непристойное. Вы просто прелесть. Чудесно.
Наконец, пришла очередь Гарри.
— У двух парней передо мной в аппаратах и пленки-то не было!
В ответ Анджела понимающе хихикнула, вытянула вперед руки, и Гарри надел на них наручники, после чего она стряхнула халатик на пол.
— Принять испуганный вид, да, солнышко?
— Да, ты вне себя, ты в жутком страхе, потому что… — тут Гарри к ней наклонился и зашептал на ухо, демонстрируя тем самым одну из своих особых привилегий, — потому что к тебе тянется кровавая рука Невилла Хиса! Или, если хочешь, Яна Брейди[284].
— У-у-у! — изобразив дрожь в голосе, протянула она.
Возможности снять фильм Джейк дожидался целую вечность и, когда с головой ушел в процесс кинопроизводства — мучился вместе с автором над сценарием, набирал актеров, снимал и (самое приятное) монтировал, — почти поверил в то, что его страдания оправданны, однако, закончив фильм и выпустив его на экраны, со всей очевидностью убедился, что картина не оказалась ни прекрасной, ни ужасной, а всего лишь так себе, более или менее ничего. Еще одна смотрибельная киношка в числе прочих. Та энергия, которую он и работавшие с ним затратили, те доллары (миллион двести тысяч, между прочим), которые они в это дело вбухали, можно было использовать с гораздо большей пользой, если бы на них построили жилье для бездомных и дали пищу голодным. За что, спрашивается, боролись?
Начиная в 1966 году работу над своим вторым фильмом (триллером), Джейк сознавал, что ему уже тридцать шесть и молодость ушла безвозвратно. Ему тридцать шесть, он профессионал, и не более. Казалось, впервые в жизни начал уступать микробам. Вдруг стали быстро разрушаться зубы. Откуда-то взялась изжога, а задний проход загородили геморроидальные узлы размером с вишню.
Сегодня в Британии 1 семья из 22 затронута болезнями сердечно-сосудистой системы.
СЕРДЦЕ
Что заставляет его биться?
В нас 60 000 миль артериального трубопровода.
И ведь затор может возникнуть где угодно!
Стояла зима, сезон для Джейка ненавистный, особенно в Лондоне, где нет ни солнца, ни снега, лишь низко нависающее серое небо. Когда-то зима для него была чем-то, что нужно вытерпеть, а там не за горами и весна, прихода которой он всегда с нетерпением дожидался. Теперь же он предпочел бы, чтобы время не летело с такой лихорадочной поспешностью. Весну он начал ощущать уже не как праздник, а лишь как очередной сезон, с которым следует так или иначе считаться. Нечто такое, что нужно употребить и перевести в разряд вещей бывших в прошлом. То, что под номером соответствующего года вписывается в гроссбух. «Весной 1967 года, когда отец лежал при смерти, я…» Пруста, которого он под разными предлогами так долго откладывал, нынче надо прочесть или выкинуть. Если он не увидит в этом году Афины, в следующем может оказаться слишком занят. Или болен.
Уже одно то, что он просто лежит в постели с Нэнси, всем телом сплетясь с нею и пальцами вцепившись в ее груди, наполняло его когда-то таким упоением, что в нем он видел даже более полное выражение их любви, нежели выпадающие иногда ночи страсти, — страсти, которой хватает так ненадолго. Но вот уже и здесь, как и везде, над ним нависает смерть. Лежа с Нэнси, все чаще он способен думать только о костях под распадающейся плотью. Когда жена, отяжелевшая, сонная, поворачивается поцеловать его, подчас доносится запашок гнильцы. Той, что въедается в стенки ее желудка и, уж конечно, его желудка тоже. СМЕРТЬ; СИМПТОМЫ: Маска Гиппократа, мертвенная бледность кожи, отечность, исчезновение пульса, падение температуры, ригидность. «Самый верный признак — начало разложения. Оно начинается через два или три дня и заметно по тому, что кожа на животе приобретает зеленоватый оттенок».