Старики в страхе закрыли лица руками. Зирех, откинувшись назад, с широко раскрытыми глазами, с остановившимся взором, со ртом, открытым от внутреннего немого крика, повторяла про себя: «Сейчас разобьется… сейчас разобьется».
Уроз не разделял этих опасений. Он знал, что сейчас сделает саис. И действительно, в последний момент, у самой стены, Мокки откинулся всем телом на бок Джехола и коленом, грудью и рукой заставил его отклониться вбок и вплотную к фасаду пролететь вдоль чайханы. От топота копыт терраса задрожала. А Мокки уже делал другой поворот, направлял коня на луг, снова пускал его в галоп.
Уроз уже не сидел, откинувшись к стене. Наклонившись вперед, он видел сквозь рваную рубаху саиса, как дышит его грудь, широкая, выпуклая от великолепных мускулов. И ему казалось, что он сам находится там, внутри этой груди – настолько точно он предугадывал, понимал и разделял каждое движение Мокки. В эти минуты саис был для Уроза таким же человеком, как и он сам: всадником.
И тут он услышал, как чей-то голос рядом шепотом произнес:
– На своем коне он похож на принца.
Уроз повернулся, увидел Зирех и пришел в себя. Этот восхищенный голос, это сияющее лицо… Он добился большего, чем ожидал. Эта скрытная девка уже не владела собой. Теперь она никогда не забудет Мокки на Джехоле. «На своем коне», – сказала она. «На своем коне»…
Уроз подал саису знак спешиться. Мокки слез с коня. И опять стал выросшим из чапана юнцом.
– Мы уходим, – поставил Уроз в известность хозяина чайханы.
– К вечеру ты доберешься до хорошего караван-сарая, – пообещал тот. – И уж там сможешь отдохнуть как следует.
Уроз спросил счет.
– Счета не будет, – отвечал старый хазареец. – Я тебе много больше должен за все, что ты нам показал.
Уроз стал было настаивать. Старик тихо промолвил:
– Оставь бедняку его единственное богатство.
Когда путники, Мокки впереди, Уроз на Джехоле посередине и Зирех позади вышли на дорогу в Бамиан, хозяин чайханы вернулся к своему наргиле и затянулся дымом. Друзья его ждали каждый своей очереди. Бывшие рабы молча смотрели, как серый дымок поднимается по трубке через воду и улетает через сухие ветки навеса.
IVСЕРЕДИННАЯ ЛИНИЯ
Старая дорога на Бамиан осталась такой, какой она была с незапамятных времен: узкая и извилистая, покрытая в сухое время года пылью, словно толстым одеялом, в период дождей она превращалась в поток грязи с неровными краями и огромными рытвинами посередине. Одним словом, это была обыкновенная разбитая проселочная дорога. Колесный транспорт здесь не мог продвигаться. Вся торговля, все обмены между Югом и Севером совершались по большой дороге, по которой Уроз и Мокки ехали в течение нескольких часов после их бегства из Кабула.
А старая бамианская дорога, тихая и заброшенная, теперь служила только местным жителям: крестьянам, ремесленникам, пастухам, торговцам в разнос, случайным проезжим, а главное, дважды в год ею пользовались для перегона скота: весной – в горы, осенью – обратно в долины. Сейчас был октябрь. Стало быть, стада спускались и шли этим путем каждый день.
Во второй половине дня Уроз с высоты своего седла первым увидел на горизонте что-то вроде столба рыжего дыма, двигавшегося навстречу. Столб дыма быстро приближался. Появились и другие, подобные ему. Постепенно они все соединились в облако цвета глины, поднимавшееся в небо настолько высоко и создававшее такую плотную пелену, что оно совсем закрыло солнце на середине его пути от зенита до заката. Когда время от времени ветер создавал просветы, внизу было видно какое-то движение, то ли войска, то ли стада. Наконец, в просветах стали возникать животные и люди, кое-где вдруг сверкали, освещенные косыми лучами солнца, медь, сталь конской упряжи или оружия.
Мокки остановился, поджидая Уроза. Подошла и Зирех, держась за крупом Джехола. Она ни секунды не колебалась.
– Большие кочевники.
Она не выделила голосом слово «большие». Однако простой ее внутренней уверенности в глубоком, истинном и важном значении этого слова уже было достаточно. Для Зирех не было ничего общего между теми «малыми кочевниками», к которым принадлежала и она сама, и этими, гордо шагавшими сейчас в лучах золотистого солнца.
– Что это за племя? – вопросительно посмотрел Уроз на женщину.
– Это пуштуны с высокой границы, оттуда, откуда восходит солнце, – объяснила Зирех.
– Пуштуны… – посмотрел в том направлении Уроз.
Он никогда не встречал их караваны, проходившие в период перегона скота намного южнее степных районов. Но, как всякому афганцу, это название было ему более чем привычно. Пуштуны с восточных перевалов, пуштуны из крепостей, прилепившихся к горам, подобно орлиным гнездам… Пастухи и непобедимые воины. В своих мастерских они ковали сабли, пики, изготовляли ружья. Они завоевали долины до самой Амударьи, покорили хазарейцев, обратили язычников Кафиристана в истинную веру. Они изгнали из своих долин, после вековой партизанской войны, даже английских солдат, непобедимых в других местах. Пуштуны, племя господ… Кланы, поставлявшие стране королей… Вот уже тысячи и тысячи лет каждую весну они шли в горы, пересекая всю страну по всей ее ширине, от Индии до Ирана, шли при оружии, не заботясь ни о каких законах и ни о каких границах.
– Пуштуны, – эхом отозвался Мокки.
