— Руфь, ваша интимная жизнь меня больше не интересует.
— Вот здорово! Ничего себе. И это после всего того, что мы вместе претерпели!
— Не хочу больше про это слушать.
— Он говорит, что оргазм совершенно не обязателен. Важна только прелюдия. Дескать, это все равно, как когда лезешь на гору — не обязательно брать вершину, достаточно глянуть вверх и убедиться, что до нее рукой подать. Что вы по этому поводу думаете? Только честно.
— Если честно, Руфь, я думаю, что это не смертельно. А теперь, — объявил он, решительно поднявшись, — разрешите откланяться.
Когда Джейк пришел домой, Нэнси сказала, что звонил Люк. Он приглашает их обоих на ужин.
— Нет, я устал. Сходи без меня.
Пришлось ей перезванивать, отменять.
— Бедный Люк. Он, конечно, ничего не говорит, но я уверена: ему смертельно хочется знать, что ты думаешь о его сценарии.
Ну, пусть помучится.
— Может, сам ему позвонишь?
— Завтра.
Но назавтра Джейк не позвонил, и Люк вечером не пришел.
— Ну ты бы хоть позвонил ему, сказал, что прочитал!
Сэмми и Молли в детской вдруг разодрались. Раздался дикий вопль:
— Мамочка, мама!
— Иду, золотце мое, иду! — отозвалась миссис Херш.
— Вот всегда ты так: только человек к тебе со всей душой, ты его тут же мордой об стол! — прежде чем выйти из гостиной, бросила напоследок Нэнси.
Наливая себе выпить, Джейк вдруг подумал: а что, если Всадник — там, где он есть сейчас, — прочел про суд над младшим братиком в газете?
С очень серьезным видом явился Ормсби-Флетчер — тугой воротничок, поджатые губы, черный атташе-кейс. Они с Джейком совещались за закрытыми дверьми больше часа, после чего адвокат вышел из дому, пристегнулся к своему черному «хамберу» и опять уехал.
— Представляешь? — поделился новостью Джейк. — Гершл подает апелляцию.
— На каком основании?
— Ну, для начала, утверждает, что каждое утро, перед тем как ему идти в суд, мой доктор одурманивал его наркотиками. Кроме того, Руфь моя любовница, чем и объясняется то, что я положил на ее счет семьсот фунтов. А еще Ормсби-Флетчер, получив от меня взятку, нарочно плохо защищал его в суде. Он хочет, чтобы Ормсби-Флетчера исключили из коллегии. — Отсмеявшись, Джейк покачал головой. — Я Люку уже позвонил. Завтра придет.
Люк с Джейком сидели в саду до вечера. Подав им бутерброды, Нэнси удалилась наверх кормить Бена. Когда она опять выглянула из кухонного окошка, Люк уже ушел. Ушел и с ней не попрощался.
— Вы что — поссорились?
— Нет. Я даже сказал ему, что сценарий мне понравился.
— Но с оговорками?
— Да, — припечатал Джейк.
— Так ты ставить по нему что-нибудь будешь?
— Я не знаю даже, что буду делать завтра. Планирую проснуться, а что дальше — неизвестно.
— Так ты, стало быть, отказался?
— Я сказал, что мне нужно время, чтобы подумать. Не приставай ко мне, Нэнси.
С утра они всей семьей набились в автомобиль, повезли миссис Херш в аэропорт. Она держалась, пока они с Джейком не оказались наедине у паспортного контроля.
— Когда ты был ребенком, тебе нужна была моя любовь и защита, а теперь, когда я становлюсь старой, мне понадобится твоя.
— Я все сделаю, что смогу, мам.
— Да я понимаю, ты поможешь мне бороться с болезнями и старостью, дашь мне все, что можно купить за деньги, но мне требуется нечто иное. Я же не дурочка. Я женщина гордая и интеллигентная. Разве не так?
— Так, так, мам.
— Так что деньгами ты со мной не обойдешься.
— Я понимаю.
Ее лицо исказилось, хлынули слезы, она сгребла Джейка и принялась покрывать его лицо поцелуями. Как мог, он старался реагировать соответственно, но ей в тот момент все было мало. Внезапно миссис Херш отпихнула сына от себя и, тяжело дыша, вперила в него гневный взгляд.
— У тебя тоже есть дети, Янкель, — объявила она с упреком. — Тоже есть… — Повернулась и пошла за барьер. Он стоял, ждал, но она так и не обернулась. Даже не махнула рукой.
А потом в Лондон прилетел Додик, преуспевающий Додик Кравиц. Перед ланчем они с Джейком гуляли вместе по Кингз-роуд, поглядывая на девиц в мини-юбках и высоких сапожках.
— Ой, ну кто может винить тебя! И как ты тут вообще выдерживаешь? — удивлялся Додик. — Когда кругом сплошные голописьки в мини-юбках. К тому же таких коротких, что если у ней туда тампакс вставлен, так от него веревочка длинней подола. От одного этого можно тихо сбрендить. Идешь тут по улице, руку вниз опусти, так они сами в толпе все места об нее оботрут.
Поесть зашли к Альваро[356]. По заведенному с некоторых пор обыкновению Додик заказал им обоим по двойной порции белужьей икры, а себе к ней рубленые яйца с луком. Потому что на самом деле Додик к черной икре был равнодушен, и специально смешивал ее с яйцом и луком, чтобы на вкус получавшаяся каша походила на печеночный паштет.
