В и к т о р. Электроника. Я вам телефон запишу.
С и к о р с к и й. Буду благодарен. А колпаки для колес он не может?
А н а т о л и й. Слушайте! Там все-таки человек.
С и к о р с к и й. Не понял.
А н а т о л и й. Ждут вас, а вы тут с колпаками своими!
С и к о р с к и й. Кто вам дал право так со мной разговаривать?
А н а т о л и й. Да никак я с вами не разговариваю. Сказал, и все!
С и к о р с к и й. Прежде чем говорить, следует подумать.
А н а т о л и й. А я что думаю, то и сказал.
С и к о р с к и й. Очень содержательная беседа. Благодарю вас. (Ушел в приемный покой.)
В и к т о р. Ты что на него кинулся?
А н а т о л и й. Кинулся и кинулся.
С е р г е й. Он всю ночь здесь был. Под утро ушел.
А н а т о л и й. Обязан.
С е р г е й. Да он хирург главный! Профессор! Кафедрой заведует!
А н а т о л и й (упрямо). Его собаки боятся.
С е р г е й (развел руками). Ну, слушай!..
А н а т о л и й. А в детстве кошек на деревьях вешал.
С е р г е й. Да что ты про него знаешь?!
А н а т о л и й. Знаю.
К е ш а. Тебя в какие части определили?
А н а т о л и й. В танковые.
К е ш а. Вот ты и прешь!
С е р г е й. В отца.
А н а т о л и й. Ниже пояса запрещено.
С е р г е й. А сам?
А н а т о л и й. Кто он тебе, этот профессор? Очень за него переживаешь?
Сергей молчит.
А отец — он… отец.
К е ш а (вдруг). Вам что? Делать больше нечего? Завели тут… отец, мать… Хватит!
В и к т о р. Кеша, Кеша… Сними напряжение. К чему эти стрессы?
К е ш а. Чего?
В и к т о р. Спокойнее, говорю… Жить надо четко, а эти твои эмоции… (Махнул рукой.)
К е ш а (смущенно). Вообще-то я заводиться стал последнее время… страшное дело!
С е р г е й. Не ты один.
А н а т о л и й (после паузы). Я, когда с Иркой познакомился, каждый вечер ее после спектакля ждал. Она оттанцует и выйдет. А я в сторонке. Смотрю, будет искать или ей все равно… В один не лунный вечер выходит, открывается дверца у «Жигулей», и пижон какой-то ей ручкой: «Садись, поехали!» Она подошла, поговорили, он уехал. Знаешь, кто был? Профессор твой!
С е р г е й. Врешь! Не мог он!..
А н а т о л и й. Все он может. (Помолчав.) А с отцом сам разберусь.
Гаснет свет. Освещается застекленная стенка конторки мастера в заводском цехе. За столом — А н т о н С т е п а н о в и ч К л е ц к о. Он углубился в наряды. Вошел А н а т о л и й.
А н а т о л и й. К тебе можно?
К л е ц к о. Конечно. Остальные где?
А н а т о л и й. Обедать кончают.
К л е ц к о. А ты?
А н а т о л и й. Уже.
К л е ц к о. Быстро… Опять всухомятку?
А н а т о л и й. Почему? Суп ел, котлеты.
К л е ц к о. А я не успел. (Развернул сверток с бутербродами.) Яблоко хочешь? Мать положила.
А н а т о л и й. Давай.
К л е ц к о. Не вижу тебя совсем.
Анатолий промолчал.
Все с этой своей?
А н а т о л и й. У нее имя есть.
К л е ц к о. Есть, конечно… Как же без имени… (После паузы.) Ты что ж? Всерьез жениться задумал?
А н а т о л и й. В шутку разве женятся?
К л е ц к о. Говорят, бывает… На танцах познакомятся, бутылку разопьют — и в загс, заявление подавать. Месяца два в женатиков поиграют и на развод. (Помолчав.) Твоя вон тоже танцует.
А н а т о л и й. В балете.
К л е ц к о. Все равно.
А н а т о л и й. Вот не думал, что ты такой.
К л е ц к о. Несовременный?
А н а т о л и й. Да нет… хуже. Непробиваемый.
К л е ц к о. Не так уж плохо. Нервы дольше сохраняются. (После паузы.) Тебе в армию идти, а она по гастролям…
А н а т о л и й. Ну и что?
К л е ц к о. Маленький, не понимаешь?
А н а т о л и й. Об этом мне думать, а не вам с матерью.
К л е ц к о. Не чужой ведь… Ну не лежит у нас к ней сердце. Бывает ведь, ничего с этим не сделаешь! Нынче у родителей согласия не спрашивают, но спохватишься — поздно будет. И себе, и ей жизнь искалечишь! Вернешься из армии — женись, если приспичило!
А н а т о л и й (не сразу). Я ее потерять боюсь.
К л е ц к о. Невелика потеря.
А н а т о л и й. Вот что… Не был бы ты отцом… (Пошел к двери, потом вернулся, сел в углу.)
В конторку вошли А л е к с е й К о р з у н о в, В и к т о р Л а в р и к о в, К е ш а и С е р г е й.
К л е ц к о (взглянув на часы). Рассаживайтесь по возможности.
А л е к с е й. Андрей Андреевич обещал подойти.
К л е ц к о. А без партгрупорга не обойдемся?
А л е к с е й. Вы что, против?
К л е ц к о. Нет, почему же? Только разговор у нас, насколько я понимаю, о взаимных претензиях. У меня к бригаде, у бригады — ко мне. Может быть, сначала сами разберемся?
