Все мгновенно уставились в свои чашки, делая вид, что ничего не слышали. В это время у меня в кармане зазвонил сотовый.
— Прошу прощения, господа. Это начальство. — Я быстро вышел из столовой. — Да, шеф, слушаю.
— Злобное утро, сержант Брадзинский!
— И вам.
— Что у нас на месте преступления?
— Э-э, — не сразу сориентировался я. — Пока ничего. Я хотел вам позвонить, но решил, что это подождет хотя бы до десяти утра. Есть пара подозрений, гипотез, но без окружных медицинских экспертов, увы…
— Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, — после секундного молчания вздохнул шеф. — Бюрократы округа отказали вам в вызове экспертной группы. От них я и узнал, что в замке Бобёрского обнаружено тело девушки в открытом вечернем платье. Видите ли, они только на бензин туда-сюда потратят бешеные деньги. Пока они не получат чётких обоснований, что это убийство, вам ничего не светит.
— Но, шеф, это несерьёзно. Без экспертизы я даже не могу установить, от чего точно умерла несчастная. На шее множественные отпечатки пальцев, а вдруг перед этим она ещё была отравлена?
— Ирджи, — по-отечески вздохнул Жерар, — поверьте моему опыту, она прекрасно могла задушиться сама. Я такое видел. А множественные отпечатки говорят только о том, что у неё это получилось не с первого раза.
— Шеф, вы снова пытаетесь всё списать на самоубийство?!
— Я очень сожалею, но пока мы не докажем, что это убийство, экспертов не будет. Действуйте и не подводите меня. Да, вот ещё…
— Что, шеф? — буркнул я.
— Если вам не очень нужен капрал, верните его побыстрее. Мне как-то скучно одному в участке…
— Так арестуйте кого-нибудь, вам будет веселее! — воскликнул я и отключил связь.
Конечно, не стоило резко так с начальством, это неправильно, но нервы не выдержали. Чёртовы бюрократы, как можно доказать, что девушка убита, если само решение о том, убийство это или самоубийство, как раз и выносят медэксперты?!
Я вернулся в столовую не в лучшем расположении духа.
— А теперь, если вы все уже поели, прошу следовать за капралом. Флевретти, сопроводите мадемуазель и месье для опознания и допроса, я встречу вас там.
И, не дожидаясь ответа, быстрыми шагами двинулся к библиотеке. Убрал уже бесполезную ленту и ещё раз оглядел тело несчастной. Что ж, вторая серёжка всё ещё была на месте. Я лишний раз тщательно осмотрел ковёр в надежде при свете дня найти хоть какие-то улики. Ковёр был чистый, явно пылесосили только вчера: Амалия Гонкур была прилежной служанкой, но кое-что всё-таки попалось взгляду — мелкие белые стружки, присыпанные чёрным порошком. Я не был таким уж тонким экспертом, чтобы понять, что это, просто заметил в вазочке на столе конфеты. Я лизнул палец и поднял одну стружку с пола. Точно, кокос с чёрным углем, им обсыпаны любимые конфеты большинства женщин, круглые с миндальным орешком внутри, «Азраэлло».
В дверь библиотеки деловито сунулся Флевретти.
— Все здесь, — доложил он. — Запускать по одному?
— Да, — кивнул я, привычным жестом доставая из внутреннего кармана пиджака блокнот и авторучку.
Первым вошёл хозяин. Ничего не понимаю.
— Я не вызывал вас.
— Но я хочу сделать добровольное признание. В прошлый раз я был неискренен с вами, офицер, — опустил голову толстый домовой. — Дело в том, что я знаю её. Это мадемуазель Манон. Её фамилия мне неизвестна. Все обращались к ней только по имени. Я видел её несколько раз в компании моего старого друга майора Гаубицкого.
— Почему же вы не сказали сразу? — строго заметил я.
— Дьявол, это же очевидно. Не хотел подставлять друга.
— А теперь захотели?
— Я выполняю свой гражданский долг, — возвысил голос месье Бобёрский.
— А теперь будьте добры, объяснитесь, каким образом она попала в ваш дом и оказалась убитой?
— Я здесь ни при чём, — поспешил отмазаться хозяин. — Все мои гости имеют свои ключи. И майор вполне мог впустить в дом кого угодно. И вообще, вчерашний вечер я не собирался проводить в своих покоях.
— И куда вы намеревались пойти?
— Я уже говорил вам, это не ваше дело. Я дорожу своей репутацией.
— Напоминаю вам, вы находитесь на официальном допросе у сержанта полиции, и если я не буду удовлетворён вашими ответами, то вас уже будет допрашивать комиссар Базиликус.
— Но моя репутация?!
— Она будет погублена навеки, — хладнокровно добил я. — Всего один звонок моей знакомой журналистке мадемуазель Фурье, которая имеет такое значительное влияние на комиссара, что он разрешает ей присутствовать на допросах, и уже сегодня вечером весь город будет знать о вашем подозрительном нежелании оказывать помощь в раскрытии убийства бедной девушки…
— Вы умеете быть убедительным, сержант, — злобно фыркнул Жофрей, имя какое-то литературное, то ли поменял, то ли это следствие увлечения его родительницы женскими романами. — Хорошо, я вам скажу. Вчера вечером, услышав крик, я бегом спустился вниз и увидел эту даму, лежащую на полу. Всё!
— Она была мёртвой? — Я сделал пометку в блокноте.