В его приглушенном голосе прозвучала тревога. В Меймене, его провинции, главы районов, сборщики налогов, высшие и средние армейские и полицейские чины, то есть все, кто командовал, присматривал и наказывал, всегда были пуштунами. Людьми другой крови, потомками победителей, присылаемыми из Кабула, из-за Гиндукуша, чтобы править степняками.
И Мокки снова протянул:
– Пуштуны.
Движущийся пыльный полог затянул из края в край всю долину, и завитки его поднимались высоко в небо. Подобно теплой еще золе от мирового пожара.
– Ступай, – подтолкнул саиса Уроз.
Тот сделал несколько неуверенных шагов, повернулся и, глядя на Зирех, шагавшую за Джехолом, предположил:
– А может, нам лучше свернуть на какую-нибудь тропу, которая проходит по лугу?
– Почему? – вопросительно посмотрел на него Уроз.
– Пуштуны занимают всю дорогу, их стадо – это все равно, что туча саранчи, и к тому же они с оружием, – пояснил Мокки.
– Дорога принадлежит всем прохожим, – не согласился Уроз. – Ступай!
Мокки вобрал голову в плечи и повиновался.
А поток пыли уже поглотил их и двигался дальше. Они не видели ничего. Слышны были лишь неясный топот со всех сторон, позвякивание металла, негромкий говор людей, но громче всего – ржание, блеяние, крики ослов, верблюдов, лай собак.
Зирех подбежала к Урозу, обхватила обеими руками его правую ногу и закричала:
– Я тебя умоляю, хозяин, свернем хотя бы на обочину.
– Почему? – недовольно тряхнул головой Уроз.
– Пуштуны всегда едут по самой середине дороги, – попыталась объяснить Зирех. – Они считают, что иначе их постигнет неудача.
– Я тоже так считаю, – нахмурился Уроз.
На лицах их оседало все больше пыли. И эта пепельная маска еще больше усиливала на лице Зирех выражение страха. Она простонала:
– Горе мне, дочери малого кочевого народа. Они растопчут меня ногами.
– Делай, как считаешь нужным, я тебе разрешаю, – снизошел Уроз.
Женщина поцеловала его в щиколотку и в три прыжка оказалась в канаве, идущей вдоль дороги. Мокки тоже кинулся было к этой хрупкой, тщедушной фигуре, но остановился на полпути.
– Иди, иди, – кинул ему Уроз презрительный взгляд.
Мокки присоединился к Зирех, взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит в его огромной ладони.
– Смотри, – крикнула Зирех. – Твой хозяин поехал дальше. Он не иначе как с ума сошел.
– Просто он гордый, – отозвался Мокки.
– А чем это он гордится? – вновь вскричала Зирех. – Что он, настолько богат?
– Это не имеет значения! – объяснил Мокки. – Во всех трех северных провинциях нет чопендоза лучше его, и к тому же он сын великого Турсуна.
Зирех ничего не знала о бузкаши и о его славных героях. Когда она увидела, что при этих словах на лице саиса проявились те же чувства, какие она испытывала по отношению к «большим кочевникам», Зирех почувствовала что-то вроде обиды. Никто, никто в мире не мог сравниться с господами пуштунами!
– Чопендоз он или нет, мне на это наплевать, и если его порубят в куски, мне и на это тоже наплевать, – возразила она. – Но он не имеет права подвергать опасности твоего коня.
Мокки почувствовал, как кровь прилила ему к голове.
– Джехол не мой конь, – не согласился он.
– Этот конь создан для тебя, – воскликнула Зирех, и в голосе ее саис почувствовал какие-то почти дикарские ярость и упрямство.
Она прижалась к Мокки и тихо добавила:
– На лугу перед чайханой ты был прямо как принц.
Уроз по-прежнему ехал на Джехоле по самой середине дороги, привстал правой ногой в стремени, прикрыл глаза рукой и остановил коня. В ту же секунду Зирех отпрянула от Мокки, как испуганный зверек, и закричала:
– Вот они! Вот они!
Из глубины пыльного облака появился караван. То была лишь головная его часть, но и она уже занимала всю дорогу вместе с обочинами. Сквозь шевелящийся полог пыли, сквозь образовавшиеся по воле ветра прогалины Уроз, восседавший на коне, и Мокки с Зирех, стоявшие рядом с дорогой, увидели за передними рядами каравана главную часть стада. У него не было конца. И формы тоже не было. Стадо заполняло всю долину, от края до края. Ни Уроз, ни Мокки, ни даже Зирех никогда не видели такого стада. Казалось, гигантская река в половодье катила на них свои шерстистые волны. Из-за осевшей на них пыли и лошади, и мулы, и ослы, и рогатый скот выглядели особенно мохнатыми.
В этом море скота были свои течения, остановки, замедления и ускорения. То и дело слышались лай, крики, хлопанье кнутов. Пастухов и собак, руководивших движением, не было видно – настолько плотно их закрывала пыль. Что же касается всадников, то из пыли выглядывала обычно только верхняя половина человека на верхней половине лошади. Над этой плывущей массой величественно возвышались только верблюды. Они шагали по два в ряд плотными цепями. Вьючные и беговые, увешанные тюками с палатками, ярким скарбом, коврами, паланкинами с целыми семьями – все они шли одинаковой походкой: ленивой и высокомерной. На длинных, гибких шеях раскачивались кричащие, дикие морды. Впереди шли самые крупные и самые сильные. На них были удивительные украшения. Сверху донизу они были увешаны яркими бантиками, бахромой, лентами, помпонами, сетками и пучками перьев. При каждом их шаге слышался звон привязанных к этим