(Помолчав.) Только без любви все равно нельзя… Как думаешь, Коля?
О с т р о в с к и й (задумчиво). Не просто это все… А насчет Испании ты здорово! (После паузы.) Позовут на помощь испанские братишки — и по коням, ребята! Марш, марш! (Негромко, для себя, напевает.)
Все подхватывают.
Там, вдали, за рекой, уж погасли огни,
В небе ясном заря догорала.
Сотня юных бойцов из буденновских войск
На разведку в поля поскакала.
Они ехали долго в ночной тишине
По широкой украинской степи…
Во время песни Фалин подсаживается к одной из девушек. Обняв за плечи, настойчиво нашептывает что-то на ухо.
П а н к р а т о в. Что приуныли? (Парню с баяном.) А ну, давай!..
П а р е н ь (торжественно). Па-де-спань!
Закружились по комнате пары.
Ф а л и н. Пройдемся для виду и потопали!
Д е в у ш к а. Куда?
Ф а л и н. У меня дружок есть с комнатой.
Д е в у ш к а. Не пойду я.
Ф а л и н (грубо обнимая ее). Пойдешь!
Д е в у ш к а. Пусти!
Ф а л и н. Не пущу! Ты коммунарка или нет?
Д е в у ш к а. Ну, коммунарка…
Ф а л и н. Должна быть сознательной!
Д е в у ш к а (почти кричит). Пусти, слышишь?
О с т р о в с к и й (вдруг). Прекрати, Фалин!
Ф а л и н. Ты что суешься?
О с т р о в с к и й. Прекрати, говорю!
Обрывается музыка. Девушка, вырвавшись из рук Фалина, тихо всхлипывая, отходит в угол.
Ф а л и н. Завидно стало? Сам не прочь, да? Оголодал на фронте?
О с т р о в с к и й. Что?! Ах ты…
Рвет карман брюк, дергая запутавшуюся рукоятку нагана. Панкратов и Окунь бросаются к нему, хватают за руки.
П а н к р а т о в. Брось наган! Слышишь, Николай? Брось!
Ф а л и н. На партийном суде будешь отвечать! Как коммунист коммунисту!
О с т р о в с к и й. Это ты коммунист? Гнида! Гад!
Ф а л и н. Все слышали? Ну, запомни это, Островский!..
Темнота. Когда зажигается свет, мы видим О с т р о в с к о г о, сидящего перед столом секретаря губкома — А к и м а. Чуть в стороне — Р и т а Б о р и с о в и ч, черноволосая, тоненькая, в гимнастерке, с браунингом на широком ремне.
О с т р о в с к и й. Ты меня, товарищ Рита, не выгораживай. Ранение тут ни при чем. Я не понимаю, не могу понять, как похабнейшая скотина может быть коммунистом. И не смирюсь с этим никогда!
А к и м. Ты этот анархо-синдикализм брось! За пушкой сразу полез! Самосуд устраивать не позволим. Смотри, Николай! Оружие отберу.
О с т р о в с к и й. Не отдам.
А к и м. Отдашь. Фалин болтун! Похвальбишка! Что ты, его привычек не знаешь?
О с т р о в с к и й. Привычками надо уметь управлять.
А к и м. Ого! У тебя с руганью как?
О с т р о в с к и й (не сразу). Больше не услышите.
Р и т а (лукаво). А курение — это привычка или необходимость?
О с т р о в с к и й (скомкав самокрутку). Бросил.
Р и т а. Вот это да!
А к и м. С Фалиным разговор будет особый. А тебе нервы лечить надо!
О с т р о в с к и й. Работать мне надо, а не лечиться.
А к и м. Думал я насчет твоей работы, да ты вон какие фортели выкидываешь!
О с т р о в с к и й. Не прав я?
А к и м. По существу или по форме?
О с т р о в с к и й. Я в таких тонкостях не разбираюсь.
А к и м. Напрасно. Хотел тебя в Берездов военкомом направить, а теперь?
О с т р о в с к и й. Что «теперь»?
А к и м. Пограничный район… Дипломатические переговоры, а ты за наган! Воевать из-за тебя?
О с т р о в с к и й. Что же я, не понимаю?..
А к и м. Выходит, нет. Как думаешь, товарищ Борисович?
Р и т а. Может быть, здесь ему остаться? Секретарем ячейки в депо.
А к и м. В депо, говоришь?
Р и т а (пряча глаза). В мастерские можно…
А к и м. Хитришь ты что-то, комсомольский начальник.
Р и т а. Ничего я не хитрю! Голова же у него…
А к и м. Насчет головы — это ты точно. Не очень он с ней иногда советуется. Ладно! Поедешь в Берездов. И ячейку заодно поручим. Сколько у тебя там комсомольцев, Рита?
Р и т а. Один. Гриша Хороводько.
О с т р о в с к и й. Сила!
А к и м. Район опасный. Граница рядом! Понимаешь?
О с т р о в с к и й. Понимаю.
А к и м. Смотри, Николай! (Крепко жмет руку Островскому.)
Темнота.
И сразу же — синее небо, перечеркнутое четкими линиями телеграфных проводов, далекие гудки паровозов. Медленно идут О с т р о в с к и й и Р и т а. Николай в шинели, буденовке, у пояса — наган, за спиной — вещевой мешок.
Р и т а (продолжая разговор). Выходит, все-таки «мещанский предрассудок»?
О с т р о в с к и й. Нет. Но если любовь становится препятствием, ее устраняют.