— Эти их юбчонки — Христос всемогущий! Как вспомню, на какие ухищрения приходилось пускаться, чтобы заставить телку задрать платье! И в киношку с ней сходи, и бутербродами накорми — да на одно мороженое бешеные бабки уходили! А продвигаешься — вершок туда, два обратно. Месяц ее со всех сторон обхаживаешь, мозги пудришь, у самого уже яйца болят, но уж зато посмотрел, на чем у ней чулок держится. А насчет большего — чтобы пальчик ей, к примеру, туда присунуть, — это и думать забудь. Эх, молодежь! Да разве нынешние пацаны знают, что такое настоящая борьба? Только с девицей встретились, а у ней юбчонка и так уже еле лобок прикрывает. Приподыми, да и суй.
Заказав вторую бутылку «Вдовы Клико», Додик принялся громить современную литературу и киноискусство.
— Если уж на то пошло, когда до этого дела доходит, я нормальный традиционный еврей. Мне, чтобы наслаждаться сексом, надо… ну, что ли… немножко виноватым себя чувствовать. Когда Марлен у меня в первый раз отсосала, мне было буквально стыдно за нее. Да она еще и в губы сразу давай целоваться, а у самой весь подбородок в сперме. Ф-фе! — он скривился. — А ты чего такой весь? Я тебя смущаю?
— Да нет, ну что ты.
— М-да-а. Когда она в первый раз взяла у меня в рот, я подумал, — ну, парень, ну ты счастливчик, Додик: тебе в жены досталась и впрямь горячая штучка. Это же было что-то в самом деле необыкновенное. А теперь какую книжку ни открой… или в кино тоже: прямо в первой главе или в первой сцене у них с этого все только начинается. Весь мир теперь только хрюк-хрюк, чмок-чмок… И зачем я, спрашивается, женился? Что у меня в жизни есть такого хорошего? И весь секс для меня насмарку. Нет, правда-правда. Вся эта новая фигня с откровенностью в искусстве отнимает у меня главный цимес. Стыда больше нет, вины… Связанной с наслаждением некоей стыдной тайны.
— Я понимаю, Додик, всем этим ты хочешь мне сказать, чтобы я воспрял: все, мол, нормально — пострадал, так уж и поимел зато, но ведь по правде-то ничего ж не было! Никакой такой оргии не было вообще.
— В таком случае ты еще больший мудак, чем я думал. После всей этой передряги с судом ты хочешь мне втереть, что при этом ты ее даже не оттрахал?
Джейк кивнул.
— Надеюсь, кроме меня, ты больше никому этого рассказывать не будешь. Потому что я-то тебя знаю с детства. То есть я помню, что ты всегда был шмок. Но другие-то ни за что не поверят!
— А ты мне веришь?
— К сожалению, да. Но, ты знаешь, виной от тебя так и смердит. Да и вообще, у тебя вид, как у подогретой кучи говна.
Когда Додик склонил голову, прикуривая сигару, Джейк обратил внимание на довольно обширные уже залысины по бокам. Да и бачки у него седые. И большие, темные мешки под глазами.
— Что Нэнси? Небось всю плешь проела? — спросил Додик.
— Ну, скажем, не очень довольна.
— Купи ей шубу.
— Да бога ради, Додик, она не из той категории женщин.
— Ну что с тобой делать! Художник хренов. Сидишь на мели?
— Да ничего, справлюсь.
— Когда я в Торонто сел на мель, ты меня выручил, помнишь? Сколько тебе надо?
— Что, если я скажу «десять тысяч долларов»?
— Ну, придется мне тогда тряхнуть кошельком с мелочью.
Джейк недоверчиво усмехнулся, но Додик тут же достал чековую книжку.
— Как я рад, что мы снова с тобой увиделись! — чтобы заполнить паузу, сказал Джейк.
— Ха. Конечно, хорошо снова увидеться с тем, кто одолжит тебе десять кусков. На, держи, — сказал Додик, придвигая к нему чек. — А вот скажи-ка мне, чем помог тебе твой так называемый лучший друг Лукас Скотт, эсквайр?
Джейк рассказал ему о сценарии Люка и о сомнениях, которые в связи с этим сценарием у него возникли.
— Сделай, сделай. Если он хорош, надо сделать. А потом скажешь ему, чтобы уматывал.
Джейк рассмеялся и предложил шлифануть это дело рюмочкой бренди, но Додик отказался. Нет, всё, бренди уже не для него. От бренди у него теперь бессонница. Принесли кофе, он запил им какую-то таблетку.
— Слушай, Янкель, а что, если мне устроить вечер встречи одноклассников? На тебя я могу рассчитывать?
— Конечно. Но зачем тебе?
— Я дал задание секретарше разузнать про всех, кто учился с нами в одном классе. Из всех ребят я единственный стал миллионером. Вот пусть они теперь ко мне придут и охренеют.
С чеком Додика в нагрудном кармашке пиджака Джейк почувствовал, что к нему возвращается жизнь, бодрость и даже некоторая беззаботность. После суда такое ощущение посетило его впервые. А когда рулил в сторону дома, вдруг осознал, что больше не надо собачиться с матерью.
И с адвокатами!
И с Гарри!
И господина судью Бийла он с утра не увидит! Да и к Люкову сценарию уже не так привязан. Захочет сказать «да» — о’кей, надумает отказаться — тоже не велика беда, можно обналичить чек Додика. Суд позади, Янкель. Ты вел себя совсем не плохо. И Нэнси от тебя не уходит. Да не может она от меня уйти! Когда Сэмми явится из школы, надо с ним быть подобрее. И на Молли тоже постараемся не раздражаться.