— Не знаю. Не проверял. Но рядом с ней валялись тапочки моего брата…
— Интересный поворот… И что было дальше?
— Я подобрал их, нельзя было их там оставлять.
— Понятно, — кивнул я. — Вы пытались защитить от подозрений вашего брата?
— Я лишь не хотел, чтобы потом трепали наше доброе имя, — выпятив грудь, подтвердил домовой. — И мне больше нечего вам сказать, сержант.
— Хорошо, — кивнул я, делая последнюю запись в блокноте. — Вы свободны.
— Ура! — подпрыгнул домовой.
— В пределах данного дома, разумеется.
— Дьявол вас раздери, — злобно прошипел он и вышел из комнаты.
Следующим был отставной майор. Он вошёл в комнату робко, чуть ли не на цыпочках и почти сразу увидел тело. Его затрясло мелкой дрожью, и он в ужасе закрыл лицо руками.
— Что с вами? Вы никогда не видели мёртвое тело?
— Видел… я же воевал, — прошептал он, не сводя с трупа девушки наполнившихся страхом и болью глаз.
— Вот это и удивительно. Похоже, что вас не нужно спрашивать, видели ли вы жертву раньше. Ваша реакция говорит сама за себя.
— Да, я видел её. Я думал, что смогу сдержаться. Но напряжение оказалось слишком велико для моих нервов, расшатанных ужасами вьетнямнямской войны. Это было невыносимо, но я…
— Продолжайте.
Он, кажется, уже жалел о своей откровенности, но, собравшись с духом, сжал кулаки и очертя голову ринулся в бой. Словно всё ещё был на той последней войне, откуда он так и не смог вернуться в нормальную жизнь…
— Я никогда не праздновал труса, месье. Не буду врать, что я храбрец, но война научила меня управлять своими страхами. Однако вчера я столкнулся с тем ужасом, который отравлял мне жизнь в последние годы. Боюсь, вам никогда не понять меня…
— Почему же? — Я оторвал взгляд от записей. — Уверен, что мадемуазель Манон банально шантажировала вас.
— Как вы догадались?! — ахнул он, бледнея и краснея попеременно.
— По вашему лицу. Обычно, увидев труп, любой законопослушный гражданин вздрагивает, это понятно, вас же буквально затрясло. Странная реакция для бывшего военного, повидавшего кровь и смерть на фронтах. Значит, вы знали эту женщину и, более того, испытывали к ней сильные чувства. Если бы вы любили её, то, наверное, уж хотя бы пустили слезу. Но нет, вы ненавидели её. Почему? Причин могло быть несколько. Я предположил шантаж… и вижу, что угадал?
— Да, она шантажировала меня. Вы позволите закурить?
Не дожидаясь моего согласия, майор опустился в кресло и достал из кармана портсигар. Затянувшись с третьей попытки, он с наслаждением выдохнул дым ноздрями и начал:
— Мы познакомились во время моего короткого отпуска. Она казалась такой невинной девушкой и очень интересовалась, ну, как бы это… ритуалами сексуальных игр разных народов и стран. Она говорила, что ей это нужно для научной работы.
— Что же такое вы ей показали? — невольно заинтересовался я, отложив блокнот.
— Нечто вьетнямнямское, — засмущался Гаубицкий. — Я и не предполагал, что она снимает это на видеокамеру…
— Чуть подробнее.
— Ну то есть по крайней мере пока не получил пакет с фотографиями и вежливым предложением немножко поддержать её финансово.
— Насколько немножко? — уточнил я.
— О, да её аппетиты были вполне умеренны. Но, к сожалению, только в том, что касалось денег. Время от времени она требовала от меня «повторения пройденного материала». Причём со своими коррективами.
— Хлыст? — подумав, предположил я.
— Не только. — Он опустил голову, перечисляя: — Цепи, наручники, шипы, ёршик для посуды, семихвостая плеть с крючьями, перья страуса, огурец, уздечка, седло, зелёные ананасы, лёд, зубная щётка, швабра, шпоры…
— Достаточно, — теперь уже я, покраснев, поднял руку. — Спасибо, думаю, это будет интереснее суду, чем мне.
— Я хотел, чтобы вы поняли, почему я… почему я сделал это…
— Сделали что?
— Убил её.
Я пристально посмотрел на него:
— Вы уверены?
— Конечно, уверен! — гордо вскинув подбородок, выпрямился бывший военный.
— И как это случилось? Вы придушили её во время…
— Да! То есть нет. Я придушил её, потому что просто больше не мог этого терпеть! Того, как она издевалась надо мной! Такого ада и на войне не было, поверьте мне. Никто там не испытывал подобных мук, даже наши в плену у вьетнямнямцев. Как я мечтал все эти годы, чтобы война снова началась, и меня призвали на службу, и я бы смог вырваться из её садистских когтей, но увы…
— Продолжайте.
Я бы, конечно, поторопил его, столь натуралистичные подробности вряд ли были нужны следствию, но преступники любят рассказывать всем подряд о своей несчастной жизни. К тому же я боялся, что он может замкнуться и мы никогда не узнаем какой-нибудь важной детали дела, которую он сейчас может выдать среди прочей болтовни. Хотя меня несколько и напрягал тот факт, что убийц, возможно, уже двое? Нельзя же забывать о молодом кузене хозяина замка, которого мне только что он сам, хозяин, и сдал…