Р и т а (чуть грустно). Так просто? Берут и устраняют?
О с т р о в с к и й. Наверно, не просто… не знаю… Но сжимают себя в кулак. Как Овод. Он не смел думать о своем счастье, если это могло помешать счастью Италии. (Увлекаясь.) Он, знаешь, как говорил: «Да! Я люблю Джемму. Но никогда не стану смущать твердость бойца любовными признаниями. Я просто умру за нее!» (Вдруг смутившись.) Вот… наплел тебе всякого… (Увидел глаза Риты. Совсем смешался.) У тебя закурить есть?
Р и т а. Ты же бросил?
О с т р о в с к и й. Вот, черт возьми! Забыл!
Р и т а. И от ругани хотел отвыкать.
О с т р о в с к и й. Да ладно тебе, слушай!
Р и т а. «Овод» — твоя любимая книга?
О с т р о в с к и й. Да! И «Спартак»!
Р и т а. Красивые у тебя герои. Только в жизни все проще, Коля. И сложней… Ты стихи любишь?
О с т р о в с к и й. Песни я люблю.
Р и т а. А стихи?
О с т р о в с к и й. Не до стихов сейчас!
Р и т а (помолчав).
Нас водила молодость
В сабельный поход.
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Поднимались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай, содружество
Ворона с бойцом, —
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом.
О с т р о в с к и й. Это что?
Р и т а. Стихи.
О с т р о в с к и й. Брось! Стихи такие не бывают! Это же про нас! Только уж больно красиво. И про ворона непонятно!
Р и т а. Учиться тебе надо, Коля!
О с т р о в с к и й. В интеллигентики не гожусь!
Р и т а. Не то ты все говоришь.
О с т р о в с к и й. Как умею.
Молчат. Совсем близко прогудел паровоз.
Пора мне… До свиданья… (После паузы.) До свиданья, товарищ Борисович.
Порывисто целует ее в губы. Быстро уходит. Рита печально смотрит ему вслед.
Темнота.
Медленно разгорается свет фонаря «летучая мышь». Он стоит на столе, освещая миску с кашей, кобуру с наганом, буденовку. О с т р о в с к и й сидит на табуретке. Закусив губу, крепко растирает ладонью колено. За окном слова команды: «Ать, два… Левой! Ать, два…» Островский с трудом поднимается. «Отряд, стой!» — слышится за окном. Появляется совсем еще молоденький п а р е н е к в ситцевой рубахе, туго перетянутой солдатским ремнем. Через плечо перекинута холщовая пастушечья сумка.
Х о р о в о д ь к о. Взяли контрабандистов?
О с т р о в с к и й. Взяли. Пограничники тебе благодарность просили передать.
Х о р о в о д ь к о. А мельника арестовали?
О с т р о в с к и й. Не нашли у него ничего.
Х о р о в о д ь к о. Перепрятал! С ними он!
О с т р о в с к и й. Последят. Ты кого это привел?
Х о р о в о д ь к о. Отряд, товарищ военком.
О с т р о в с к и й. Какой отряд?
Х о р о в о д ь к о. Из нашей деревни. Проверочку делаю.
О с т р о в с к и й. Какую проверочку?
Х о р о в о д ь к о. В Германии революция?
О с т р о в с к и й. Ну…
Х о р о в о д ь к о. В городе Гамбурге баррикады?
О с т р о в с к и й. Дальше что?
Х о р о в о д ь к о. Собрал комсу и объявил: идем на подмогу германскому пролетариату. Явка добровольно-обязательная. На сборы — два часа. Велел взять хлеба, сала, у кого нет — луку. Под строгим секретом от родителей. Разошлись они, а я сижу, переживаю. Пришли. Все до одного! Пять человек! Глаза зареванные, но пришли. Ну, я их сюда походным маршем!
О с т р о в с к и й. И чего мне с ними делать?
Х о р о в о д ь к о. Речь скажи. Дескать, мобилизация отменяется, а за геройство им честь и слава!
О с т р о в с к и й. Ох, Гриша… Перегнул ты!
Х о р о в о д ь к о. Ничего не перегнул. Самая подходящая проверочка. Все без обману!
О с т р о в с к и й. Ну, веди их в дом. Пусть отдохнут.
Х о р о в о д ь к о (в окно). Давай сюда, хлопцы!
Входят ч е т в е р о п о д р о с т к о в и д е в о ч к а с к о с о й. У нее большие испуганные глаза.
О с т р о в с к и й. А деваху зачем мобилизовали?
Х о р о в о д ь к о. Она добровольно. Со мной. Грипа это.
О с т р о в с к и й (протянул руку). Николай.
Г р и п а. Агриппина. Мы отсюда на станцию пойдем?
О с т р о в с к и й. Зачем на станцию?
Г р и п а. Грузиться. Гриша говорил, в Гамбург поедем. (Всхлипывает.) Может, поближе куда можно?
Х о р о в о д ь к о. Грипа!
Г р и п а. Маманю жалко… Убивается больно…
Х о р о в о д ь к о. Проболталась?! Ну, Агриппина!
Г р и п а. Я про сало не говорила. Сама мне дала! И цибулю…
Х о р о в о д ь к о. Цибуля-то тут при чем?
Г р и п а. Сам же велел: возьми сала или цибулю под строгим секретом. А когда я сказала, что в Германию уходим, сама мне сала дала. Только плакала очень! И косу стричь не велела.
Х о р о в о д ь к о (махнув рукой)