Но вот правильно разместить остальных действительно было трудно: люди среднего достатка, невысокого положения, но все уважаемые и достойные. Владельцы небольших поместий, мелкие чиновники, купцы из Даулад Абаза, и их близкие родственники, — тут необходимо было основательно подумать и все тщательно взвесить…
Турсен и главный смотритель сделали уже несколько кругов вокруг бассейна, и список путешествовал из одних рук в другие и обратно. Иногда, вперив взгляд в список Турсен, казалось, думал о чем-то другом, а не о расположении гостей. Урос… Чем дольше он перетасовывал и мысленно рассаживал гостей по своим местам, и уже видел их ряды полностью заполненными, тем сильнее становилась его тревога. Каждый раз, когда он представлял ряды гостей, то одно из мест он все время видел пустым — место Уроса справа от себя. «Что за дурное предчувствие?» — сжималось тогда сердце Турсена. И все настойчивей ему вспоминалось, что с того дня как Урос перекупил у Мокки Джехола, его почти не видели в имении. Каждый день, на рассвете, вскочив на коня, он уезжал в степь и возвращался лишь с наступлением ночи. Уставший и потный он ставил Джехола в стойло и спал рядом с ним на соломе. Так продолжалось уже много дней. И сегодня утром он опять куда-то исчез.
— Ну, теперь мы разместили всех! — с облегчением крикнул смотритель писарю, который следовал за ними с карандашом и бумагой. — Самое время. Первые гости уже прибывают.
Действительно, многие из гостей желали своей точностью показать Осман бею, как высоко они ценят его самого, и какая честь для них быть к нему приглашенными.
— Хорошо, — сказал Турсен, — мне еще необходимо проверить, все ли приготовлено для лошадей.
И бросив взгляд на зеленый, в полоску, шелковый чапан своего друга, запахнутый на его большом животе, добавил:
— И переодеться.
Люди Турсена прекрасно позаботились о лошадях. Под тенистыми деревьями тянулись длинные ряды деревянных кольев, и на расстоянии вытянутой руки от них стояли большие бочки с водой и корыта с овсом.
— Хорошо, — сказал Турсен главе саисов. — Иди, переоденься Аккул. Все остальные уже здесь.
— Разреши мне Турсен, попросить тебя сперва об одном одолжении, — промолвил Акул, наклонив голову.
— Говори.
— Позволь мне, пожалуйста, взять сюда с собой так же и Мокки, который скоро станет моим зятем.
Турсен подумал, что на другой стороне, за бассейном, соберется такая толпа людей, что человеком больше или меньше…
— Я тебе разрешаю, — сказал он наконец и с напускным равнодушием добавил. — Ты уже видел Уроса?
— Сегодня утром он опять ускакал на Джехоле. Правда, немного позже обычного.
Перед дверью дома, Турсена уже ожидал Рахим, одетый во все праздничное: полосатый кафтан, новые сандалии. А вместо заношенной тюбетейки он обмотал голову куском переливчатой атласной материи — подарок его господина.
Турсен бросил ему поводья лошади и вошел в дом. На топчане лежал заботливо вычищенный и выглаженный праздничный чапан старого чавандоза, из шелка, теплого, кирпично-красного цвета.
«Цена моего последнего бузкаши, — подумал Турсен на него глядя. — Уже пять лет он мне служит.»
— Урос еще не вернулся? — спросил он у мальчика, снова запрыгивая в седло.
— Ой, я же тебе сказал. Нет, не вернулся. Ты разве не слышал? — удивленно воскликнул Рахим.
Турсен ничего ему на это не ответил. Посадив ребенка позади себя, он галопом поскакал назад к «Озеру высокочтимых». Перед разноцветными рядами ковров вокруг бассейна, он остановился. Рахим соскочил с седла, помог своему господину спуститься с лошади, и застыл как завороженный.
— Ты что, не знаешь, куда нужно отвести лошадь? — недовольно проворчал Турсен.
— Конечно, знаю… сейчас отведу… — ответил бача запинаясь.
Никогда он ничего подобного не видел! С какой пышностью все устроено, а какое великолепное, ослепительное общество собралось здесь! На поляне, в тени деревьев, расположились гости на огромных коврах и пышных подушках. Все в своих самых дорогих чапанах сшитых из разноцветных, блестящих тканей: шелк из Ирана, тончайшая шерсть, индийская золотая парча. С блестками, в полоску, одноцветные или полностью покрытые роскошной вышивкой, каждый хотел перещеголять другого. Лишь чиновники самого высокого ранга были одеты в европейские костюмы, а на голове у них были шапки-кула. Чавандозы же, в первый раз по возвращению из Кабула, снова надели коричневые куртки с белой звездой из каракулевой шерсти на спине.
Рахим был не в силах оторвать взгляд от этой толпы людей, которая напоминала ему реку с разноцветными, сверкающими волнами. Подъезжали все новые гости — почти все они были на лошадях. Возле поляны они спешивались, и небрежно бросали поводья своему саису или баче. А какие лошади это были! А какие на них седла и блестящие уздечки!
Турсен не подарил всему этому ни единого взгляда.
«Где Урос? — спрашивал он себя. — Он же дал мне слово, что придет. Не может же он нарушить все правила порядочности и обычаев. Наверняка он скоро появится».
