О с т р о в с к и й. Не береди, Окунь. Так же, наверно. Не могу я в сторонке, не умею.
О к у н ь. Люди живут.
О с т р о в с к и й. Кажется им.
О к у н ь. Эх, браток! Что ты знаешь? Радио, газеты? Трам-та-та-там! Тру-ту-ту-ту! У каждого парада изнанка есть. Не видишь ты…
О с т р о в с к и й. Все я вижу. На своей шкуре испытал! (После паузы.) Слушай, Окунь… Идет ледокол! Ну, «Красин»! Перед ним лед нетронутый. Не пробить! Он — задний ход. И с разбегу! Опять застревает!! Опять крошит! Обратно ему ходу нет: корабли в кильватере. Покорежен весь, в пробоинах, дрянь всякая ко дну липнет. А он — вперед!
О к у н ь. Головой об стену, мордой об стол?
О с т р о в с к и й. Вон ты про что! Но я ведь так просто не сдамся, Окунь! Неужели никому уже не нужен? (Помолчав.) Ты когда едешь?
О к у н ь. Сегодня.
О с т р о в с к и й. Письма мои возьмешь?
О к у н ь. Куда?
О с т р о в с к и й. В Цека и прокуратуру. Или боишься?
О к у н ь (после паузы). Давай.
О с т р о в с к и й. Спасибо.
О к у н ь. Это мне-то?
О с т р о в с к и й. А кому же?
О к у н ь. Эх, парень! (Идет к двери. На пороге.) Держись, браточек! Хоть ты держись! (Выходит.)
Пауза. Островский устало откинулся на подушки. Слышен сигнал подъехавшей автомашины, веселые выкрики: «Дяденька, прокати!» — затем громкий стук в дверь.
О с т р о в с к и й. Входите! Открыто…
Появляется Б а б е н к о. Он в гимнастерке с широким ремнем, брезентовых сапогах. Оглядев комнату, подходит к Островскому.
Б а б е н к о. Островский?
О с т р о в с к и й. Он самый.
Б а б е н к о (протягивая руку). Бабенко… Руки подавать не хочешь? Смотри! Комчванство запишут! (Смеется.)
О с т р о в с к и й. Пишите.
Б а б е н к о. Это ты насчет писанины мастак! Из края звонили. Просили подработать твой вопрос.
О с т р о в с к и й. А он не мой.
Б а б е н к о. Чей же еще?
О с т р о в с к и й. Наш.
Б а б е н к о. Групповщиной пахнет.
О с т р о в с к и й. Да ну?
Б а б е н к о. За чужие спины прячешься? Недостойно ведешь себя, Островский. Стыдно за тебя!
О с т р о в с к и й. За меня стыдно?
Б а б е н к о. А за кого же еще? Склочничаешь, обывательские настроения раздуваешь, на аппарат клевещешь. Это что же выходит? Рабочих на советскую власть натравливаешь? Нехорошо, браток, прямо тебе скажу!
О с т р о в с к и й. Чего хорошего…
Б а б е н к о. Поздновато ошибки признаешь… Наломал дров — надо расхлебывать.
О с т р о в с к и й. Расхлебаю.
Б а б е н к о. Не вдруг, милый. Так дело квалифицируется… Не знаю, что тебе и советовать.
О с т р о в с к и й. Дело?
Б а б е н к о. А ты как думал? Такая биография у парня! На болезнь свою озлобился? А мстишь кому? Соображаешь?
О с т р о в с к и й. Трудно…
Б а б е н к о. Понимаю. (После паузы.) Вот что… Давай так: много ты бумаги извел, пиши еще. На мое имя, «Ошибался, тяжело болен, нужна была квартира — прошу учесть при рассмотрении». Ясно?
О с т р о в с к и й. Ясно. Сволочь ты!
Б а б е н к о. Что?!
О с т р о в с к и й. За шкуру свою трясешься! За ставку, за портфель! А может, еще за что-нибудь? А, Бабенко?
Б а б е н к о. Ты как смеешь?
О с т р о в с к и й. Я все смею. Я за правду! Слышишь ты!.. Мне правда нужна! И больше ничего. Я коммунист!
Б а б е н к о. Горячий ты… В проверкоме был?
О с т р о в с к и й. Не видишь — лежу!
Б а б е н к о. Так… Правда тебе нужна? Ну, слушай. Решением партсъезда не прошедший проверку механически выбывает из партии. Ме-ха-ни-чески. А кричишь: «Коммунист»!.. Беспартийный ты!
О с т р о в с к и й (вдруг).Туфта!
Б а б е н к о. Что еще за «туфта»? Со мной этот блатной жаргон брось! В другом месте наговоришься! (Идет к двери.)
Островский смотрит ему вслед. Напрягая все силы, пытается поднять руку. И не может. Кричит в спину Бабенко.
О с т р о в с к и й. Меня так просто не угробишь!.. Слышишь?! Не выйдет!
Входит встревоженная Р а я.
Р а я. Кто это был, Коля?
О с т р о в с к и й (не сразу). Из коммунхоза. Насчет комнаты…
Р а я. Кричал ты… Или показалось мне?
О с т р о в с к и й. Показалось…
Молчат. За окном голос Куренкова: «Заявления строчишь?! Воздухом дышать приехал? На! Дыши!» Звон разбитого стекла. В окно летит булыжник. Островский прикрывает лицо левой рукой.
Р а я. Что же это, Коля?!
О с т р о в с к и й. О здоровье моем заботятся…
Рая бросается к окну, потом к двери.
Р а я. Где браунинг твой? Где он?
О с т р о в с к и й. Брось, Раюша… Подушкой прикрой, дует.
Р а я. В милицию пойду!
