— Баня поспела, гости дорогие. Пива туда ключник велел отнесть, веников дубовых да березовых, рубахи чистые положить, дабы свои средь узлов не искали, щелока с мочалками новыми приготовить.
— Ни к чему все это, — демонстративно зевнув, отмахнулся Андрей. — Боярин прибудет — а мы в бане веселимся. Ни поздороваться, ни за угощение поблагодарить. Нехорошо это. Не пойдем.
— А чего не помыться-то? — подал голос с низа стола купец. — То же не грех, за то обиду не держат.
— Ну и ступай, коли чешешься, — холодно предложил ему Зверев.
— Один? — Коротышка, словно черепаха в панцирь, втянул голову в плечи и попытался отрицательно ею помотать.
— Боярин не обидится, — подтвердил подворник. — Как можно? Он и сам повелел гостям баню завсегда топить, дабы попариться могли с дороги. Как же не попариться, коли полный день в пути человек провел?
— Вот вернется боярин, — невозмутимо притянул к себе блюдо с рыбой Андрей, — коли пригласит, с ним и пойдем. Отдохнем, помоемся, побеседуем, пива выпьем. Он ведь и сам с дороги будет. Ведь так?
— Но… Баня… она ужо натоплена, — явно растерялся подворник. — Идти пора. Для вас готовили… Обижаете.
— Мы, князья Сакульские, — ухмыльнулся Зверев, — по старшей линии из французских графов происходим. А у нас, во Франции, принято только два раза в жизни мыться. Во время крещения и при обмывании перед похоронами. Так что я лишний раз мочиться не собираюсь. Все, ступай.
— Но ты же сам просил, княже… — неуверенно промямлил подворник. — Про баню, попариться.
— Когда? — не понял Андрей. — Не было такого.
— Ну как с коня сошел… Хлеб тебе поднесли, баню предложили.
— Предложили, да я не соглашался.
— Соглашался, соглашался. Тогда…
— Ты с кем споришь, смерд?! — во весь голос вопросил Зверев и грохнул кулаком по столу. — Ты с князем речи ведешь, а не с бабой в подворотне! Спорить он еще будет! Как боярин вернется, с ним и поговорю. А ты мне не ровня, над ухом зудеть. Пошел вон!
Такое объяснение мужик понял — попятился, поклонился, ушел. Пахом, проводив его взглядом, повернулся к господину, вскинул брови.
— Не хочу я тут голым и безоружным оставаться, — одними губами пояснил князь. — Неспокойно на душе. Не на месте.
— Рыба у боярина Калединова вкусна больно, Андрей Васильевич, — в голос ответил дядька. — Дозволь, еще кусочек себе отложу.
— Бери, бери. И впрямь, вкусна рыба. Хороший хозяин Федот Владиславович, и кухарка у него знатная.
Сумерки не заставили себя ждать. Когда за окном из промасленной ткани окончательно стемнело и подворники, принеся в трапезную несколько масляных светильников, развесили их на стенах, во дворе неожиданно стало шумно, возник многоголосый гул, временами прерываемый смехом. Андрей подошел к окну, отодвинул задвижку, толкнул створку наружу.
Освещенное факелами тесное пространство между амбарами и конюшней оказалось заполнено множеством мужчин и женщин. Тут были и широкоплечие ратники в дорогих атласных рубахах с саблями на боках, и простые смерды — безоружные, одетые попроще. Были женщины всякого возраста в сарафанах, в платьях, в кофтах и юбках; три красавицы могли похвастаться даже суконными накидками, подбитыми песцом и соболем, жемчужными понизями на волосах. Боярин в добротной бобровой шубе стоял один, беседуя с тем холопом, что встречал на дороге гостей. Раб виновато кланялся и судорожно взмахивал руками, указывая то в сторону бани, то на дом.
— Он что, со всей дворней всегда путешествует? — из-за плеча князя поинтересовался Пахом. — Вон простого люда сколько вернулось.
— Лошадей нет.
— Что, княже?
— Сам смотри, лошадей оседланных во дворе нет. На чем они вернулись, толпа такая?
— Может, за воротами скакунов оставили? Вона как тесно. Хорошо, обоз наш снаружи, не то и вовсе бы не развернуться было. Видать, лошадей…
— А кто их расседлывает? — перебил холопа Андрей. — Три подворника? И где упряжь? Ее на улице не бросишь, должны в усадьбу занести. Но никто не несет. Черт!
Боярин Калединов снисходительно похлопал провинившегося холопа по щеке, круто развернулся и пошагал к крыльцу. Ратники потянулись следом. Князь отпрянул от окна, оглядел трапезную:
— И еще одно… Почему столы не накрывают, Пахом? Хозяин ведь вернулся. Проголодался с дороги. Почему же угощение для него не готовят?
В коридоре послышались тяжелые шаги, и на пороге появился гладко бритый, с пышными усами хозяин в шапке, похожей на небольшую треуголку, в шитой золотом ферязи поверх искрящейся рубахи темно-сиреневого атласа — видать, шубу он оставил где-то по пути. Узкую талию опоясывал широкий ремень, проклепанный серебряными бляшками, ножны сабли тоже украшала витиеватая серебряная чеканка. За спиной боярина маячили несколько бородатых холопов.