Но время шло, а Урос не появлялся. Более того, никто о нем ровным счетом ничего не знал, где он и что с ним. Уже и братья, и сыновья Осман бея появились в толпе и приветствовали последних пришедших, самых почетных и потому — припозднившихся гостей.
За деревьями послышался шум подъезжающей машины и три долгих, пронзительных гудка. Большой, ярко-красный кабриолет медленно подъехал к поляне. На заднем сиденье, по бокам от Солеха, героя этого дня, сидели Осман бей и губернатор провинции. Впереди, рядом с шофером, ехал почти слепой, худой фантом оборванного вида, — святой человек, хаджа провинции Маймана, чьи глаза видели город пророка. А возле него сидел вождь племени пуштунов, которое поселилось здесь после того, как великий эмир Абдур Рахман покорил эти степи. Великолепный карабин висел у пуштуна за спиной, а его черную куртку почти не было видно из-за перекрещивающихся лент патронташа.
Рядом с машиной бежали двое личных слуг Осман бея, секретарь губернатора и высокий, стройный пуштун с узкими насмешливыми глазами.
Осман бей вышел из автомобиля первым. Роскошный чапан из желтого шелка с филигранной китайской вышивкой был на нем. Губернатор, в темном костюме и сером галстуке, последовал за ним.
Внезапно Солех подскочил на сидении, встал на него ногами и выпрямившись во весь рост высоко поднял на головой шахский штандарт, — достояние победителя. Толпа разразилась дружными аплодисментами. Затем, одним прыжком, Солех перепрыгнул через дверь автомобиля.
«Как клоун в бродячем цирке, — скривился Турсен презрительно. — Привлекать к себе внимание такими дешевыми трюками! Урос, с его благородными, скупыми движениями и холодной отстраненностью, — никогда бы не сделал подобного. Но где же он? Все уже пришли, все, кроме него».
— Присаживайся к нам, великий Турсен, — неожиданно обратился к нему Осман бей. — Позволь нам насладиться прохладой в тени деревьев рядом с тобой.
Турсен пересел к Осман бею, губернатору, святому человеку, и вождю пуштунов, позади которого, прислонившись спиной к стволу дерева, стоял высокий незнакомец с насмешливыми глазами. К ним тут же заторопились слуги, неся молочные напитки, пирожные и фрукты. Гости длинной чередой начали подходить к ним, чтобы поприветствовать Осман бея и дотронуться лбом до его плеч. Взгляд Турсена нетерпеливо заскользил по этой толпе. Нет. Никакого намека на Уроса не было.
В самых дальних рядах он заметил Мокки: в новом чапане, счастливо смеющегося, рядом со своим будущим тестем.
«Ведь он всегда мечтал быть чавандозом, и именем пророка, он мог бы им стать, — размышлял Турсен на него глядя. — Он хотел убить своего господина, забрать Джехола и вместе со своей девкой бродить по свету, и это тоже ему почти удалось. А теперь, он стоит там и смеется, спокойный и счастливый, просто будущий отец большого семейства».
Турсен задумался. Разве недавно он сам не желал сыну такой жизни? Маленький дом, клочок земли, жена на кухне и полдюжины суматошных ребятишек? Нет, для Уроса счастье никогда не будет сочетаться с такими словами, как домашний очаг, покой, постоянство и защищенность. Демоны тщеславия будут вечно гнать его от места к месту, от одной рискованной авантюры к другой.
Турсен уронил голову на руки: «О, Аллах, сделай так, чтобы никто не стал меня сейчас спрашивать о нем!»
Казалось, что Аллах тут же услышал его глухую мольбу, и музыканты взяли в руки инструменты. Все замолчали и в наступившей тишине зазвучали переливы флейт, струны дамбуры и ритмичные удары барабанов. Осман бей пригласил известнейших музыкантов провинции, которые уже долгие годы играли свои мелодии на террасах чайхан, на многолюдных улочках базаров и на праздниках богатых людей. Их сопровождал старый пастух, чей голос был так же уверен и тверд, как и его память. Под звуки инструментов он начал петь: старинные баллады, истории и стихи о приключениях героев степей, путешественниках и всадниках.
В этот момент Турсен оторопел. Нет, ему должно быть, послышалось… имя Уроса прозвучало в этой песне. Урос обессмертил себя, вошел в баллады и легенды? Но вот снова… и еще раз… И он прислушался к тому, о чем поет старый пастух: о возвращении Уроса на родину, о его страшных приключениях и о его мудром решении.
Губернатор повернулся к Осман бею и зашептал ему на ухо:
— Эту песню люди распевают даже у нас в городе. Рассказывают просто какие-то фантастические вещи о нем…
— Аллах свидетель, все именно так и было, — ответил ему Осман бей.
И никто не удивился подобной балладе на этом празднике, более того, саисы и бача, чавандозы из Майманы и купцы из Даулад Абаза начали дружно подпевать в некоторых местах куплетов.
Турсен посмотрел на Солеха, который мрачно пялился перед собой всеми забытый и приниженный, и подумал: «О, Урос, почему тебя нет сейчас здесь? Ведь ты пропустил лучший день в своей жизни!»
За это время тень от деревьев достигла края бассейна. Осман бей встал, положил руку Солеху на плечо и направился к рядам ковров и подушек. Праздничный банкет начался.