О с т р о в с к и й. А чем докажешь?
Р а я. Белогвардеец проклятый! (Плачет, уткнувшись в подушку.)
О с т р о в с к и й. «Они убивают меня, потому что боятся. А чего же больше может пожелать человек?»
Р а я (притихнув, встревоженно). Ты что, Коля?
О с т р о в с к и й (сурово). Это не я… Это «Овод»…
На лице его отрешенность. Он словно увидел что-то в глубине комнаты. А там возникла неясная фигура Р и т ы, послышался ее негромкий голос:
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Поднимались мы.
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай, содружество
Ворона с бойцом, —
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом!..
Темнота.
И вновь комната Островского. Н и к о л а й полулежит на подушках, на одеяле — панель радиоприемника. Почти ощупью, одной рукой собирает он какой-то блок. У кровати — паренек в полосатой футболке с развернутой газетой на коленях. М и х а и л Ч е р е м н ы х.
Ч е р е м н ы х (читает). «Конфликт на КВЖД улажен… Ледокол «Красин» продолжает поиски итальянской экспедиции. Летчик Чухновский над льдами Арктики». Вдруг гробанется? Была охота искать!
О с т р о в с к и й. Это почему же?
Ч е р е м н ы х. Фашисты потому что! Чернорубашечники!
О с т р о в с к и й. Все, что ли?
Ч е р е м н ы х. Факт!
О с т р о в с к и й. А рабочий класс как же?
Ч е р е м н ы х. Это у них-то? Буржуи!
О с т р о в с к и й (смеясь). Подкованный ты паренек! Читай дальше.
Ч е р е м н ы х. «Начат строительством Ростовский сельмаш. На гиганте будет работать пять тысяч рабочих»…
О с т р о в с к и й. Сколько?
Ч е р е м н ы х. Пять тысяч.
О с т р о в с к и й. Здорово!
Ч е р е м н ы х. Ага!.. «Завод «Красный путиловец» начал выпускать сто пятьдесят тракторов в месяц…» Вот это да! А у нас прорыв опять… (Испуганно замолкает.)
О с т р о в с к и й. Прорыв?
Ч е р е м н ы х. Вот елки! Сболтнул все-таки… Не велели ребята тебе говорить…
О с т р о в с к и й. Куда же вы смотрели?
Ч е р е м н ы х. Да не в нашем цехе, в слесарке… Братва по вечеринкам зачастила. Патефончик, танцы: «У самовара я и моя Маша», водочка, конечно… Ну, утром вареные. Брак гонят. Мастер на них цыкнул, они ему: «Крыса старорежимная»! Он точно из бывших, мастер этот…
О с т р о в с к и й. Дальше что?
Ч е р е м н ы х. А чего дальше? Ничего! Побузили малость — мастер в кусты. Боится. Постановят на ячейке и уволят.
О с т р о в с к и й. Мастера?
Ч е р е м н ы х. А кого же? Он беспартийный!
О с т р о в с к и й. Вас надо гнать. С завода, из комсомола.
Ч е р е м н ы х. Так не в нашем же цехе!
О с т р о в с к и й. А завод чей? Дядин? Завтра тащи ко мне ребят!
Ч е р е м н ы х. Убьют они меня.
О с т р о в с к и й. Поживешь еще. «Не в нашем цехе!» Это надо такое отчебучить! Хозяева!
Ч е р е м н ы х. Во разошелся! Нельзя ведь тебе, слушай! Опять, скажут, волынку заводишь! Мало тебе… (Осекся.)
О с т р о в с к и й. Ты это о чем?
Ч е р е м н ы х. Да так я…
О с т р о в с к и й. Ты не «такай». Начал — договаривай.
Ч е р е м н ы х. Не знаю я ничего!
О с т р о в с к и й. Врешь!
Входит Б о н д а р е в. Он в рабочей спецовке. В руках бутылка виноградного вина, кулек с яблоками.
Б о н д а р е в. Вы чего это расшумелись? Здорово, Коля!
О с т р о в с к и й. Здравствуй… Михаил тут хвостом крутит!
Ч е р е м н ы х. Ничего я не кручу!
Б о н д а р е в (ставя на стол бутылку). Открыть есть чем?
О с т р о в с к и й. Отвертку возьми. С какой это радости?
Б о н д а р е в. Так просто.
О с т р о в с к и й. А я думал: поздравить пришел.
Б о н д а р е в (настороженно). С чем?
О с т р о в с к и й (кивнув на конверт, лежащий на столе). Вот.
Б о н д а р е в (читает). «Сообщаем о переводе вас на второй курс Коммунистического университета имени Свердлова». Поздравляю. (Разливает вино по стаканам.) За тебя, Коля!
О с т р о в с к и й. Спасибо.
Б о н д а р е в. Что невесело так?
О с т р о в с к и й. Бросить, наверное, университет придется… (Левой рукой неловко потянулся за стаканом. Отпил глоток. Хотел поставить обратно. Стакан упал. Рука Островского бессильно опустилась на одеяло.)
Б о н д а р е в. Что с рукой?
О с т р о в с к и й. Не видишь?
Б о н д а р е в. Давно это?
О с т р о в с к и й. Недавно. Рае не говорите.
Молчат. Где-то рядом, за стеной, возникла негромкая мелодия трубы.
Ч е р е м н ы х. Радио, что ли?
О с т р о в с к и й. Сосед мой. Легоцкий. Вот что! Скажите Иваненкову, чтобы переезжал.
Ч е р е м н ы х. В подвал? Туберкулез же у него, дети малые!
О с т р о в с к и й. Вот и хорошо.
Ч е р е м н ы х. Да ты что, Николай?