она поднесла их к огню и стала пристально изучать метки из разноцветных ниточек на каждом из них. Покачала головой. Чуть приоткрытые губы неслышно повторяли заклинания. Мокки, не шевелясь, смотрел на нее. Он тихо поинтересовался:
– Ты говорила о смерти. Что смерть Уроза висит на этом шнурке?
– Потерпи, большой саис, мы слишком много болтаем, – медленно проговорила Зирех, кинув быстрый взгляд в сторону юрты.
Она начала тоненьким голосом напевать неизбывно печальную колыбельную кочевников, словно ей надо было успокоить разволновавшегося ребенка. Не переставая петь, развязала мешочек, помеченный красной ниткой, взяла щепотку травы и развела ее в небольшом количестве горячей воды, оторвала еще одну полоску ткани от платья и смочила ее полученной микстурой.
– Приложи и прижми тряпочку ко всем моим ранам, – велела она Мокки.
Когда он закончил, она надела тяжелое платье из плотной шерстяной ткани с широкими карманами. В правый она положила все мешочки, кроме одного, отмеченного темно-коричневой звездой, который она положила в левый карман. Шерстяная одежда согрела ее, и у нее вырвался вздох облегчения. Она деревянной ложкой зачерпнула горячего риса, попробовала и занялась приправами.
В юрте царил покой. Джехол спал, лежа на боку, пламя лампы за закопченным стеклом казалось неподвижным. Черные тени на стенках юрты не шевелились. Неподвижно лежал и Уроз, откинувшись спиной на подушки. Мозг и чувства его словно застыли. Он позволил им полностью расслабиться. Он знал, что может рассчитывать на них в случае опасности. И знал также, что опасность возникнет именно этой ночью.
Он услышал невнятный шепот за пологом, прикрывавшим вход в юрту.
«Ну что, уже?» – подумал Уроз.
Полог внезапно отбросили, и Уроз увидел темный силуэт Мокки на кровавом фоне костра. Он нес казанок с горячей ароматной пищей. Саис вошел, и полог упал. Мокки подошел к ящику у изголовья Уроза, поставил дымящийся казанок и отступил на один шаг.
– Постой! – повел бровями Уроз.
Был ли это действительно тот самый момент опасности, возникновения которой он ожидал, не зная, когда она придет?
– Постой!
Прищурив глаза, Уроз разглядывал Мокки. От него можно было ожидать только прямого грубого нападения. «Он не более чем оружие в руках своей бродячей сучки, – подумал Уроз. – Но это оружие в ловких руках может стать смертельным».
Уроз повернул голову к казанку, понюхал запах, идущий от еды, и вымолвил:
– Запах плова вкусен и приятен. Как жаль, что у меня пропал аппетит и мне не хочется есть одному.
Уроз вновь посмотрел на Мокки и непринужденным тоном продолжил:
– Поэтому я приглашаю тебя вместе с твоим прекрасным аппетитом разделить со мной трапезу.
– Меня? – округлил глаза Мокки.
Мешочек Зирех… Тот самый, с коричневой звездой… Он не думал, что она подсыпала тот порошок в пищу. Но можно ли быть уверенным, что он видел все ее жесты?
– Я за твоим столом? – снова выразил свое удивление Мокки.
– В пути нет хозяина и нет саиса, а есть только спутники, – сказал Уроз.
Голос его вдруг стал более грубым.
– Садись напротив! – приказал он.
Мокки присел на пятки по другую сторону ящика.
– Начинай есть! – сделал жест рукой Уроз.
Мокки вспомнил шепот Зирех перед тем, как он вошел в юрту: «Делай, что он скажет. Все, что он скажет». И протянул правую руку к казанку… Рука вдруг повисла в воздухе. Хоть и хитра Зирех, но предусмотрела ли она, что Уроз потребует…
– Тебя сегодня еще и упрашивать приходится, – настаивал Уроз.
Взгляд его потемнел от подозрительности, которую он даже и не пытался скрывать. Он вглядывался в лицо Мокки. Саис понял: сейчас если он хотя бы секунду промедлит, подозрение хозяина станет уверенностью. И по его вине заговор будет раскрыт… Опасение за судьбу Зирех взяло верх над страхом перед ядом. Мокки опустил три пальца в горячий, жирный рис, скатал шарик, положил его в рот и проглотил одним глотком.
Некоторое время оба сидела молча, не шевелясь. Потом Уроз поинтересовался:
– Ну как, вкусно?
– Так вкусно, что сам Пророк остался бы доволен, – шепотом ответил Мокки.
И почувствовал, как холодный пот выступил у него на затылке и потек по шее. Эти капли показались ему райской росой. Он отведал плова и остался жив. И вдруг, обнаруживая благословенный аппетит, сунул всю ладонь в казанок, сделал огромный комок и с шумом стал жевать. И еще, и еще. И даже не заметил, как Уроз после каждого его глотка немного поворачивал котелок. Когда, наевшись, Мокки начал облизывать один за другим пальцы, в казане не осталось места, где бы его рука не зачерпнула пищу.
– Ну, теперь моя очередь, – решился наконец Уроз.
Он ел без особого аппетита, только чтобы подкрепить силы. И это ему удалось, до того все было вкусно. Рис пропитался жиром. Для вкуса Зирех добавила туда еще бараньи мозговые кости. А главное – плов был обильно заправлен специями, наперчен так, что даже самый закаленный по части блаженного пламени острых приправ рот почувствовал бы их жар.
Уроз отодвинул казан, несколько раз громко рыгнул, затем жестом приказал Мокки удалиться.