А л е к с е й. Андрей Андреевич обязательно хотел присутствовать.
К л е ц к о. Хотел — придет. Но ждать не будем. Давайте, слушаю…
А л е к с е й. Для начала о расценках.
К л е ц к о. Не ко мне.
А л е к с е й. А к кому же?
К л е ц к о. Как минимум в министерство.
А л е к с е й. Бросьте, Антон Степанович. Не маленькие!
С е р г е й. Заказ размещают, а расценок не знаем. Спрашиваю у мастера, говорит: «Сколько заработаешь, столько и получишь». А такие, как Лавриков, кумекают: выгодный заказ или нет. Не выгодный — отпихнутся!
К е ш а. Точно! А мы от мастера зависим. А ему как станку — нужна ласка, любовь и смазка!
А л е к с е й. Поаккуратней, Кеша.
К е ш а. Не так, что ли? А потребуешь расценки заранее — крик поднимают: «Шкурник, несознательный!» Я лично пока одно осознаю: у нас в цехе не государство зарплату платит, а мастер. Одним завысит расценки, другим — занизит!
К л е ц к о. Весь разговор о деньгах пойдет? Ты чему их учишь, Корзунов?
А л е к с е й. А что они особенного требуют? Элементарного порядка, точных расценок, внимания к своим деловым замечаниям.
К л е ц к о. Да уж… мимо рта ложки не пронесут!
А л е к с е й. А вы хотите, чтобы они ели и давились?
К е ш а. Вот-вот! А над нами бы стояли и приговаривали: «Ешь, миленький, апельсины, ешь! Мы про них только в книжках читали. Если бы не мы, не видать тебе этих апельсинов! Мы тебе всей своей жизнью эти апельсины заработали. Ты ешь, ешь, не отвлекайся!» И пошлю я вас с этими апельсинами знаете куда?
К л е ц к о. Догадываюсь. Только не так уж это смешно. Завод этот в лаптях строили, на мерзлой конине сидели.
С е р г е й. Ну и поставьте памятник этой кобыле!
Т к а ч е в (в дверях). А это уже откровенное хамство. (Проходит к столу, садится.) Виделись сегодня, Антон Степанович?
К л е ц к о. Виделись… Вот ведь философия: вынь да положь, а меня не трожь! Ты им слова не скажи, а требовать — это они пожалуйста! Замши всякие, «Жигули», квартиры…
С е р г е й. Да вы сами за квартиру горло ближнему перервете! Будете в завкоме свое право на первоочередность доказывать. А потом в квартире этой деньги считать сядете: хватит на «Жигули» или добавлять надо из заначки. А чуть что: «Это все для вас, для детей, нам ничего не нужно». Все вам нужно!
В и к т о р (неожиданно). И правильно. Невыгодно позволять мне мучиться в переполненном общественном транспорте, стоять в очередях за дефицитом, жить в коммунальной квартире.
Т к а ч е в. Кому невыгодно?
В и к т о р. Государству невыгодно. Избавьте меня от этого — я вдвое больше отдам.
Т к а ч е в. Вы мне — я вам? Как-то ты все на взаимовыгодные условия сворачиваешь.
В и к т о р. Никуда я не сворачиваю. Об этом в пятилетнем плане записано. А вы хотите, чтобы я сутками на заводе вертелся! Добейтесь оптимальной организации производства, двухсменной цикличной работы. Пожалуйста! Хоть трехсменной. И все равно: восемь часов отработал — остальные отдай.
К л е ц к о. Вона как! У тебя чирей на заду, а все кругом стоять должны?
В и к т о р. Ну, Антон Степанович… В таком тоне я разговаривать не умею и не хочу.
К л е ц к о (Ткачеву). Слыхал?
Т к а ч е в. Да… Ужасная молодежь пошла. (Вынул из бумажника потертую газетную вырезку.) Ты послушай, что про них пишут. «Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления, ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна».
К л е ц к о. Сильно! Это в центральной прессе?
Т к а ч е в. Гесиод. Семьсот двадцатый год до нашей эры! Дальше: «Наша молодежь дурно воспитана, насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков».
К л е ц к о. Это-то сегодня написано?
Т к а ч е в. Сократ. 470—399 годы до нашей эры.
К л е ц к о. Далеко смотрел!
Т к а ч е в. А вот эта цитата обнаружена совсем недавно.
К л е ц к о. Ну-ну?!
Т к а ч е в. «Молодые люди злокозненны и нерадивы. Никогда они не будут походить на молодежь былых времен». Надпись на глиняном горшке, найденном среди развалин Вавилона. Возраст горшка — три тысячи лет! Ну как?
К л е ц к о. Упорные ребятишки… Сколько веков с ними борются.
Т к а ч е в. Вот именно… Ну, с горшками ладно… Что у вас с Лавриковым?
В и к т о р. Ухожу из бригады.
Т к а ч е в. Почему?
А л е к с е й. Мы решили работать на один наряд. Хозрасчетным методом.
Т к а ч е в. Так… (Виктору.) А тебя этот метод не устраивает?
В и к т о р. Против самого метода возражений нет.
Т к а ч е в. Люди не те?
В и к т о р. Работники, вы хотите сказать? Да. Я сдаю свои изделия без предъявления ОТК. Доверяют, как рабочему высокой квалификации. Поэтому и заказы получаю высшей сложности и по соответствующим расценкам. А теперь что же? Я буду мясо крутить, а они котлеты жарить?
Т к а ч е в. У Корзунова тоже шестой разряд.
В и к т о р. Вот пусть он и тратит свое рабочее время на исправление чужих недоделок.