— Кого я вижу! — широко раскинул руки Федот Владиславович. — Неужто сам князь Сакульский к нам пожаловал, коего в пятнадцать лет из новиков зараз в бояре государь пожаловал? Наслышан, наслышан…
Боярин Калединов двинулся к гостю, Андрей поднялся навстречу… И тут услышал сдавленный писк — словно на мышонка наступили кованым сапогом. Купец Чекалин, широко раскрыв глаза, указывал перед собой скрюченным указательным пальцем:
— О-о… О-о… — И наконец закончил предсмертным стоном: — О-он это…
Князь перевел взгляд на хозяина. Тот опустил руки, разочарованно причмокнул, покачал головой:
— Вот он куда ушел, паскуда.
— Так это… — Зверев рванул саблю, пытаясь сразу нанести удар поперек груди душегуба, но боярин успел отклониться, вскинул свой клинок.
Пахом перемахнул стол, кидаясь на помощь воспитаннику, ему наперехват прыгнули холопы Калединова. Илья с Изей побежали вокруг стола. Андрей попытался ударить сверху, но клинки столкнулись, и боярин подступил, толкнул его в грудь, попытался ударить эфесом в висок. Зверев увернулся, рубанул поперек груди. Сталь опять звякнула о сталь. Хозяин усадьбы, отпарировав саблю, взмахнул своей, метясь гостю в висок. Князь поднырнул, упал на колено и снизу вверх прямым выпадом почти на всю длину вогнал клинок душегубу в грудь:
— Все!
Драка, что кипела между холопами, замерла. Все смотрели на охнувшего от боли боярина Калединова. Тот отступил, покачнулся. Со свистом втянул воздух:
— Вот, проклятие! Зачем же ты так, княже?
Андрей выдернул клинок, выпрямился, дожидаясь, пока враг рухнет на пол. Но душегуб лишь отряхнул ферязь в том месте, куда вошла сталь:
— Разве так можно, князь? Тебя со всею честью встретили, а ты хозяина зарезать норовишь! Бросай это дело, все равно не управишься.
Удивиться тому, что Федот Владиславович не умер, Зверев просто не успел: в коридоре послышались шаги.
— Пахом, дверь!
Князь первым бросился запирать вход. Дорогу ему загородил чужой ратник, угрожающе взмахнул саблей. Андрей вскинул руки, клинок противника пропорол сукно епанчи и бессильно скользнул по толстым кольцам байданы — а вот сабля князя, сверкнув почти одновременно с вражеской, начисто снесла татю голову.
— Дверь! — взревел теперь уже боярин, однако Зверев успел толкнуть створку, дернуть засов и развернулся, готовый к бою. — Уйди, князь. Мы все равно бессмертны.
— Ой ли? — Кончиком клинка Андрей указал на распластавшееся на полу тело.
— Ему просто не повезло, — пожал плечами Федот Владиславович. — Иных же ран мы не страшимся. Степан, Трифон, заколите их.
Холопы боярина, довольно улыбаясь, двинулись на людей Андрея. Те попятились, отступили к крайнему столу, перемахнули через него.
— Вместе! — По команде Пахома они подхватили тяжелый стол, ринулись на врага, заставляя его пятиться, прижали к стене. Широкая столешница не дала нежити применить оружие, и Пахом в два удара подрубил им ноги, отсек чью-то руку, принялся добивать частыми уколами вдоль стены.
— Ко мне идите, — приказал Зверев, направляя саблю в грудь боярина. — От них, безногих, вреда, не будет. Давайте главного сначала добьем.
— Ты будешь хорошим воином, князь, — попятился Федот Владиславович, улыбнулся, издал утробный звериный рык. — Я поставлю тебя сотником. Мне нужны такие слуги.
— В аду, боярин? — описал клинком полукруг Андрей. — Сейчас ты отправишься именно туда. А меня еще придется подождать.
— Не-ет, княже. Я буду править здесь, — рыкнул Федот Владиславович. — И служить ты мне будешь тоже здесь. М-м-м, как я предвкушаю аромат твоей крови. Я выпью тебя сам, только сам.
— Без головы? Это будет трудно.
— Ты никуда не денешься, князь. Никуда… — Сорвавшись с места, боярин метнулся к распахнутому окну и рыбкой нырнул наружу.
— Ч-черт! — кинувшись ему наперерез, Илья и Изольд столкнулись головами.
— Брать живыми! Живыми и целыми! — зазвучал снаружи голос боярина. — Я не хочу, чтобы они бесполезно потеряли хоть каплю крови! Она нужна нам. Всем понятно? Князь — мой, прочие людишки — ваши.
— Пахом, дверь!
Створка уже давно сотрясалась от ударов, однако натиск упырей пока выдерживала. Каждая комната в усадьбе строилась с мыслью о возможной осаде и штурме, о битве снаружи и внутри, а потому делалась прочно, на совесть. Так просто высадить дверь из узкого коридора было невозможно: рубить ее долго, а тарана хорошего перед ней не развернуть. Однако подпереть створку изнутри тяжелым столом все же не мешало. Еще двумя столами холопы закрыли окна, поставив их на скамьи и другими скамьями подперев. Потом вернулись к раненым упырям, откинули стол и деловито снесли им головы.
— Рано как они… — облегченно перевел дух Илья. — Как мыслишь, Андрей Васильевич, до рассвета продержимся?
— Не знаю. — Зверев вернул саблю в ножны. — Усадьба-то их, своя. Так что ломать и жечь ее упыри не станут. А вот окна выбить могут. Правда, они маленькие, через них особо не пролезешь. А где наш купец? Никак, сбежал Чекалин?
Изя вернулся к столу, наклонился, поднял край скатерти, усмехнулся и вытащил на свет недавнего попутчика. Семен завизжал, зажмурив глаза и махая кулаками:
— Не тронь! Не трожьте меня! Не убивайте!