Вход в юрту вновь открылся. Вошел Мокки, а за ним Зирех. Он – с наполовину полным ведром, она – с мокрым бурдюком.
– Прости, что помешали твоему покою, о хозяин, – пропела Зирех. – Саис подумал о Джехоле, а я подумала о тебе.
Мокки поставил ведро перед спящим конем, а Зирех прицепила бурдюк к углу ящика, который стоял возле Уроза. Полог входа поднялся и вновь опустился. Два силуэта, большой и маленький, исчезли, как и отблеск костра.
«Хотят, чтобы я уснул, – подумал Уроз. – Рассчитывают на усталость, на мою уверенность в безопасности, на обильный ужин…»
Уроз вытащил из-за пояса кинжал и засунул его в голенище сапога, который был на здоровой ноге. Началось его бдение…
Костер догорал. Мокки подбросил в него охапку хвороста. «В третий раз», – прошептал он. Зирех жестом велела молчать. Ее нервы были на пределе. Они ждали уже несколько часов. Ждали, когда в ночной тишине из юрты послышатся крик, стон, хрип. Напрасно. Зирех опять, еще раз, прижавшись животом к земле, подползла, гибкая и легкая, как змея, ко входу в юрту и бесшумно приподняла край полога. Уроз лежал неподвижно и, казалось, спал крепким сном. Она, также ползком, вернулась к Мокки. Саис прошептал ей на ухо:
– А что, если он проспит до самого отъезда?
Она так же тихо ответила:
– Плов… он ведь достаточно много съел… ты ведь сам сказал…
Мокки энергично закивал головой.
– Жажда свое возьмет, – уверенно заявила Зирех.
Почти в этот же момент Уроз почувствовал, что губы, нёбо и горло его пылают, как в огне, и, несмотря на желание оставаться недвижимым, чтобы обмануть противника, он решил попить. Он отцепил бурдюк, еще не просохший снаружи, повернул отверстием вниз и, приблизив его ко рту, с жадностью вцепился в дно бурдюка. Небольшое нажатие, и прохладная блаженная струя утолит невыносимую жажду. Но пальцы Уроза застыли; их будто сковал мгновенный паралич. Зато в голове мысли проносились одна за другой со скоростью молний.
Смерть поджидала его в бурдюке из козлиного меха… Страх Мокки перед пловом?.. Притворство… чтобы устранить опасения… А острая приправа… Мешает уснуть… Специально для того, чтобы усилить жажду… Так, значит, что? Яд…
Рука Уроза вновь обрела способность двигаться. Он положил ее на грудь. Сердце билось учащенно.
Сидя у костра, Мокки и Зирех услышали пронзительный крик из юрты. Они кинулись туда. Уроз сидел, прямой, со сверкающим взором.
– Пить! – потребовал он.
– Но… но… в бурдюке… Разве там недостаточно воды…
– Джехол, – ответил Уроз.
Только тут саис и Зирех обратили внимание на то, что конь стоит на ногах, бодрствует.
– Ему очень хотелось пить, – слукавил Уроз. – Свою воду он выпил. И я налил ему своей.
– И он выпил ее? – закричал Мокки с отчаянием.
– Возможно, – ответил Уроз.
Саис одним прыжком подскочил к Джехолу, оттолкнул его, опрокинул ведро. Уроз, не мигая, смотрел на Зирех.
– Большой дурак спросонья неловок, – объяснила она.
Ей не удалось избежать взгляда Уроза. И тот понял, что ее-то он не обманул. Она сообразила. Он ее обыграл. Причем на ею же подготовленном поле. Она, не дрогнув, признала свое поражение. До следующего раза. И сердце Уроза возрадовалось: схватка будет славной.
– Извини меня, о хозяин, – опустила голову кочевница.
Она вернулась с кувшином, полным воды. Уроз не стал заставлять ее пить первой. Он схватил кувшин и стал пить долгими, большими, блаженными глотками. Он чувствовал, что для Зирех в эту ночь он был бессмертен.
IIПСЫ
Крутой, бесконечный подъем. Тропа поднималась, поднималась между отвесными стенами, и ей не видно было конца. А склоны, казалось, уходили в небо. Уроз оглянулся в седле на выступ скалы у входа в ущелье. За ним осталась Бамианская долина. Только что видна была серебристая река, высокие тополя, белеющие поместья-крепости, красные скалы… Все это так близко… А Урозу уже казалось, что ничего этого не было. Только что там сияли первые лучи солнца, отражаясь в сверкающей поверхности весело бегущих вод, освещали свежую зелень садов, играли красками на стенах. А здесь был мир густых потемок. На вертикальных склонах ущелья никакой растительности. Никого и ничего в этом краю, одинаковом в любое время года.
«Все было, словно мираж, словно сон… – размышлял Уроз. – Оазис… Юрта… счастье от победы… Какой там победы? Победы над кем?»
Над этим дурачком со скошенным затылком, который шел перед ним, этакий мешок с мускулами, которого ведет в жизни не честь и не храбрость… а шлюха? Дочь греха, потаскуха-кочевница, велика же заслуга понять, что она все сделает, чтобы украсть у него деньги, спрятанные у него за пазухой! Уроз сплюнул густую горькую слюну. Во время боя баранов ему померещилось, что на него снизошла божественная благодать, потому что баран с обломанным рогом исхитрился распороть бок другому. Ничтожная слава! В прошлую же ночь он возомнил себя бессмертным от того, что одержал верх над пропащей девкой.